Страница 11 из 18
И правильно! Это ж надо ляпнуть: «Весь мир — театр, все люди — актеры в нем»!
Не так!
Потому что мир, конечно, не свободен от условностей, но не до такой же степени, как на театре. А на театре в первом действии спектакля пол моют, во втором же действии как бы десять лет прошло — и пол еще мокрый.
Потому что люди, конечно, повседневно играют различные роли, в том числе, и несвойственные им. Но поведенческая убедительность даже у самого никудышного лицедея в жизни много выше, нежели у актеров на театре. А на театре выходят, допустим, крампе два персонажа и начинают оживленный диалог — как бы друг с другом, но лицом к залу: «Помнишь ли ты, как десять лет назад впервые пришел ко мне желторотым птенцом-неучем, который не мог сказать, сколько будет дважды два? Помнишь ли ты, сколько нам пришлось совместно помучиться днями и ночами, прежде чем ты наконец усвоил, что дважды два — четыре? Помнишь ли ты, как не выдерживали твои нервы и ты готов был разорвать со мной деловые и личные отношения и даже однажды не разговаривал целую неделю? Помнишь ли ты, как потом по размышлении здравом мирился, признавая за собой излишнюю горячность, столь свойственную молодости, в противовес моей хладнокровной мудрости? Помнишь ли ты? — Да, я помню! Я все, конечно, помню! Как на протяжении этих незабываемых десяти лет взволнованно ходил я по комнате и что-то гневное в лицо бросал тебе. Но помнишь ли ты, как, научив меня всему, что знал сам, наотрез отказывался перенимать то прогрессивное и здравое, что предлагалось с моей стороны? Помнишь ли ты, как мне однажды и не однажды удалось поставить тебя перед фактом, что дважды два — не всегда четыре, но иногда и пять, а то и все шесть? Помнишь ли ты, как после нашей с тобой особо бурной дискуссии ты кричал: „Карету мне, карету… скорой помощи!“ — а когда она так-таки приехала по вызову, ты пытался запихнуть в нее меня? Помнишь ли ты?»
Главное, завзятые театралы, упрямо и ошибочно полагающие, что весь мир — все-таки театр, а все люди — все-таки актеры в нем, готовы в лепешку расшибиться ради того, чтобы урвать лишний билетик! А потом сидят в душном зале на откидных дискомфортных стульчаках и, затаив дыхание, зрят, как парочка паяцев на мокром полу обменивается информацией, навязшей в зубах и того, и другого — до изжоги.
Ну не идиотизм ли? В реальной жизни разве так бывает?
Бывает изредка, бывает. Но и называется подобная идиотская манера общения театральной (вот-вот!). И бывает она, подобная манера, когда люди встретились и не столько обмениваются новостями, сколько выражают свое отношение к визави, демонстрируя окружающим: век бы его не видеть, но раз уж пришлось, то пусть послушает, и вы все послушайте и намотайте на ус, чтобы потом не говорили, мол, нас не предупредили! При этом окружающие на безусловном рефлексе подхватывают идиотскую манеру, пытаясь как-то смягчить ситуацию, примирить старинных приятелей-неприятелей или, минимум, удержаться в рамках должного приличия. Театр, да и только!
Театр и есть.
Место действия — тюремный коридор Исправительного комплекса в Лортоне. На заднем плане — закрытая дверь карцера-одиночки. Время от времени мимо действующих лиц проходят туда-сюда надзиратели в форменной одежде с репликой: «Извините, господа, здесь не положено!»
Действующие лица:
Вильям Патерсон — глава орготдела поддержки следствию, полковник в штатском, дороден, лысоват, в летах, но еще крепок.
Цинци Хачулия — помощник Патерсона, лейтенант в штатском, атлетически сложен, блондин, молод, ладонь перевязана бинтом.
Фокс Молдер — спецагент ФБР… ну все знают.
Дэйна Скалли — спецагент ФБР… ну про нее тоже все знают.
Патерсон:
— Цинци! Позволь представить тебе спецагента ФБР Фокса Молдера. Этот молодой человек когда-то учился у меня и подавал большие надежды. Но впоследствии пренебрег моими советами и занялся откровенной чушью, используя полученные знания не по прямому назначению. Специализируется на поиске маленьких зеленых человечков в летающей посуде, а также на всякого рода выползнях, свежих костях, пустынях цвета крови. Как это ни прискорбно, однако нам теперь придется работать вместе с ним.
Молдер (сверкает глазами):
— Скалли! Позволь представить тебе полковника Вильяма Патерсона, главу орготдела поддержки следствию. Этот пожилой… очень пожилой человек когда-то был незаурядным мастером нашего общего дела, имел светлую голову. Но впоследствии, как это обычно и бывает со стариками, выходящими в тираж, зациклился на единственной идее бихевиоризма, эксплуатируя ее где надо и где не надо. Назвать его сегодня светлой головой можно с большой натяжкой и то лишь в смысле… м-м… прически. Как это ни прискорбно, однако нам теперь придется работать вместе с ним.
Скалли:
— Молдер! Я хорошо знаю мистера Патерсона по его научным трудам. Он ведь автор монографии по бихевиоризму, очень полезной и своевременной книги для нашего общего дела. Ведь бихевиоризм — ведущее направление американской психологии первой половины XX века. Суть его в том, что предмет психологии — не сознание, а поведение как совокупность двигательных и словесных реакций на воздействие внешней среды. Бихевиоризм перенесен в антропологию, социологию, педагогику и продолжает развиваться с приставкой «нео-„. Необихевиоризм преодолел ограниченность схемы „стимул — реакция“ введением опосредствующего звена «промежуточные переменные“, то есть различные познавательные и побудительные факторы… Для нас с напарником большая честь работать сообща с вами и вашим, как я понимаю, учеником. Это ведь ваш ученик — который рядом с вами?
Патерсон:
— Спецагент Скалли! Я польщен вашей столь высокой, но и объективной оценкой моих скромных способностей. Но позвольте вам представить моего помощника, которого я действительно считаю наиболее перспективным из моих последователей. Лейтенант Цинциннат Хачулия. Выпускник юридического факультета Университета в Цинциннати штата Огайо. Оперативного опыта ему пока не хватает, но задатки у него отменные, полностью соответствующие имени, данному при рождении. Я полагаю, всем мало-мальски знакомым с древней историей известно, что Цинциннат — римс-кий патриций, образец скромности, доблести, верности гражданскому долгу. Я также полагаю, что под вашей чуткой опекой, спецагент Скалли, лейтенант Хачулия очень скоро достигнет высот нашей профессии, которые так и остались непокоренными вашим напарником, который рядом с вами. Молдер (сверкает глазами):
— Патерсон! Мой партнер Дэйна Скалли уже успела познакомиться с вашим помощником. И, сдается мне, довольно близко. Не знаю, кто кого из них возьмет или уже взял под опеку, но все вчерашнее утро и половину дня они потратили на посещение Арт-галереи, где рассматривали картины и обменивались… впечатлениями. Я ничего не имею против изобразительного искусства и даже не хватаюсь за пистолет при слове «культура». Я хватаюсь за пистолет в крайнем случае, когда мне противостоит вооруженный преступник, но не уверен, что преступника нужно часами искать в Арт-галерее. Причем безуспешно.
Хачулия:
— Спецагент Молдер! Я чувствую, что вы почему-то пристрастны ко мне, хотя еще толком со мной не знакомы. Должен сказать, что со своей стороны я испытываю к вам искреннее и глубокое уважение, как бы ни складывались ваши отношения с мистером Патерсоном, к которому я также испытываю искреннее и глубокое уважение. Хочу уверить, что со спецагентом Скалли у нас, кажется, действительно складываются тесные отношения, но исключительно на деловой основе. Ничего личного. Кстати, пока мы были в Арт-галерее, спецагент Скалли не единожды поминала вас, спецагент Молдер, и неизменно в превосходных степенях, весьма и весьма разнящихся от оценки, данной вам моим старшим товарищем, полковником Патерсоном, которого я, безусловно, чту, но мнение о людях всегда вырабатываю сам и только сам. И поверьте, если бы не мое… ранение, я бы с удовольствием пожал вашу крепкую и, надеюсь, дружескую руку.
Молдер (сверкает глазами):