Страница 9 из 56
Водка наконец ударила в голову. Сафонов почувствовал прилив храбрости и, чуть дыша от волнения, приблизился потихоньку почти вплотную к ее группе. К кучке мудаков, которые вокруг нее тусовались. Ну, собственно, не вокруг нее. Там еще и помимо Аллочки две-три девицы, вообще-то говоря, было, но Сафонов видел только ЕЕ. Остальные особи женского пола для него не существовали.
Разглагольствовал какой-то незнакомый Сафонову высокий худощавый парень с длинными вьющимися волосами и красивым, словно вдохновенным лицом. Поэта, блядь! Или воина-барда. Обычный мудозвон, в общем. Из тех, что дурам-бабам нравятся.
Сафонов презрительно скривился. Он прекрасно знал этот тип мужчин. Трус и полное ничтожество наверняка. Потенциальный альфонсик. И Аллочка еще его слушает, этого урода!
Сафонов непроизвольно сжал кулаки. Вывести сейчас этого... воина в коридор, врезать разок по кумполу!.. «Упал — отжался!.. Ну?!!.. Не понял?!»
Все вокруг опять засмеялись. Сафонов невольно прислушался. Чего это этот шут гороховый такое уж развеселое им там на уши вешает?
— Да, да, я не шучу! — парень чуть повысил голос, требуя внимания.
Все сразу же притихли и замолчали и снова на него с любопытством уставились, ловя каждое его слово и ожидая, что же он еще им сейчас расскажет? Чувствовалось, что парень привык быть душой общества, и ему это нравилось.
Сафонов ощутил нарастающее раздражение. Если бы не Аллочка!.. На остальных ему было насрать. Впрочем, если бы не Аллочка, он бы здесь вообще не торчал, в компании этих дебилов!
— Садились на подоконник, свесив ноги на улицу, и выпивали из горлышка бутылку шампанского за здоровье своих дам. Это даже у кого-то из классиков описано. У Толстого, кажется, в «Войне и мире». Долохов, кажется, или Курагин?..
— И что, это только гусары так развлекались? — с интересом спросила какая-то девушка.
— Ну, уж не знаю! — засмеялся парень. — Я читал про гусаров. Может, и еще кто. Кавалергарды какие-нибудь...
— Да-а... — задумчиво протянула Аллочка и вдруг в упор взглянула прямо на стоящего в двух шагах от нее Сафонова. — Сейчас гусаров нет...
— А вот интересно… — Сафонов внезапно обнаружил с изумлением, что это, оказывается, он говорит! Вернее, его язык, словно независимо совершенно от него самого, все это произносит. — А награда какая-нибудь гусару за это полагалась? Ну, от дамы сердца, за здоровье которой он шампанское пил! — после секундной паузы пояснил он, видя, что окружающие его поначалу не совсем поняли.
Все захохотали. «Браво!.. Браво!.. Да наверняка!..» — раздались кругом крики.
— Не знаю! — суховато ответил парень и с неудовольствием покосился на своего неожиданного конкурента. — Про награду там ничего не было сказано.
Но все уже были на стороне Сафонова.
«Конечно, полагается!.. А как же!.. Награда!.. Награда!..» Полупьяные девицы радостно визжали и хлопали в ладоши.
Но Сафонов смотрел только на Аллочку. Смотрел и не отводил глаза. Он переживал мгновения какого-то высшего, неземного блаженства. Как язычник, воочию узревший свое живое божество. Он общается с богиней! Она смотрит на него!.. разговаривает с ним!..
— Да... — медленно сказала Аллочка, все так же глядя в упор на Сафонова. — Я тоже думаю, что награда полагается... — губы ее тронула легкая усмешка. — Это было бы справедливо.
— Ну, что ж.., — тоже усмехнулся Сафонов, посмотрел по сторонам и громко добавил:
— Тогда остается только найти шампанское!
Все вдруг замолчали. Сначала вокруг них с Аллочкой, а потом и все остальные. Гомон стих. Танцующие пары замерли. Все смотрели только на Сафонова. В комнате внезапно воцарилась мертвая тишина. Даже музыку кто-то выключил.
Сафонов почувствовал, что кто-то сунул ему тяжелую бутылку. Он мельком взглянул на нее, небрежно взвешивая в руке, и шагнул к окну. Прежде чем кто-либо успел остановить его или вообще что-нибудь понять, он уже сидел на подоконнике, свесив ноги на улицу. Какая-то девица рядом истерически взвизгнула и сразу же затихла, неестественно широко раскрыв глаза и зажав рот руками. Все вокруг словно оцепенели и боялись даже пошевелиться. Слышно было, как где-то в глубине квартиры бьется о стекло и недовольно гудит муха.
Далеко внизу чернел асфальт. Подоконник был ровный, скользкий, и Сафонову казалось, что ноги перетягивают его вниз, и он постепенно сползает в бездну. Девятый этаж! Люди внизу, на улице, были совсем маленькие, словно игрушечные.
Осторожно, стараясь не делать резких движений и не смотреть вниз, он принялся аккуратно откручивать проволоку на горлышке. Готово!
Если пробка сейчас хлопнет, я, наверное, свалюсь, — почему-то пришло ему в голову, и он затаил дыхание и облился холодным потом.
Пробка не хлопнула.
Сафонов бережно положил рядом с собой проволоку и принялся возиться с пробкой. Пробка выскочила так резко, что он от неожиданности дернулся назад и сразу съехал вниз на несколько сантиметров. За спиной все дружно ахнули. Сафонов теперь полулежал на подоконнике, сильно откинувшись туловищем назад, вглубь комнаты. Выпрямиться и сесть ровно он не мог. Он понимал, что если он попытается выпрямиться, то неминуемо упадет. И остальные это тоже прекрасно понимали. Тишина стала какой-то неестественной, звенящей. Все, казалось, даже дышать боялись.
Сафонов поднес ко рту бутылку и начал медленно пить. Вливать в себя шампанское.
Только бы не поперхнуться и не закашляться!.. — думал он. — Только бы не закашляться!..
Шампанское было теплое и противное. Оно пенилось, пузырилось во рту, пить было трудно. И казалось, что оно никогда не кончится. Сафонов все пил, пил, а оно все не кончалось и не кончалось. Не кончалось и не кончалось... Половина.., треть.., четверть.., совсем немножечко уже осталось... Ну?!.. Все! Наконец-то.
Сафонов сделал последний глоток, приподнял бутылку над открытым ртом, показывая, что она пуста, и поставил ее на подоконник. Подождал немного, пока успокоится дыхание, и резко выпрямился, мгновенно ухватившись сзади, за спиной руками за подоконник. Потом не торопясь и без суеты, чувствуя уже себя уверенно и в полной безопасности, усилиями рук подтянул тело к краю подоконника, проехавшись задом по его гладкой поверхности, ловко крутанулся на месте, прижав колени к груди и следя, чтобы не разбить ненароком оконное стекло, и небрежно спрыгнул на пол.
Все разом зааплодировали.
Сафонов смотрел вокруг, видел все эти, обращенные на него, восторженные, восхищенные взгляды и испытывал странное чувство.
Я мог разбиться! Я должен был разбиться!! Я же пьяный был совсем. Я, по сути, чудом остался жив!! — с ужасающей ясностью сообразил он. — Сейчас бы я валялся внизу на асфальте в лужи крови пополам с шампанским и переломанными костями. И ради чего?!
Он перевел взгляд на Аллочку. Она единственная не аплодировала и лишь не отрываясь смотрела на Сафонова каким-то мерцающим, загадочным взглядом.
До сих пор ломается! — с отвращением подумал Сафонов. — В игры свои бабские со мной играет.
Ему вдруг захотелось ее ударить.
И ведь она все понимала! Что сейчас произойдет. Что я что угодно сделаю, лишь бы впечатление на нее произвести, да и пьяный еще, к тому же. Что точно на подоконник сейчас полезу, гусара из себя корчить!.. 9-й этаж!! И не только не остановила, но еще и прямо подтолкнула фактически! Награду пообещала. Ну как же!.. Будет потом о чем всем последующим мужикам рассказывать! «У меня был один парень, так он так меня любил, что даже погиб ради меня!» Подружки все от зависти лопнут.
Ложь! Все ложь!! Глупая бездушная кукла. Пустышка.
Сафонов ощутил приступ такой дикой тоски, что у него аж горло перехватило. На душе зияла одна только огромная чудовищная пустота. Он снова был свободен. Его великая любовь исчезла. Упала с 9-го этажа и разбилась вдребезги об асфальт. Он чудом удержался, зацепившись ногтями за край подоконника, а она — нет. Она — погибла. Умерла. Пламя погасло, залитое теплым и дешевым шампанским.