Страница 7 из 60
— Говорят, спонсоры наши какие-то,.. — после длинной паузы каким-то странным голосом ответил Гатаев. — Или что-то вроде того. А почему ты спрашиваешь?
— Да я... Так ты что, тоже туда ездил?! — неожиданно озарило вдруг Подгорнова. — Да?!
— Нет, — после новой бесконечной паузы еле слышно пробормотал Гатаев и отвел глаза. — Нет.
* * *
И сказал задумчиво Сын Люцифера:
— Мне кажется, что тот человек стал теперь лучше. Он прошел вакцинацию. Против морального насилия. И, возможно, выработал к нему иммунитет. В следующий раз он так просто не уступит.
И ответил, расхохотавшись, Люцифер Своему Сыну:
— Ну, что ж! Браво! Ты делаешь успехи.
СЫН ЛЮЦИФЕРА. ДЕНЬ 34-й
И настал тридцать четвертый день.
И сказал Люцифер:
— Все имеет свою темную сторону. Даже любовь. Даже самая чистая и светлая. Свет всегда отбрасывает тень.
ЛЮБОВЬ
«И возвратится прах в землю, чем,
он был; а дух возвратится к Богу,
Который дал его».
Книга Екклесиаста
«Ogni medaglia ha il suo riverso».
(«Всякая медаль имеет свою оборотную сторону» — итал.)
Пословица
1.
— Мне нужно с вами поехать. Я хочу с врачом поговорить. Кто будет вскрытие делать.
— Ладно, поехали, — санитар равнодушно пожал плечами, сунул деньги в карман и кивнул напарнику. — Взяли!
* * *
Часа через три Здарский уже возвращался домой. Чувствовал он себя как выжатый лимон. Сидя в полупустом вагоне метро, прикрыв глаза, вспоминал он подробности последней недели. Весь этот, внезапно обрушившийся на них с Томой, непрекращающийся кошмар и ужас.
Неожиданную болезнь их ненаглядного, горячо любимого Ванечки, единственного их сыночка; маленького, смешного, двухлетнего карапузика; синеглазого, с мягкими, светлыми, вьющимися волосиками; красивого, как херувимчик.
— Ой, он у вас прямо, как ангелочек! — восклицали все без исключения знакомые, когда первый раз его видели. Да и не только знакомые. Им с Томой и на улице это несколько раз говорили. Совершенно незнакомые люди. Просто так подходили и говорили. «Какой милый ребенок! Прямо ангелочек!» Или что-нибудь вроде того.
Да-а-а... «Ангелочек»...
Здарский беззвучно всхлипнул.
Тома за эту неделю чуть с ума не сошла! Не спала она, кажется, вообще ни одной минуты! Вот буквально ни единой! Здарский не понимал даже, как она вообще все это выдерживает! Он и сам-то спал урывками, так!.. от случая к случаю, часа три-четыре в сутки, не больше; но она, кажется, не спала вовсе. По крайней мере, он за все эти дни жену спящей не видел ни разу. Как ни откроет глаза, она все так у кроватки и сидит. Сидит и на Ванечку смотрит. Смотрит и молчит. Как статуя. Кошмар прямо какой-то!
Сколько он ни говорил, как ни упрашивал, ни уговаривал ее прилечь хоть немного, хоть на полчасика отдохнуть («А я пока посижу!») — бесполезно. Она, казалось, его словно и не слышала. Здарский уж в конце действительно опасаться за ее рассудок стал. Как бы она и впрямь от горя не свихнулась. Или, чего доброго, руки на себя не наложила.
Когда Ванечка сегодня ночью... — Здарский опять всхлипнул, изо всех сил сжал губы и зажмурился, — сегодня ночью... — судорожно вздохнул он, — умер,.. — Здарскому показалось, что он сейчас расплачется. Но он сдержался, — Тома как окаменела.
Сидит, смотрит на него неотрывно и не шевелится. Так и просидела до самого утра. Жуть!
И разговор этот потом немыслимый какой-то совершенно!.. Как на краю земли. Когда она окончательно поняла, что Ванечку сегодня увезут, и ничего с этим не поделаешь.
(«Ну, что мы можем, Том?!.. Если порядок такой!.. Закон... Как мы можем “не отдать”?!.. Они милицию тогда вызовут... Хоронить откуда?.. Из морга... Ну, Том, ну, успокойся!..»)
— Ты должен ехать с ними! — решительно заявила Тамара опешившему мужу. — В морг.
— Зачем, Том? — попытался было урезонить он ее, полагая поначалу, что жена все же не до конца понимает пока, что говорит. Что она все еще не в себе. Сейчас немного успокоится, в себя придет, и...
Хм!.. — с горечью усмехнулся Здарский. — Если бы!.. Если бы так!..
Все оказалось далеко не так просто. Гораздо хуже все оказалось. В себе она была или не в себе, но вот что она хотела, она, как выяснилось, понимала совершенно четко. Все ей тут было ясно. Что и как. И это было самое ужасное. Эта ее полнейшая и непоколебимая уверенность в своей собственной правоте. Настойчивость и убежденность.
Здарского до сих пор мороз по коже продирал, когда он этот их утренний разговор сегодняшний вспоминал. Так он до сих пор и не мог для себя до конца решить, правильно ли он тогда поступил, уступив ей в итоге. И как он вообще мог на такое согласиться! Этого он тоже не мог сейчас понять. Только потому, наверное, что и сам тогда еще в себя до конца не пришел. От всех этих потрясений не оправился. Черт бы все побрал!! Гори оно все огнем! Ясным пламенем.
Конечно, мать,.. любовь... Все это понятно. Но есть все же какая-то грань! Есть предел! Есть!! Которого человеку все равно никогда нельзя переступать. Никогда! Ни при каких обстоятельствах! Как бы плохо ему не было. Если он хочет человеком остаться.
А это уже... Не по-людски это уже даже как-то! Не по-божески, не по-христиански...
Да чего там «не по-христиански»! Христианин, сказать по правде, Здарский был еще тот!.. Попы все эти... Рясы... Кресты бриллиантовые... Митрополиты, в «Мерседесах» разъезжающие... Святые, блин!.. Угодники... Просто не по-людски!! Нельзя так! Неправильно это.
Он и сам себе теперь каким-то чуть ли не упырем казался. Нелюдем прямо каким-то себя чувствовал! Бред, конечно, но...
А с другой стороны, чего «бред»?!.. Если бы все вокруг узнали... Чего я тут везу... Шарахнулись бы небось!.. Как от вурдалака. Да я бы и сам шарахнулся.
Здарский открыл глаза и стал вспоминать, что было дальше. После того, как он поинтересовался у жены, зачем ему ехать в морг. Весь этот их разговор кошмарный. Он и сейчас помнил его слово в слово.
— Женя, пообещай мне, что ты выполнишь то, о чем я тебя сейчас попрошу! Поклянись! — речь у Тамары была сбивчивая и торопливая, глаза горели каким-то исступленным огнем. Здарскому даже не по себе немного стало.
— Успокойся, Том, я тебя прошу! Конечно, обещаю.
— Нет, ты поклянись, что выполнишь! Нашей любовью поклянись! Ванечкой поклянись!
Но он же умер! — хотел сказать пораженный Здарский. — Как можно клясться умершим?
Хотел, но не сказал.
— Хорошо, хорошо! — снова пытался успокоить он жену.
— Нет, поклянись! — жена резко подалась вперед и цепко схватила его за руку. Здарский от неожиданности даже отшатнулся. — Скажи: клянусь!
— Ну, хорошо: клянусь! — беспомощно повторил Здарский. — Успокойся, Том, ради бога! Конечно, выполню. Все, что угодно. Все, что угодно, выполню... Все, что ты попросишь.
Женщина замолчала, впившись глазами в лицо мужа. Казалось, она колеблется. Здарский покорно ждал.
— Я не могу с ним расстаться!.. — протяжно, с надрывом, как во сне, как в каком-то тяжелом забытье, застонала-забормотала Тамара и закрыла глаза. Лицо ее мучительно исказилось. — Не могу... — тихо, словно про себя, повторила она. — Я хочу... — она резко тряхнула головой и решительно взглянула прямо в глаза мужу. — Я хочу, чтобы ты привез мне его сердце!
— Что-о?!.. — ошеломленно уставился на нее тот. — Ты в своем уме?.. Как это, сердце?
Жена молчала.
— Ты обещал мне, — после длинной паузы негромко напомнила она. — Ты поклялся.
— Что значит «поклялся»?.. — растерянно пробормотал Здарский. Просто для того, чтобы хоть что-нибудь сказать,.. собраться с мыслями, что ли... Мыслей, впрочем, особых не было. В голове царил полный сумбур. — Зачем?!.. — наконец, с неимоверным трудом кое-как выдавил из себя он.