Страница 7 из 13
Вскоре канцелярия Розенберга подготовила письмо об учете и детальной обработке культурных ценностей, научно-исследовательских материалов и научных произведений, а также других работ из библиотек, научно-исследовательских институтов, архивов, музеев, церквей.
Во многие страны Европы заранее направлялись специально обученные люди: высматривать, что где имеется, какую представляет собой ценность, и составлять об этом подробнейшие секретные отчеты. Были созданы специальные зондеркоманды, включенные в состав тыловых частей вермахта. Сам Розенберг приказал одеть их в коричневую форму с соответствующими знаками отличия. Естественно, в аппарате «Эйзенштаба» работали многие сотрудники разведки и контрразведки национал-социалистической рабочей партии Германии – СД, центральный отдел безопасности которой возглавлял Рейнхард Гейдрих.
Здесь и пригодилось образование Гельмута Шеля, знатока славянских языков и славянского искусства. Теперь он стал заниматься музейными ценностями, а это всегда лучше, чем лезть под пули.
На востоке лежали огромные пространства, плодороднейшие земли. Мало завоевать их силой непобедимого германского оружия, необходимо еще навсегда удержать за собой завоеванное, превратив население в рабов, с ужасом и покорностью взирающих на представителей высшей расы, а рабы послушны только тогда, когда у них нет и никогда не может быть ни науки, ни культуры, ни своей истории!
Но сейчас они есть – наука, культура, история! Древняя культура, богатая история, многочисленная интеллигенция.
Задача сотрудников «Эйзенштаба» – изъять все это из времени и пространства! Причем так, чтобы ни память человека, ни безмолвные камни, которые под умелой рукой тоже могут заговорить, ни картины, ни книги – чтобы ничто не могло даже напомнить о давнем или недавнем прошлом целых народов. Народ без памяти и культуры перестает существовать, у него более нет истории, он сам умирает для истории, исчезает, растворяется и рассеивается во времени и в других народах.
Поэтому Гельмут видел впереди много работы – надо организовать, оценить, решить, что оставить, а что нет. Решить, что вредно для Германии, а что полезно…
Он вернулся в купе, присел на мягкий диван. В коридоре раздался звук шагов, потом, отодвигаясь, щелкнула дверь. На пороге стоял офицер пограничной охраны. Сзади него – два фельджандарма, а из-за спин настороженно выглядывал человек в штатском. Офицер вскинул руку в нацистском приветствии:
– Хайль! Прошу документы!
Штатский впился взглядом в Гельмута, опустившего руку в карман дорогого темного костюма. Шель достал бумаги и протянул их офицеру.
– Доброго пути, господин штурмбанфюрер! – щелкнул каблуками пограничник, возвращая документы. Штатский и фельджандармы неслышно ретировались.
– Скоро отправляемся? – поинтересовался Гельмут.
– Через десять минут, – офицер козырнул и прикрыл дверь купе.
Шель закурил. Минуты прощания с родной землей почему-то вызвали у него чувство неясной тревоги, как на охоте, когда, встав на отведенное тебе егерем место, напряженно всматриваешься в густой сумрак леса и не знаешь – кто оттуда выйдет на тебя, поднятый загонщиками? Выскочит под выстрел трусливо прижавший уши заяц, выбежит гордый олень с украшенной ветвистыми рогами благородной головой или вылезет из чащобы разъяренный кабан?
Хорошо бы вернуться домой к осени, когда плывет по саду горьковатый дымок сжигаемых листьев и хрустит под сапогом первый тонкий ледок на лужах.
Вагон тихо качнуло, поплыли назад станционные строения, перрон, на котором группами стояли фельджандармы, закончившие проверку, мелькнул большой плакат на стене: «Айн фолк, айн райх, айн фюрер!» – «Один народ, одно государство, один вождь!». Кончилась Германия. Теперь пойдут земли бывшей Польши, ныне – генерал-губернаторства.
Гельмут взглянул на часы – пошел уже третий час ночи. Он снял пиджак, аккуратно повесил его на плечики – скоро опять придется надеть форму и натянуть сапоги. Что ж, стоит немного вздремнуть, потом станет не до сна…
Предутреняя темнота загустела, начала отдавать зябким холодом росы, обещавшей скорый рассвет. Где-то у коновязи назойливо трещал сверчок, то замолкая, то вновь выводя свою незамысловатую песенку; за бревенчатой стеной конюшни хрустели овсом лошади, тяжело переступая копытами, – мирные звуки, негромкие, по-деревенски домашние.
Начальник заставы молча пожал руки Денисову и Глобе, хлопнул ладонью по чисто вымытому капоту грузовичка, потом привычно посмотрел на нее, как будто провел по крупу лошади, проверяя – не осталось ли в шерсти пыли. Ничего не увидев в темноте, смущенно убрал руку за спину.
– Утром будете на месте. Машина хорошая, правда, не легковая… Так вы не забудьте, товарищ капитан, как Глоба вас доставит, сразу отправляйте его назад. Не обессудьте, Александр Иванович, – не по уставу обратился он к Денисову, – людей у меня не так много, да и машина…
Капитан понимающе кивнул и начал устраиваться в кабине рядом с Глобой, севшим за руль. Приоткрыв дверцу, он успокоил начальника заставы:
– Не волнуйся, никуда твой сержант не денется, при штабе не оставлю.
– А я и не волнуюсь, – немного обиженно отозвался пограничник, – он и сам не захочет. Правда, Глоба?
Тот, не ответив, тронул машину с места. Часовой открыл ворота. Оставляя за собой шлейф почти не видимой в сумраке зарождающегося утра пыли, грузовик, переваливаясь на ухабах, покатил к городку.
Подпрыгивая на пружинящем сиденье, Денисов думал о событиях последних суток – почему все случилось именно так, а не иначе? Человек, пришедший с той стороны, умер от ран, толком ничего не успев сказать. Отдал брезентовый пояс с папкой и гранатами – вернее, его сняли с него, – прошептал слова пароля, даже здесь, среди своих, желая точно удостовериться, что отдает документы в надежные руки, и умер. Денисов позвонил начальнику разведотдела, доложил о случившемся. Выслушав Александра Ивановича, начальник помолчал, а потом попросил поторопиться с доставкой бумаг. Буднично сообщил, что на всей линии границы неспокойно, слышен рев танковых моторов, а из Москвы уже несколько раз звонили, справлялись о связном, беспокоились – они там очень ждут доставленные материалы. Очень! На всякий случай капитану необходимо запомнить пароль для связи с центром…
Положив трубку, Александр Иванович вернулся в комнату, где на столе все еще лежало накрытое солдатской простыней тело связного. Постоял около него, прощаясь с бойцом, отдавшим жизнь, чтобы спасти тысячи других, потом надел фуражку и спустился во двор, куда Глоба подогнал заправленный грузовичок…
Что же произошло там, на немецкой стороне? Неужели нашелся предатель в одном из звеньев сложной цепочки ячеек подпольщиков-антифашистов, передававших друг другу связного, провожая его до границы? Или сам связной, продвигаясь в приграничной полосе, случайно наткнулся на немецкие секреты? Нет, на случайность мало похоже. Судя по развернувшимся событиям, связного ждали, причем на определенном участке, где находилось законсервированное «окно». А вдруг ждали не его, вдруг это все же случайность, но совершенно другого рода, говорящая об ином – плотность немецко-фашистских войск в приграничной полосе такова, что погибший просто чудом сумел прорваться на нашу сторону? Тогда получалось, что немцы действительно готовятся к нападению.
От таких мыслей тревожно сжалось сердце, словно ощутило холодок смертельной опасности: неужели у порога стоит страшнейшая война? Мелькнуло в голове: хорошо, семью не привез. Они так далеко отсюда, так далеко, что не смогут достать немецкие самолеты. Мелькнуло и тут же пропало, заслоненное другим: надо срочно доставить бумаги и доложить обо всем. Пусть и его рапорт станет еще одной песчинкой, способной перетянуть чашу весов там, наверху, где решается вопрос о выводе регулярных частей Красной Армии ближе к границе, – если слышен рев танковых моторов, причем уже не первую ночь, если летают почти над головами немецкие самолеты с подвешенными бомбами, если немцы сняли ограждения…