Преображение мира

— Да, думаю, что понимаю, — медленно произнес Дик все с тем же неприязненным выражением лица. — А девочки? Что они делали, пока ты занималась своей персоной и позировала?

Возмущение, которое ей пока удавалось сдерживать, вышибло крышку котла, и Хейзл взорвалась, услышав его идиотские выводы.

— А что, по-твоему, они делали? — с вызовом бросила она.

— Понятия не имею. Поэтому и спрашиваю.

— Они или были в школе, или я просила миссис Хоббс присмотреть за ними, но это не означает, что я забыла о своих материнских обязанностях.

— Вот уж не думаю.

— Ну так несмотря на твое высокомерие и надменность я заставлю тебя задуматься! Последние десять лет я все свои силы и время отдавала заботе о наших детях. Я неизменно была рядом, когда они во мне нуждались, и, думаю, лучше всех разбираюсь, когда и для чего я нужна им! Если бы кто-то из девочек заболел или попал в беду, я бы бросила любые дела, но, к счастью, этого не случилось. Они радовались за меня! А ты, ты... То ты осуждал меня, что я все свое время посвящала детям, то требуешь, чтобы я занималась только ими!

— Но зачем нужны эти проклятые тайны? — вскипел он. — Почему, черт возьми, ты не сообщила мне, что пишешь книгу?

— Потому что хотела сделать тебе сюрприз! Я хотела, чтобы ты вернулся к жене, которая обрела новый облик, и надеялась, что это доставит тебе радость! И не лезь в бутылку лишь потому, что я тебе ничего не сказала! Пока ты проводил время в обществе Паолы, у меня не было для этого ни малейшей возможности.

Они стояли лицом к лицу, гневно глядя друг на друга, и несколько футов, разделявших их, казались Хейзл непреодолимой пропастью. Все эти бесконечные недели она мучительно скучала по Дику, но теперь их разделял зияющий провал. Господи, да Дик даже не прикоснулся к ней, войдя в дом! Даже не поцеловал!

У Хейзл отчаянно задрожали губы, ибо ее сотрясало желание, смешанное с негодованием. Стоило Дику увидеть эту дрожь, как у него, охваченного тем же желанием, зачастило сердце. Прошло всего лишь несколько секунд, и его опалило нестерпимым жаром, словно он очутился в котле с кипящей смолой. Хейзл увидела, как у него внезапно потемнели глаза, и почувствовала, как в ответ кровь у нее словно загустела и возбужденно напряглись груди, — хотя какой-то частью своего существа она презирала себя за немедленную готовность ответить на безмолвный призыв Дика. Ибо она не хотела заниматься с ним любовью. Во всяком случае, не сейчас. Пока еще между ними осталось так много несказанного.

— Хейзл, — хриплым шепотом начал он, но тут раздалась заливистая трель дверного звонка, и обоим показалось, что на головы им вылили ведро ледяной воды.

Хейзл сглотнула комок в горле, стараясь отделаться от любовного томления.

— Это, должно быть, девочки, — пролепетала она пересохшими губами, которые отказывались подчиняться ей.

— Я открою, — бросил Дик сквозь зубы, но, когда их взгляды встретились, он замер на месте, и Хейзл поймала себя на том, что, затаив дыхание, ждет слов прощения и понимания.

Но, слегка вскинув темноволосую голову, Дик дал понять, что не хочет больше ничего говорить, и напряженной походкой пошел навстречу дочерям. И Хейзл лишь осталось, молча глядя ему вслед, размышлять, почему вдруг у нее возникло чувство, что мир рухнул.

В атмосфере восторженной радости, с которой тройняшки встретили отца, напряженным отношениям между Хейзл и Диком не могло быть места, и оба пришли к молчаливому соглашению вести себя с предельной естественностью — хотя это было и нелегко.

Пока девочки радостно разворачивали подарки, Хейзл, сварив себе черного кофе, принялась готовить яичницу с ветчиной. Из тройняшек только Летти почувствовала: между родителями пробежала черная кошка, — и, как каждый раз, когда была чем-то обеспокоена, сморщила веснушчатый носик.

— Что-то случилось, мама? — спросила она и вопросительно прищурила синие глазки.

У Хейзл перехватило дыхание. Давным-давно она дала себе обет говорить детям только правду. И как увильнуть от такого вопроса? Но, конечно же, она только испугает девочек, если выложит всю правду: дескать, отношения между папой и мамой складываются не лучшим образом, а как восстановить их — понятия не имею.

— А почему ты спрашиваешь?

Она положила на тарелку Летти яичницу. Та только пожала плечами и, немедленно проткнув желток, размазала по тарелке янтарную лужицу.

— Потому что ты ничего не ешь. И еще ты ужасно бледная.

— Я не очень хорошо себя чувствую, — ответила Хейзл, довольная тем, что может дать искренний ответ.

— Мама выпила слишком много шампанского с дядей Расселлом, — вмешался Дик, насмешливо блеснув глазами. — Не так ли, дорогая?

— Дядя Расселл проводил тут кучу времени! — пискнула Валери.

— Вот как? — мягко переспросил Дик.

— Мы работали над книгой! — Хейзл беспокоилась, что ее голос звучит слишком резко, словно она оправдывается, но как Дик смеет втягивать девочек в проблемы своей бессмысленной ревности?

— Мамина книга выходит в следующем месяце! — радостно доложила Лили.

— Да, она мне сказала, — кивнул Дик.

— Разве ты не рад, папа? — спросила Летти. — Что мама станет богатой и знаменитой?

— Конечно, рад, — осторожно ответил Дик.

— И еще мама сказала, что я могу надеть на прогулку брюки для верховой езды, — радостно сообщила Лили. — Она мне их купит.

Дик встретил взгляд Хейзл, устремленный на него поверх трех светлых кудрявых головок.

— Ну? Так-таки на прогулку?

Хейзл предполагала, что и это будет для Дика сюрпризом, но, поскольку ее сюрпризы один за другим проваливались, решила все выложить.

— Нет, не просто для прогулок. Я подумала, что лучше всего подарить Лили такие брюки, когда она обзаведется лошадью!

— Потому что мама сказала, что собирается жить в сельской местности, — объяснила Лили, обнимая мать и прижимаясь к ее груди, словно это согласие Хейзл было самым драгоценным подарком на свете. — Она объявила нам об этом, пока ты был у тети Паолы.

— Потрясающе, — тихо сказал Дик, и от его мягкого, отливающего серебром взгляда, который он бросил на Хейзл, в сердце у нее запели фанфары, возвещающие о конце военных действий.

Но она постаралась сохранить бесстрастное выражение лица, потому что еще злилась на мужа. Увидев Расселла, он заподозрил ее черт знает в чем, так что пусть не надеется, что она так легко забудет гнусные обвинения.

Лишь когда девочки улеглись и заснули, Хейзл с Диком наконец снова остались наедине, настороженно глядя друг на друга.

— Пойдем спать, — неожиданно предложил он голосом, охрипшим от острой потребности поскорее оказаться рядом с ней.

Хейзл забыла о мести за то, что Дик заподозрил ее в супружеской неверности: ее желание было настолько сильно, что она не могла себе позволить единственное эффективное наказание, мысль о котором пришла ей в голову. Ибо Дик должен был сделать что-то в самом деле непредставимо ужасное, чтобы Хейзл после долгой разлуки не растаяла в объятиях мужа...

Как ни странно, но, раздеваясь, она испытывала смущение, ибо видела, что Дик смотрит на нее по-новому. Вдруг она затосковала по своему прежнему телу — по той пухлой и привычной оболочке, от которой с таким трудом избавилась. По крайней мере та, давняя, Хейзл понимала, что с ней происходит, и знала, чего ждать от близости с Диком.

А сейчас ей казалось, что она в первый раз ложится с ним в постель, пусть даже их покинула необузданная пылкость юношеской страсти. И Дик не сводил с нее глаз, заставляя волноваться и трепетать в ожидании.

— Ничего не стесняйся, — шепнул он, заметив, что ее пальцы дрогнули и застыли на застежке бюстгальтера.

Хейзл встретила его взгляд и порозовела, когда, справившись с застежкой, обнажила грудь.

— Не думаю, что из меня получилась бы стриптизерка, — пошутила она, пряча стыдливость.

— Отнюдь, — с восторгом прошептал Дик. — Ты просто создана для этого!

Он провожал глазами каждый предмет туалета, от которого избавлялась Хейзл, но — как ни странно — ему не хотелось прийти к ней на помощь. Перед ним стояла новая Хейзл, скидывая с себя фривольное прозрачное белье, которое было смутно ему знакомо. Наконец Дик догадался, что Хейзл пустила в ход те изящные штучки, что он привозил ей из заграничных поездок. В недавнем прошлом он часто недоумевал, почему она их не носит, но сейчас ему все стало ясно.