Спустя годы

Лина грохнула стаканом о столик так, что многие посетители с любопытством оглянулись на них, но теперь ей уже было все равно.

— Что ты себе позволяешь? Пригласил выпить, а теперь вздумал оскорблять?! Как ты смеешь судить о моем характере?! Ведь ты меня совсем не знаешь! И никогда не знал!

— Ты так думаешь? — с издевкой осведомился Энтони. — А я полагал, что знал. Причем довольно…

Лина не дала ему договорить. И хотя слово «близко» не успело сорваться с языка Энтони, при одном воспоминании краска стыда залила ее лицо.

— Ошибаешься! — со злостью выпалила она. — Да, я немного увлеклась тобой тем летом. Ты вскружил мне голову. Еще бы! — Лину понесло. — Ну как тут устоять?! Их милость, сын пэра и будущий лорд Элдридж, изволили обратить внимание на простую школьницу…

Лина не поняла, что именно взбесило Энтони — упоминание о его аристократическом происхождении или о ее юном возрасте, но она обрадовалась — да-да, обрадовалась! — заметив горькую складку, пролегшую у его рта. Ей удалось причинить Энтони Элдриджу хотя бы сиюминутное неудобство? Вот и замечательно! Переживет как-нибудь: эта боль не идет ни в какое сравнение с муками, которые причинил ей он. Лина вскочила и, глядя на него в упор, процедила:

— Я с самого начала знала, что твоя затея посидеть и вместе выпить добром не закончится. Зря ты меня уговаривал. До свидания, Энтони.

Она шла к выходу, чувствуя на себе любопытные взгляды, и запоздало корила себя за несдержанность. Наверняка их разговор слышали за соседними столиками, значит, завтра к обеду новость облетит всю больницу.

Только повернув ключ в замке двери своей квартирки, Лина обнаружила, что Энтони шел за ней следом, и, обернувшись, увидела совсем близко его искаженное гневом лицо.

— Опять ты?! — спросила она с оскорбительными интонациями и, насмешливо приподняв бровь, добавила: — Видно, тебе, Энтони, доставляет удовольствие общаться с людьми ниже своего круга. Право, что за нездоровый интерес! Почему ты никак не оставишь меня в покое?

Увидев, как он напрягся, Лина поняла, что на этот раз хватила через край. Но Энтони быстро совладал с собой, и, криво усмехнувшись, выдохнул:

— Ну ты и стерва! — И запечатал ей рот грубым, но тем не менее упоительно-сладким поцелуем.

Энтони застал Лину врасплох, а его губы и язык вытворяли такое, что она покачнулась и, не поддержи ее Энтони сильной рукой за талию, упала бы в открытую дверь. Не прерывая поцелуя, он втолкнул ее в комнату, и Лина с ужасом почувствовала, как ее груди предательски ожили, а Энтони тем временем прижал ее к стене, не оставив и тени сомнения в мере своего возбуждения.

Словно во сне Лина ощутила, как он высвободил ее грудь из-под халата и принялся поглаживать болезненно возбужденные соски. Беспомощно закрыв глаза, Лина невольно приникла к Энтони, и с ее губ сорвался стон наслаждения. С примесью досады — только Энтони вызывал в ней подобные чувства. Лина хотела вырваться из плена его поцелуя — чтобы перевести дыхание и прийти в себя, — но, когда Энтони отстранился, ей тут же захотелось, чтобы он целовал ее снова и снова…

— Жаль, что такую роскошь приходится прятать, — восхищенно заметил Энтони, неспешно, по-хозяйски, осматривая строгую прическу, в которую Лина всегда укладывала волосы, отправляясь на работу.

Она не успела и рта раскрыть, как он ловко вытащил все шпильки, — и медно-рыжие волосы тяжелой волной упали на спину. Бросив взгляд в зеркало, Лина с трудом узнала себя: зелень глаз почти полностью поглотил черный блеск горящих страстью зрачков, губы припухли и запунцовели от поцелуя, который показался ей одновременно и долгим, и быстротечным… Но именно волосы, с точки зрения Лины, можно было рассматривать как символ падения крепости — на фоне белоснежного халата они выглядели неуместно, Лина будто увидела в зеркале не свое отражение, а блудницу. Ну вылитая Мария Магдалина!

Повернувшись к Энтони лицом, она с трудом пробормотала дрожащими непослушными губами:

— Убирайся отсюда!

— Ты серьезно? — с издевкой уточнил он. — А то, если хочешь, я останусь. И с превеликим удовольствием, моя… отзывчивая моя Лина!

— Убирайся сию секунду, не то я залеплю тебе по твоей самодовольной физиономии.

Энтони дьявольски усмехнулся и игриво пожурил:

— Лина, любовь моя, ты стала слишком агрессивной.

Сделав глубокий вдох, она подошла к телефону и бесстрастно пригрозила:

— Сейчас позвоню в охрану и скажу, что ты…

— Интересно, что же ты им скажешь? Что я тебя поцеловал, а ты на поцелуй ответила? Или скажешь, что, если бы я поцеловал тебя еще раз, мы уже были бы в постели и случилось бы то, чему следовало случиться девять лет назад?

— Убирайся! — дрожащим голосом приказала Лина.

Энтони повиновался, но, когда затворившаяся дверь скрыла от нее высокую стройную фигуру в белом халате, Лина почувствовала не облегчение, а тревогу и пустоту.

4

Энтони хотелось хлопнуть дверью так, чтобы та разлетелась в щепки, но он сдержался, вышел в коридор и отправился в хирургическое отделение — обходить вверенные ему шесть палат.

Господи, как же он желал Лину! Стоило ее увидеть — и все доводы разума разом улетучились и им овладело безудержное желание заняться с ней любовью.

Войдя в отделение, Энтони заставил себя приветливо улыбнуться дежурной сестре. Та расплылась в улыбке и, не сводя с него восхищенного взгляда, защебетала:

— Добрый вечер! А вы сегодня рано! Обычно вы делаете ночной обход, когда я ухожу на первый перерыв.

Энтони на миг попытался представить на ее месте Лину, но у него ничего не вышло.

— Решил проведать пациента, которого прооперировал днем.

— Того, что привезла «скорая»? С язвой двенадцатиперстной кишки? — уточнила сестра.

— Того самого.

Заглянув в журнал, она сообщила:

— Мистер Хартботтл идет на поправку. Пришел в сознание, состояние стабильное, показатели в норме. Хотите на него взглянуть?

— Да, пожалуйста.

Мистер Хартботтл выглядел бодрым, хотя щеки его были бледны.

— Добрый вечер, доктор! — хрипловатым голосом поздоровался он, когда сестра раздвинула занавески вокруг койки.

— Вечер добрый! — Энтони улыбнулся. — Как самочувствие?

— Горло побаливает.

— А больше ничего?

— И вот тут — немножко. — Больной указал пальцем на живот.

Сестра откинула простыню, и Энтони наклонился осмотреть шов.

— Отличный получился шовчик! — сказал он, выпрямляясь. — А горло у вас болит от наркоза. Не волнуйтесь, скоро пройдет. Завтра зайду к вам и прочту свою любимую лекцию о губительных последствиях курения, употребления алкоголя и неправильного питания. Договорились?

— Как скажете, доктор! — Мистер Хартботтл пожал плечами. — Я на все готов, лишь бы снова не ложиться под нож.

— Вот она, людская благодарность! — пошутил Энтони, и медсестра с готовностью залилась смехом, что почему-то вызвало у него глухое раздражение.

Обойдя всех своих больных, он зашел напоследок в палату интенсивной терапии — осмотреть пациента с аневризмой аорты. Вроде бы операция прошла успешно, но состояние больного внушало серьезные опасения.

Взглянув на мужчину, опутанного сетью проводов и трубочек, Энтони спросил у медсестры:

— Как он?

— Состояние стабильное, — сдержанно ответила та.

Однако через полчаса у больного случился разрыв аорты, и, несмотря на все усилия медиков, спасти его не удалось.

Когда Энтони вернулся к себе в комнату, было далеко за полночь. Усталый, он сидел в ночной тиши, тщетно пытаясь выкинуть Лину из головы и заглушить желание обладать ею. Перед сном Энтони долго стоял под холодным душем, но ему так и не удалось погасить огонь в крови.

5

Заснуть Лина не смогла: поворочавшись без сна, она встала, выпила пару чашек кофе и, раскрыв книгу, долго блуждала невидящими глазами по строчкам. Рано утром, совершенно разбитая, с тяжелым сердцем начала собираться на дежурство. Обычно на работе Лина косметикой не пользовалась, но, бросив взгляд в зеркало, решила припудрить темные полукружья под глазами и подрумянить бледные щеки.