Страница 3 из 7
Вылез на свет божий и сразу – к остановке.
Реанимобиль завелся, моргнул фарами и тихо покатил вслед.
Они вскочили в отходящую маршрутку в самый последний момент. «Неотложка» поползла за ними по пробкам. Лобовое стекло у нее было темное, светонепроницаемое.
Добрались до метро, нырнули в толпу, смешались с человеческим фаршем в мясорубке у эскалатора, протолкнулись кое-как на станцию и сели в первый же поезд. Штейн затравленно осмотрелся по сторонам. Лица у пассажиров были обычными, будто на молнию застегнутыми: каждый в себе.
Так, все пока в норме. Кажется, сбежали. Теперь бы только до Академии доехать, выступить в заявленное время, отбрехаться от оппонентов, а там – гори все синим пламенем. Лишь бы выступить дали… А потом – забирайте хоть к черту на кулички. Хотите – в Кащенко, хотите – в Сербского.
В кармане вдруг запиликал сотовый. Жена!
Вернулась из магазина, дома никого нет, записки он не оставил… Хорошо бы все-таки именно в Сербского: там-то жена до него не доберется. Потому что за Алису она у него всю кровь выпьет. И будет, кстати, права.
Как только телефон в поезде метро принимает, да еще и на их богом забытой линии? Видимо, жене очень надо прозвониться.
Жена, потому что больше этого номера ни у кого нет.
Штейн вытянул сотовый из внутреннего кармана пальто.
Номер не определен.
– Наташа?! – отгородившись горстью от стука колес, прокричал в телефон профессор.
– Михаил Семенович, – ответил незнакомый человек сочным баритоном, перекрывающим вагонную какофонию. – Вас беспокоят из компании «Газпром».
– Что? – У профессора глаза на лоб полезли.
– Из «Газпрома», – подтвердил незнакомец. – Мы хотели бы предложить вам работу.
– Мне?! Почему мне?
– Мы наслышаны о вашем уникальном опыте глубинного бурения и считаем, что вы могли бы стать незаменимым консультантом, – охотно объяснил звонящий. – Вам интересно наше предложение?
– Я… – Штейн переложил сотовый от одного уха, обожженного дыханием из трубки, к другому. – Мне интересно, да. Конечно, мне интересно!
– Михаил Семенович, – вкрадчиво попросил голос, – а вы не могли бы сейчас подъехать в наш офис? У нас сейчас проходит совещание, и мы как раз обсуждаем вашу кандидатуру. Наравне с прочими. Но если бы вам удалось быть здесь, скажем, через полчаса-час, мы бы даже не стали рассматривать других претендентов на должность…
– Я, простите, сейчас никак не могу! – закричал Штейн. – У меня сейчас очень важное выступление.
– Михаил Семенович, – голос стал строже. – Нам очень хотелось бы переговорить с вами довашего выступления. Не помню, сказал ли я уже о зарплате консультанта? Она составляет около пятнадцати тысяч условных единиц в месяц, но для специалиста вашего уровня…
– Я не смогу! – твердо сказал Штейн. – Сначала на выступление, потом – к вам! Никак иначе.
– Это вытак думаете, – отозвался незнакомец.
– А откуда у вас вообще этот номер? – вдруг очнулся от морока профессор.
– От вашей супруги, Михаил Семенович, – усмехнулся человек. – Она, кстати, передает вам привет.
Штейн чувствовал, как его внутренности сковывает мороз.
– Почему же, черт его дери, под землей так хорошо сотовый принимает? – вдруг совсем не о том спросил себя он.
– Это ведь наша исконная сфера интересов и влияния, – словно отвечая на незаданный вопрос, как бы невпопад продолжил голос. – Так что вы не удивляйтесь ничему, Михаил Семенович. До встречи.
Это разве давление? Вот в советские времена давили – так давили!
«Нет, – твердо решил Штейн. – Сначала – запланированный доклад, потом – все остальное. Спасение жены, сопротивление соблазнам, битва с психиатрами – все потом. Служенье муз не терпит суеты».
Он умылся холодной водицей в прокуренном академиками нужнике, взял внучку за руку и двинулся в бой.
Зал оказался наполовину пуст.
– Там снизу, в вестибюле, объявление повесили, что все отменяется! – развел руками профессор Синицын, один из немногих штейновских союзников в этом змеином логове.
– Не дождутся, – нахмурился Штейн. – Посмотри за девочкой, Петр Иваныч.
Михаил Семенович взошел на кафедру, браво оглядел многоголовую академическую гидру, упрямо вскинул подбородок и начал:
– Дорогие коллеги! Тема доклада, которую я заявил на сегодня, претерпела определенные изменения. Сегодняшнее мое выступление окажется немного более революционным, чем планировалось. Как некоторые из вас, возможно, знают, недавно мною была предпринята экспедиция в Иркутскую область, в место предположенного мною разлома, который может оказаться линией будущего раздела тектонических плит.
В аудитории зашептались.
– Однако моими сотрудниками, из которых многие поплатились рассудком, а кое-кто – и жизнью, было сделано удивительное открытие. В результате уникального и беспрецедентного эксперимента по глубинному бурению, проведенному нашей научной группой, было установлено, что при проникновении в вещество земной коры на глубину более чем в три тысячи метров…
В горле пересохло. Зал, завороженный, молчал.
– Уважаемые коллеги… Товарищи… Мы нашли Преисподнюю!
Спрятавшись за толстыми стеклами киссинджеровских очков, Штейн зажмурился. Раз, два, три…
– Позор! – заорал кто-то громогласно.
Кажется, Акопян.
– Мы отказываемся участвовать в этом!
Так, это Шмешкевич.
– Провокация!
Лазуткин.
– Прошу вас дослушать доклад до конца! – набрал воздуху Штейн.
– Лишить его ученого звания!
– Лженаука!
– Исключить!
– Мракобесие!
Выкрики академиков были будто комья грязи, летящие в ветровое стекло экспедиционного «козла» из-под колес впереди идущего грузовика. Штейн снял очки (стало хуже видно, словно ему и вправду их захаркали), протер носовым платком, водрузил на место и уткнулся в свой доклад.
– Какие у вас доказательства? – подмахнул из первого ряда Синицын.
Спасибо, старик.
– Группой была собрана обширная доказательная база, однако во время спешной эвакуации с места работ почти вся она была утеряна.
– А что же ваша шахта в Ад? – поддели с галерки.
– К несчастью, шахта была подорвана и почти полностью обрушилась… Но я готов указать на место, где мы проводили бурение, и при необходимости возглавить новую экспедицию, экспедицию от Академии наук…
– Клоун!
Это точно Томашевский.
Штейн смолк и поднял глаза. В аудитории оставались три человека.
– Слышали, Уго Чавес собирается Колумбии войну объявлять, – шушукал друг его Синицын коматозному академику Сидорову, которого вместе с каталкой в спешке забыли эвакуировать из зала. – А потом, дескать, всей Латинской Америке. Будет боливарианский порядок. А мы ему продаем десять сухогрузов автоматов, вертолеты и чуть не подлодки. Ума не приложу, нашим-то это зачем? Неужели ради денег?
Несчастный Сидоров только закатывал глаза. Ничем другим он двигать не мог.
Фиаско…
Стоп. А где Алиса?
Бросив свой портфель на кафедре, Штейн спустился вниз и жестоко затряс Синицына.
– Где внучка моя? Где моя Алиса?!
– Так за ней папа пришел, – улыбаясь блаженной улыбкой прошедшего через лоботомию, сказал Синицын. – Сказал, что пойдет купит ей мороженое, пока дед распинается.
– Папа у нее в Австралии! Маразматик ты старый!
Задыхаясь, он выбежал в коридор. Два силуэта – легкий, крошечный – Алисин – и другой – мрачный, массивный, будто из базальта вырубленный, удалялись от него по коридору.
Нагнал он их только на улице.
Девочку сажали в черный лимузин, длинный и строгий, как жизнь партийного функционера.
– Стойте! Подождите! – закричал Штейн.
Базальтовая фигура послушно замерла, позволив профессору сократить дистанцию.
– Да мы без вас никуда и не собирались, Михаил Семенович, – сказал незнакомый человек знакомым голосом. – Поедемте?
Он был весь какой-то европейский: костюм с иголочки, очень правильный галстук, беззлобное лицо. Нет, скорее – лицо вообще без каких-либо эмоций. И гладкое, без морщин.