Темная лошадка

Злость росла и сгущалась во мне, как грозовая туча. Черт возьми, это мое расследование! Именно я согласилась помочь этой девочке. И я одна проделала всю самую черную работу. А теперь меня же отстраняют, от меня скрывают информацию. Кто-то решает за меня, что мне нужно знать, а что нет.

И самое ужасное, что виновата в этом я сама.

Мое дело. Мое дело. Пока я расхаживала по дому, эти слова гремели у меня в голове барабанным боем. Дело, связавшее мою жизнь с реальным миром, из которого я сбежала. А ведь на этой жизни я давно поставила крест…

Эмоции бушевали во мне, сталкивались, как кремни, искрили, разжигая гнев. Не в силах сдерживаться, я схватила какую-то безделушку и с размаху швырнула об стену.

Стало немного легче. И грохот как-то успокаивал. Я взяла из широкой вазы тяжелый деревянный шар и запустила его наобум, как бейсбольный мяч. Из моего горла вырвался какой-то дикий, гортанный крик такой оглушительной мощности, что в голове зашумело. А после я почувствовала себя опустошенной, будто из моей души изгнали бесов.

Задыхаясь, я откинулась на спинку дивана и посмотрела на стену. Примерно на уровне головы на панели зияли две глубокие вмятины. Нужно будет повесить тут какую-нибудь картину.

Я сжала руками голову и добрых десять минут ни о чем вообще не думала. Затем встала, взяла ключи и пистолет и вышла из дома.

Черта с два я позволю Джеймсу Лэндри меня отставить! Это мое дело. И я буду в нем до конца.

Конца дела или конца своей жизни – что раньше наступит.

34

Нет вернее способа определить направление ветра, чем плюнуть против него.

Воскресенье на соревнованиях в Уэллингтоне – день особенный. Во время Зимнего конного фестиваля Гран-при по конкуру проходит именно в воскресенье. Большие деньги, толпы народу. Трибуны и скамейки вокруг арены «Интернациональ» заполняются сотнями болельщиков, владельцев, наездников, конюхов – все приходят посмотреть на самые главные скачки с барьерами за приз в сто или более тысяч долларов. Через дорогу от арены, на площадке для поло, в это время идет международный матч. Там и сям толкутся съемочные группы. Вдоль высокой насыпи между ареной и рингами выстроились в ряд лотки и палатки, осаждаемые жаждущими потратить деньги на что угодно – от мороженого до бриллиантовых украшений и щенков джек-рассел-терьера. И на шести малых аренах вокруг «Интернациональ» во время Гран-при тоже что-то происходит.

Я воспользовалась входом для конезаводчиков, проехала вдоль ряда палаток и поставила машину на пятачке за три шатра от конюшни Джейда. Раскрыл ли меня Ван Зандт перед компанией Джейда, узнать не удалось. «Хорошо, если раскрыл, – подумала я. – Никакого терпения уже нет играть в эти игры».

Рядиться под дилетантку я не стала. Джинсы, кроссовки, черная майка, бейсболка. Широкий ремень и револьвер сзади за поясом, под просторной рубахой.

Обойдя с тыла палатку Джейда, я зашла внутрь так же, как в первый раз ночью. В проходе у чьих-то денников болтали, смеялись, кричали друг на друга, готовясь к тренировкам, незнакомые мне люди. Тут же обихаживали коней: заплетали гривы, чистили упряжь, полировали копыта.

Дальше по ходу, прямо за стойлами Джейда, скучали в денниках лошади другого тренера. Две из них на сегодня уже отработали, их стриженые гривы еще волнились от только что расплетенных косичек. К остальным еще не притрагивались скребницей, и конюха нигде по соседству видно не было.

Я взяла вилы, подкатила к одному из денников тачку для мусора и вошла внутрь. Обитатель стойла на меня особого внимания не обратил. Опустив голову, я поворошила вилами подстилку, постепенно продвигаясь к задней стенке стойла, и осторожно заглянула в щель между металлической оградой стойла и брезентовой шторой.

В соседнем деннике стояла на низенькой табуретке вихрастая рыженькая девушка, ловко и красиво заплетая Парк-Лейн гриву в косички. Косички получались ровные, плоские, одна к одной, завязанные толстыми черными нитками. Она работала, еле заметно кивая головой в такт только ей слышной музыке из наушников.

Заплетание в косички конских грив и хвостов – одна из многих возможностей заработать во время зимнего сезона соревнований. На ипподроме четыре тысячи лошадей, почти всем им для выставки нужно заплетать всю гриву полностью, конюхов, как всегда, не хватает, и хорошие плетельщики могут получать неплохие деньги за каждый день соревнований. Есть девочки, которые только и делают, что с рассвета ходят по конюшням и заплетают гривы и хвосты, пока не онемеют пальцы. В день можно заработать до нескольких сотен долларов.

Девочка, заплетавшая гривы для Джейда, не отрывала глаз от работы. Пальцы у нее так и мелькали. Меня она не замечала.

Мимо моего денника прошла по проходу Пэрис, разговаривая по мобильному телефону. Она была одета для выступления – галифе и приталенная зеленая блуза из саржи. Ни Джейда, ни Ван Зандта поблизости не наблюдалось.

Вряд ли Лэндри уже загреб к себе кого-нибудь из них: до передачи выкупа он и шагу не сделает. Пока у похитителей есть шанс получить деньги, есть и резон сохранять Эрин жизнь – если только они уже не убили ее. Да и вообще брать Джейда под стражу рискованно – разве что у Лэндри есть на него нечто абсолютно неоспоримое. А на Ван Зандта до сих пор ничего основательного не нашли. Кроме того, если задержать одного из подозреваемых, второй может запаниковать, убить девушку и скрыться.

Лэндри остается рассчитывать только на удачу, вопреки всему надеяться, что преступники привезут с собой Эрин. Хотя уже понятно, что удача не на нашей стороне.

Я не могла как следует расслышать, что за разговор вела Пэрис, но голос у нее был веселый, интонации певучие, мелодичные. Пару раз она засмеялась, сверкнула улыбкой.

Я сбросила в тачку пару навильников навоза, перешла в следующий денник и начала сызнова. В щель между брезентом и железной стойкой мне было видно, как Хавьер выходит из кладовки со сбруей для Парк-Лейн в руках.

– Извините, пожалуйста!

Я обернулась на голос. За моей спиной стояла и смотрела на меня пожилая дама. Копна бледно-абрикосовых, жестких от лака волос, слишком обильный макияж, слишком много золотых украшений, строгое лицо блюстительницы нравов.

Я постаралась сделать растерянное лицо.

– Как пройти к конюшне Джейда? – спросила она.

– К коньюшне Джедаа? – с сильным французским акцентом повторила я.

– К конюшне Дона Джейда, – громко, с безупречной артикуляцией отчеканила дама.

Я показала на стенку за своей спиной и снова принялась ворошить навоз.

Дама поблагодарила, прошла дальше, и через минуту по палатке разнесся звонкий голос Пэрис Монтгомери:

– Джейн! Как я рада вас видеть!

Джейн Леннокс. Хозяйка Парк-Лейн. Та, что звонила после гибели Звездного с пожеланием передать лошадь другому тренеру.

В щелку я видела, как две дамы обнялись, причем Пэрис пришлось нагнуться.

– Мне ужасно жаль, Джейн, но Дона сейчас нет. У него какие-то дела, связанные с расследованием убийства той бедной девочки. Он звонил, сказал, что не успеет сюда, чтобы выступить на Парк-Лейн, и просил заменить его. Надеюсь, для вас это не слишком большое разочарование. Знаю, вы летели из самого Нью-Джерси, чтобы посмотреть на нее и Дона…

– Не извиняйтесь, Пэрис. Вы прекрасно с ней работаете. Я не буду разочарована, если на ринг ее выведете вы.

Потом они зашли в кладовку, и голоса затихли. Я шмыгнула в денник прямо за ними, чтобы подслушивать через стенку. Собеседницы старались говорить шепотом, однако громкость нарастала вместе с эмоциональным накалом.

– Вы знаете, мне очень нравится, как вы обращаетесь с Парки, но, Пэрис, я должна сказать, мне не по себе из-за того, что здесь происходит. Я думала, он забудет прошлое, но тут он поехал во Францию, и…

– Понимаю вас, но, Джейн, я надеюсь, вы передумаете. Такая чудесная лошадка. У нее прекрасное будущее.

– И вам стоит подумать, дорогая. Подумать о вашем собственном будущем. Я знаю, вы преданы Дону, но…