Темная лошадка

– Я видела вас в «Сайдлайнз», – пояснила девочка.

Чувство было такое, будто я оказалась в центре действия незнакомой пьесы. Молли Сибрайт, видимо, пожалела меня, осторожно слезла с забора, подошла к Д’Артаньяну и протянула мне открытый на середине журнал. А сама встала рядом с конем – хрупкая, ладненькая, в аккуратных черных брючках и синей маечке с вышитыми вокруг выреза маргаритками.

Фотография была большая, цветная. Я верхом на Д’Артаньяне, за кисейной завесой утреннего тумана. Бока и круп коня ярко блестят на солнце. Волосы мои забраны в хвост.

Я не могла припомнить, чтобы меня фотографировали. Интервью я точно никому не давала, хотя, похоже, тот, кто писал, знал обо мне такое, чего я и сама не знала. Под снимком я прочла: « Частный детектив Елена Эстес на утренней прогулке верхом на своем Д’Артаньяне, в поместье Шона Авадона «Авадонис-Фарм» в Палм-Бич-Пойнт».

– Я пришла предложить вам работу, – сказала Молли Сибрайт.

Я обернулась к конюшне и позвала Ирину, удивительную русскую девушку, занявшую то самое место конюха, на которое претендовала я. Она вышла, как всегда, надутая и недовольная. Спешившись, я вежливо попросила ее отвести коня в денник. Ирина подхватила поводья, тяжко вздохнула, насупилась и томной походкой от бедра удалилась в конюшню.

Затянутой в перчатку рукой я взъерошила волосы, испуганно вздрогнув от того, какие они короткие. Под ложечкой ныло от напряжения.

– У меня пропала сестра, – продолжала Молли Сибрайт. – Я решила обратиться к вам, чтобы вы нашли ее.

– Извини, я не занимаюсь частными расследованиями. Это какое-то недоразумение.

– Почему тогда в журнале написано, что занимаетесь? – строго-укоризненно спросила девочка. Она мне не верила: я ведь уже один раз солгала ей.

– Не знаю.

– У меня есть деньги, – запальчиво сказала она. – Если мне двенадцать, это не значит, что я не могу нанять вас на работу.

– Ты не можешь нанять меня на работу, потому что я не частный детектив.

– А кто же вы тогда? – возмутилась Молли.

Сломленный, измотанный, жалкий бывший следователь. На ту жизнь, которую мне готовили родители, я наплевала, а из той, что выбрала сама, меня выбросили. Так кто же я теперь такая?

– Никто, – сказала я вслух, отдавая девочке журнал.

Но она его не взяла, а вместо этого отошла к кованой чугунной скамейке у края арены, отпила большой глоток воды из бутылки, что оставила там, и мрачно посмотрела на меня.

– У меня с собой сто долларов. Как задаток. Ваш рабочий день, наверно, имеет свою цену, и вам нужны будут деньги на текущие расходы. Я уверена, мы сможем как-нибудь договориться.

Из конюшни вышел Шон, прищурившись, взглянул вдаль, отставил обутую в сапог ногу и вытащил из-за пояса пару перчаток оленьей замши. Красавец мужчина! Хоть сейчас на рекламный плакат Ральфа Лорена.

Я неторопливо пошла через арену к нему. Теперь внутри уже не сжимался нервный ком, но закипала ярость. Ярость, а за нею – нарастающая паника.

– Что это такое, черт возьми?! – заорала я, с размаху ткнув его журналом в грудь.

Он отступил с оскорбленным видом.

– Кажется, «Сайдлайнз», но грудью я читать не умею, так что наверняка сказать не могу. Боже правый, Эл! Что ты сделала со своими волосами?

Я огрела его второй раз, посильнее, чтобы сделать больно. Шон выхватил у меня журнал и взглянул на обложку.

– Хиллтоп Джотто, жеребец Бетси Стейнер. Ты его видела? С ума сойти, какой красавец!

– Это ты сказал журналисту, что я частный детектив?

Шон пожал плечами.

– Они спрашивали, кто ты. Надо же было что-нибудь сказать.

– Нет, не надо! Ты ничего не должен был говорить!

– Эл, ради бога, это же всего-навсего «Сайдлайнз». Не бушуй.

– Мое имя в этом долбаном журнале прочли уже тысячи людей. Теперь тысячам людей известно, где меня искать. Тогда уж сразу бы намалевал мне на груди мишень позаметнее!

Шон помрачнел.

– Материалы о выездке читают только специалисты. Да и те лишь ищут свои имена в отчетах о соревнованиях.

– Теперь тысячи людей думают, что я частный детектив!

– А что я должен был им сказать? Правду?

Произнесено это было таким тоном, будто хуже и придумать нельзя. И я поняла, что, пожалуй, так оно и есть.

– А если, например, «без комментариев»?

– Не очень интересно.

Я кивнула на Молли Сибрайт.

– Эта девчушка приехала сюда нанимать меня на работу. Думает, что я смогу помочь ей найти сестру.

– А вдруг да сможешь?

Не хотелось говорить вслух очевидные вещи: я и себе-то самой помочь не могу.

Шон лениво, равнодушно повел плечом и отдал мне журнал.

– Времени у тебя вагон, чем тебе еще заниматься?

Из конюшни показалась Ирина, ведя под уздцы Оливера – высокого, изящного, красивого, ни дать ни взять Шон в конском обличье. Шон вскочил в седло, а я покосилась на Молли Сибрайт. Она сидела на скамье, сложив руки на коленках. Я развернулась и пошла в конюшню, надеясь, что девчушка оставит меня в покое и уйдет.

На четырехглавом крюке рядом со старинным шкафчиком красного дерева, где хранились средства по уходу за кожаными изделиями, висела сбруя Д’Артаньяна. Я взяла с рабочего столика маленькую влажную губку, намылила ее глицериновым мылом и принялась протирать ремни, стараясь сосредоточиться только на необходимых для этого простых движениях.

– Вы очень грубы!

Краем глаза я видела ее: она стояла на пороге, плотно сжав губы и вытянувшись в струнку, насколько позволяли полтора метра роста.

– Да, очень. Одно из удовольствий, которые я себе позволяю, – плевать на все.

– Вы не хотите мне помочь?

– Не могу, если б и хотела. Тебе нужна не я. Если у тебя пропала сестра, твоим родителям надо обратиться в полицию.

– Я уже была у шерифа. Там мне тоже не помогут.

– Ты сама? А что же родители? Им все равно, что твоя сестра пропала?

Молли Сибрайт впервые за время разговора замялась.

– Это сложно…

– Что ж тут сложного? Или она пропала, или нет.

– Эрин с нами не живет.

– А сколько ей лет?

– Восемнадцать. Она с родителями на ножах.

– Вот новость!

– С ней все в порядке. – Молли тут же встала на защиту сестры. – Она ничего плохого не делает, наркотиков не принимает. Просто имеет обо всем собственное мнение. И оно не совпадает с мнением Брюса…

– Брюс? Это кто?

– Отчим наш. Мама вечно на его стороне, какую бы чушь он ни порол. Эрин это бесило, вот она и съехала.

– Значит, по закону Эрин взрослый человек, живет одна и имеет право делать что захочет, – подытожила я. – Парень у нее есть?

Молли покачала головой, но глаза спрятала. Не была уверена в своей правоте или сочла, что соврать будет полезнее для дела.

– Почему ты решила, что она пропала?

– Утром в понедельник она должна была забрать меня к себе. Понедельник у нее выходной. Она работает конюхом на ипподроме у Дона Джейда. Он тренирует скакунов. У меня не было уроков. Мы собирались на пляж, но она так и не приехала за мной и не позвонила. Я сама позвонила ей на мобильный, оставила сообщение в голосовой почте, а она не перезвонила.

– Может, она занята, – возразила я, водя губкой вдоль сбруи. – У конюхов работы по горло.

Говоря это, я смотрела на Ирину, которая сидела на скамеечке, подставив лицо солнышку и лениво пуская в небо облака сигаретного дыма. У большинстваконюхов работы по горло.

– Она бы в любом случае позвонила, – настаивала Молли. – На следующий день я сама поехала на ипподром. Это было вчера. А в конюшне Дона Джейда мне сказали, что Эрин там больше не работает.

Что ж, иногда конюхи увольняются. Или их увольняют. В один прекрасный день конюху может прийти в голову сделаться флористом, а еще через день – податься в нейрохирурги. С другой стороны, есть тренеры с замашками рабовладельцев, взбалмошные, как примадонны, меняющие конюхов как перчатки. Я знавала тренеров, которые дорожили конем больше, чем человеком, и требовали, чтобы конюх ночевал в конюшне подле нервного жеребца. И таких, которые увольняли по пять конюхов за неделю, тоже знавала.