Отец Кристины-Альберты

— Поедим чего-нибудь, — сказала она мистеру Примби, — а потом они обо всем договорятся. — Но у нее была необыкновенно быстрая, манера выпаливать слова, и прозвучало это примерно: «Пдим ченибдь. Аптм обсем догвримся». Потребовалось десять — двенадцать секунд, чтобы мистер Примби кое-как ее понял. А она уже повернулась к Кристине-Альберте.

— Пожди чтку, — попросила она. — Стол псе затрака нубран. Чра легли здно. Оглядись, пка Нолли сдит замсом, а я прибру нарху, чтб вам мжно бло посмтреть.

— Давай, — отозвалась Кристина-Альберта, прекрасно все поняв. А мистер Примби стоял оглушенный, шевеля губами.

— Покеда, — сказал Гарольд, достал деньги из черного, веджвудского фарфора, чайника для заварки, вышел, споткнулся обо что-то раз-другой в коридоре и вскоре вырвался в широкий мир, а Фей исчезла наверху.

— Она поднялась наверх, — сказал мистер Примби, медленно расшифровывая, — чтобы убраться у них в комнатах. Он пошел купить мяса. Это большая, приятная комната, Кристина-Альберта. И света много.

— По-моему, я еще ни разу не бывал в подворе, — сказал мистер Примби, приближаясь к группе рисунков на стене, привлекавших взгляд.

— Где-где, папочка?

— В подворе, ну и в студьетоже… Полагаю, это оригиналы.

Кристина-Альберта ожидала его впечатления от рисунка не без тревоги.

— Похоже на всякие фрукты, человеческие ноги и что-то еще, — сказал мистер Примби. — Что они, собственно, означают? «Летняя ночь» тут подписано. А тут — «Страсть в безлюдии». Не совсем вижу почему, ну, думается, это символы или еще что-то. — Он обвел круглыми синими глазами всю комнату. — Для моих Редкостей я мог бы раздобыть шкафчик красного дерева и поставить его вон к той стене. Со стеклянными дверцами, чтобы все могли их рассматривать. А если бы здесь прибить полки, то встали бы все мои книги. Но ведь нужна еще кровать, Кристина-Альберта.

— У них наверху есть диван, — сказала Кристина-Альберта. — С выдвижным концом.

— Вот тут, пожалуй, встанет.

— Или под окном.

— Но ведь еще моя одежда, — сказал мистер Примби. — Я почти жалею, что обещал Сэму Виджери гардероб твоей мамы. Розового дерева. Он очень просторный и как раз уместился бы вот тут у стены. Сундук можно превратить в диванчик, если починить углы. Интересно, как выглядела бы эта ширма, если бы ее перевернуть. Мольберты эти и все прочее они, полагаю, унесут наверх… Да, тут все расставится.

Кристина-Альберта, уперев руки в боки, поворачивалась и взвешивала его предположения. Она обнаружила, что они грозят серьезно нарушить эстетическую гармонию студии. Она-то думала только о маленькой диван-кровати, накрытой алым пледом. Глупо, что она забыла про вещи. Но, наверное, можно будет задержать большую часть их в коридоре. Коридор уже был так загроможден, что некоторые добавления ничего не изменили бы. Когда ему что-нибудь понадобится, выйдет туда и возьмет. Она вдруг увидела, как он в рубашке с перекрещивающимися на спине подтяжками роется в сундуках.

— Конечно, — сказал мистер Примби, — когда ты заговорила про своих молодых друзей в студьи, я думал, что они — две девушки. Я не думал, что они — супружеская пара.

— Да не такая уж бесповоротно супружеская, — сказала Кристина-Альберта.

— Да, — сказал мистер Примби, и стыдливость заставила его немного помолчать. — Конечно, — сказал он затем, — если вскорости будет прибавление семейства, нам придется съехать, Кристина-Альберта.

— Третий лишний, — сказала Кристина-Альберта. — Но вероятность невелика. Положись на Фей.

— Все бывает, — ответил мистер Примби не слишком уверенно и обернулся к загадочным рисункам.

— Нам пора осмотреть второй этаж, папочка, — сказала Кристина-Альберта и вышла в коридор, чтобы воззвать: — Фей!

Сверху донеслось отдаленно «а?».

— Го-то-о-во?

— Нет еще.

Отца Кристина-Альберта нашла в углу с рисунками. Голову он наклонил, как любопытствующий воробышек. Некоторое время царило молчание.

— Конечно, — сказала он наконец, — это Искусство.

Его лицо над усами сморщилось, он отвернулся, напевая. Она поняла, что это ровно столько Искусства, сколько он может стерпеть.

Он провел ладонью по стене и проницательно поглядел на Кристину-Альберту.

— Это просто холст, — сказал он. — Во что пакуют вещи. С мазками золотой краски. По-моему, все стены, какие я до сих пор видел, были либо оклеены обоями, либо выкрашены. А ведь правда, стены можно обтянуть, чем хочешь. Сукном, простынями, брезентом. Странно, как самому такое в голову не приходит.

«Наверху» вскоре было «го-то-о-во». Миссис Гарольд Крам освободилась, чтобы отвечать на вопросы и давать объяснения, и мистер Примби узнал побольше о планах Кристины-Альберты устроить его поудобнее. Наверху было разнообразнее, но теснее, чем внизу: кровати не столько маскировались под диваны, сколько подделывались под них, а вокруг было больше чем-то неприличного, но весьма декоративного Искусства. Как Кристина-Альберта, так и миссис Крам не учла возможностей мистера Примби в смысле вещей, но и бровью не повела. Когда мистер Примби заговорил о шкафчике красного дерева и гардеробе, она сказала, что Гарольд без труда закамуфлирует их с помощью очень ярких красок, а что до сундуков и одежды, так в углу для них можно сделать занавешенный альков.

— С одеждой просто беда, — сказала миссис Крам. — Если затеваются шарады или переодевания, для них нет ничего святого. На прошлой неделе кто-то растерзал мою пижаму на куски.

— Надо бы что-то придумать, — сказал мистер Примби с легкой тревогой.

— Ну, что-нибудь мы да придумаем, — сказала миссис Крам.

Но прежде, чем что-то было придумано, вернулся Гарольд с большим куском лиловатой вырезки в узенькой набедренной повязке из обрывка газеты, с пучками салата и мелкого лука в другой руке, и двумя большими бутылками пива под мышкой, и общее внимание сосредоточилось на приготовлении дневной трапезы.

— Обычно, — сказал Гарольд, — мы питаемся не дома. Меньше чем в пяти минутах отсюда на Кингз-роуд есть вполне приличная немецкая колбасная, итальянский ресторанчик и так далее. Питаться не дома куда веселее. Но мы подумали, что вы хотите ознакомиться со студией со всех сторон.

В течение своей жизни мистер Примби редко наблюдал приготовление пищи. Кто-то другой всегда накрывал на стол и говорил: «Обед готов, папочка» или «Ужин готов, папочка», смотря по обстоятельствам, и теперь он с искренним любопытством принял приглашение мистера Крама «пойти посмотреть, как мы управляемся» и оказывать посильную помощь. Мистер Крам несколькими точно выбранными словами познакомил его с кухонными принадлежностями, нагроможденными вокруг газовой плиты, газовая плита взрывчато вспыхнула, мистер Примби подавал, что ему говорили, держал, что ему говорили, и в процессе этого всем мешал. Кристина-Альберта, видимо, набившая в этом руку, рубила луковички и смешивала салат на кухонном столике, а бифштекс яростно и брызжуще поджаривался.

Тем временем миссис Крам накрыла выкрашенный голубой краской стол в комнате, предназначенной мистеру Примби, оранжевой тканью и уставила ее тарелками, обломками тарелок, желтыми глазированными кружками с грубо выведенными надписями на каком-то сельском диалекте «за друзьев вдалях» и тому подобным, а между положила ножи и вилки, поставила оловянную кружку, полную сигарет, и пучок подсолнечников в вазе, облитой коричневой глазурью. И вскоре мистер Примби уселся за этим самым столом. Лицо у него пылало и было щедро обрызгано жиром, на котором жарился бифштекс. Никто не прочел молитвы, и все приступили к еде.

Как-то само собой разумелось, что вопрос о подселении мистера Примби уже решен, хотя оставалось очень много моментов, которые ему хотелось обговорить точно. Особенно он беспокоился о том, как бы поделикатнее оградить свою одежду и свои редкости от всеобщего пользования, когда будут устраиваться пресловутые шарады, но он не знал, как вернуться к этой теме. И его смущало подозрение, что его длинные ночные фланелевые рубашки, если их выставят на публичное обозрение, могут показаться старомодными этой артистичной молодежи. Но они скакали с темы на тему так прихотливо, что трудно было направить разговор в нужном ему направлении. Он привык, особенно в обществе, прочищать горло «кха-кха» и подергивать усами вверх-вниз, прежде чем заговорить, а к тому времени, когда он был готов высказать то, что хотел, кто-нибудь из них уже делал очередной зигзаг. Так что он молчал, пока бифштекс не был съеден, не считая отдельных «кха-кха».