Страница 5 из 131
Песнь пятая
Седьмой день до конца тридцать первого
Совет богов. Они посылают Эрмия к нимфе Калипсо с повелением отпустить немедленно Одиссея. Калипсо дает Одиссею орудия, нужные для постройки плота. В четыре дня судно готово, и на пятый день Одиссей пускается в путь, получив от Калипсо все нужное на дорогу. Семнадцать дней плавание продолжается благополучно. На осьмнадцатый Посейдон, возвращаясь от эфиопов, узнает в море Одиссея, плывущего на легком плоту своем; он посылает бурю, которая разрушает плот; но Одиссей получает от Левкотеи покрывало, которое спасает его от потопления; целые три дня носят его бурные волны; наконец ввечеру третьего дня он выходит на берег феакийского острова Схерии.
Эос, покинувши рано Тифона прекрасного ложе, На небо вышла сиять для блаженных богов и для смертных. Боги тогда собрались на великий совет; председал им В тучах гремящий Зевес, всемогущею властию первый. Стала Афина рассказывать им о бедах Одиссея, В сердце тревожася долгой неволей его у Калипсо: «Зевс, наш отец и владыка, блаженные, вечные боги, Кротким, благим и приветливым быть уж теперь ни единый Царь скиптроносный не должен, но, правду из сердца изгнавши, Каждый пускай притесняет людей, беззаконствуя смело, — Если могли вы забыть Одиссея, который был добрым, Мудрым царем и народ свой любил, как отец благодушный; Брошенный бурей на остров, он горе великое терпит В светлом жилище могучей богини Калипсо, насильно Им овладевшей; и путь для него уничтожен возвратный: Нет корабля, ни людей мореходных, с которыми мог бы Он безопасно пройти по хребту многоводного моря. Ныне ж враги и младого хотят умертвить Телемаха, В море внезапно напав на него: о родителе сведать Поплыл он в Пилос божественный, в царственный град Лакедемон». Ей возражая, ответствовал туч собиратель Кронион: «Странное, дочь моя, слово из уст у тебя излетело. Ты не сама ли рассудком решила своим, что погубит Некогда всех их, домой возвратись, Одиссей? Телемаха ж Ты проводи осторожно сама — то, конечно, ты можешь; Пусть невредимо он в милую землю отцов возвратится; Пусть и они, не свершив злодеянья, прибудут в Итаку». Так отвечав, обратился он к Эрмию, милому сыну: «Эрмий, наш вестник заботливый, нимфе прекраснокудрявой Ныне лети объявить от богов, что отчизну увидеть Срок наступил Одиссею, в бедах постоянному; путь свой Он совершит без участия свыше, без помощи смертных; Морем, на крепком плоту, повстречавши опасного много, В день двадцатый достигнет он берега Схерии тучной, Где обитают родные богам феакийцы; и будет Ими ему, как бессмертному богу, оказана почесть: В милую землю отцов с кораблем их отплыв, он в подарок Меди, и злата, и разных одежд драгоценных получит Много, столь много, что даже из Трои подобной добычи Он не привез бы, когда б беспрепятственно мог возвратиться. Так, напоследок, по воле судьбы, он возлюбленных ближних, Землю отцов и богато украшенный дом свой увидит». Кончил. И медлить не стал благовестник, аргусоубийца. К светлым ногам привязавши свои золотые подошвы, Амвросиальные, всюду его над водой и над твердым Лоном земли беспредельный легким носящие ветром, Взял он и жезл свой, по воле его наводящий на бодрых Сон, отверзающий сном затворенные очи у спящих. В путь устремился с жезлом многосильный убийца Аргуса. Скоро, достигнув Пиерии, к морю с эфира слетел он; Быстро помчался потом по волнам рыболовом крылатым, Жадно хватающим рыб из отверстого бурею недра Бездны бесплодно-соленой, купая в ней сильные крылья. Легкою птицей морской пролетев над пучиною, Эрмий Острова, морем вдали сокровенного, скоро достигнул. С зыби широко-туманной на твердую землю поднявшись, Берегом к темному гроту пошел он, где светлокудрявой Нимфы обитель была, и ее самое там увидел. Пламень трескучий сверкал на ее очаге, и весь остров Был накурен благовонием кедра и дерева жизни, Ярко пылавших. И голосом звонко-приятным богиня Пела, сидя с челноком золотым за узорною тканью. Густо разросшись, отвсюду пещеру ее окружали Тополи, ольхи и сладкий лиющие дух кипарисы; В лиственных сенях гнездилися там длиннокрылые птицы, Кобчики, совы, морские вороны крикливые, шумной Стаей по взморью ходящие, пищи себе добывая; Сетью зеленою стены глубокого грота окинув, Рос виноград, и на ветвях тяжелые грозды висели; Светлой струею четыре источника рядом бежали Близко один от другого, туда и сюда извиваясь; Вкруг зеленели густые луга, и фиалок и злаков Полные сочных. Когда бы в то место зашел и бессмертный Бог — изумился б, и радость в его бы проникнула сердце. Был изумлен и богов благовестник, сразитель Аргуса; Но, посмотревши на все с изумленьем и радостью сердца, В грот он глубокий вступил напоследок; и с первого взгляда Нимфа, богиня богинь, догадавшися, гостя узнала (Быть незнакомы друг другу не могут бессмертные боги, Даже когда б и великое их разлучало пространство). Но Одиссея, могучего мужа, там Эрмий не встретил; Он одиноко сидел на утесистом бреге и плакал; Горем и вздохами душу питая, там дни проводил он, Взор, помраченный слезами, вперив на пустынное море. Эрмия сесть приглася на богато украшенных креслах, Нимфа, богиня богинь, у него с любопытством спросила: «Эрмий, носитель жезла золотого, почтенный и милый Гость мой, зачем прилетел? У меня никогда не бывал ты Прежде; скажи же, чего ты желаешь? Охотно исполню, Если исполнить возможно и если властна я исполнить. Прежде, однако, ты должен принять от меня угощенье». С сими словами богиня, поставивши стол перед гостем, С сладкой амвросией нектар ему подала пурпуровый. Пищи охотно вкусил благовестник, убийца Аргуса. Душу довольно свою насладивши божественной пищей, Словом таким он ответствовал нимфе прекраснокудрявой: «Знать от меня ты — от бога богиня — желаешь, зачем я Здесь? Объявлю все по истине, волю твою исполняя. Послан Зевесом, не сам произвольно сюда прилетел я, — Кто произвольно захочет измерить бесплодного моря Степь несказанную, где не увидишь жилищ человека, Жертвами чтящего нас, приносящего нам гекатомбы? Но повелений Зевеса-эгидодержавца не смеет Между богов ни один от себя отклонить, ни нарушить. Ведомо Дию, что скрыт у тебя злополучнейший самый Муж из мужей, перед градом Приама сражавшихся девять Лет, на десятый же, град ниспровергнув, отплывших в отчизну; Но при отплытии дерзко они раздражили Афину: Бури послала на них и великие волны богиня. Он же, сопутников верных своих потеряв, напоследок, Схваченный бурей, сюда был волнами великими брошен. Требуют боги, чтоб был он немедля тобою отослан; Ибо ему не судьба умереть далеко от отчизны; Воля, напротив, судьбы, чтоб возлюбленных ближних, родную Землю и светло-устроенный дом свой опять он увидел». Так он сказал ей. Калипсо, богиня богинь, содрогнувшись, Голос возвысила свой и крылатое бросила слово: «Боги ревнивые, сколь вы безжалостно к нам непреклонны! Вас раздражает, когда мы, богини, приемлем на ложе Смертного мужа и нам он становится милым супругом. Так Орион светоносною Эос был некогда избран; Гнали его вы, живущие легкою жизнию боги, Гнали до тех пор, пока златотронныя он Артемиды Тихой стрелою в Ортигии не был внезапно застрелен. Так Ясион был прекраснокудрявой Деметрою избран; Сердцем его возлюбя, разделила с ним ложе богиня На поле, три раза вспаханном; скоро о том извещен был Зевс, и его умертвил он, низринувши пламенный гром свой. Ныне и я вас прогневала, боги, дав смертному мужу Помощь, когда, обхватив корабельную доску, в волнах он Гибнул — корабль же его быстроходный был пламенным громом Зевса разбит посреди беспредельно-пустынного моря: Так он, сопутников верных своих потеряв, напоследок, Схваченный бурей, сюда был волнами великими брошен. Здесь приютивши его и заботясь о нем, я хотела Милому дать и бессмертье и вечно-цветущую младость. Но повелений Зевеса-эгидодержавца не смеет Между богов ни один отклонить от себя, ни нарушить; Пусть он — когда уж того так упорно желает Кронион — Морю неверному снова предастся; помочь я не в силах; Нет корабля, ни людей мореходных, с которыми мог бы Он безопасно пройти по хребту многоводного моря. Дать лишь совет осторожный властна я, дабы он отсюда Мог беспрепятственно в милую землю отцов возвратиться». Ей отвечая, сказал благовестник, убийца Аргуса: «Волю Зевеса уважив, немедля его отошли ты, Или, богов раздражив, на себя навлечешь наказанье». Так отвечав, удалился бессмертных крылатый посланник. Светлая нимфа пошла к Одиссею, могучему мужу, Волю Зевеса принявши из уст благовестного бога. Он одиноко сидел на утесистом бреге, и очи Были в слезах; утекала медлительно капля за каплей Жизнь для него в непрестанной тоске по отчизне; и, хладный Сердцем к богине, с ней ночи свои он делил принужденно В гроте глубоком, желанью ее непокорный желаньем. Дни же свои проводил он, сидя на прибрежном утесе, Горем, и плачем, и вздохами душу питая и очи, Полные слез, обратив на пустыню бесплодного моря. Близко к нему подошедши, сказала могучая нимфа: «Слезы отри, злополучный, и боле не трать в сокрушенье Сладостной жизни: тебя отпустить благосклонно хочу я. Бревен больших нарубив топором медноострым и в крепкий Плот их связав, по краям утверди ты перила на толстых Брусьях, чтоб по морю темному плыть безопаснее было. Хлебом, водой и вином пурпуровым снабжу изобильно Я на дорогу тебя, чтоб и голод и жажду легко ты Мог утолять; и одежды я дам; и пошлю за тобою Ветер попутный, чтоб милой отчизны своей ты достигнул, Если угодно богам, беспредельного неба владыкам, — Мне же ни разумом с ними, ни властью равняться не можно». Так говорила она. Одиссей, постоянный в бедах, содрогнулся; Голос возвысив, он бросил богине крылатое слово: «В мыслях твоих не отъезд мой, а нечто иное, богиня; Как же могу переплыть на плоту я широкую бездну Страшного, бурного моря, когда и корабль быстроходный Редко по ней пробегает с Зевесовым ветром попутным? Нет, против воли твоей не взойду я на плот ненадежный Прежде, покуда сама ты, богиня, не дашь мне великой Клятвы, что мне никакого вреда не замыслила ныне». Так говорил он. Калипсо, богиня богинь, улыбнулась; Щеки ему потрепавши рукою, она отвечала: «Правду сказать, ты хитрец, и чрезмерно твой ум осторожен; Странное слово, однако, ответствуя мне, произнес ты. Но я клянусь и землей плодоносной и небом великим, Стикса подземной водою клянусь, ненарушимой, страшной Клятвой, которой и боги не могут изречь без боязни, В том, что тебе никакого вреда не замыслила ныне, Нет, я советую то, что сама для себя избрала бы, Если б в таком же была, как и ты, затрудненье великом; Правда святая и мне дорога; не железное, верь мне, Бьется в груди у меня, а горячее, нежное сердце». Кончив, богиня богинь впереди Одиссея поспешным Шагом пошла, и поспешно пошел Одиссей за богиней. С нею (с бессмертною смертный), достигнув глубокого грота, Сел Одиссей на богатых, оставленных Эрмием, креслах. Нимфа Калипсо, ему для еды и питья предложивши Пищи различной, какою всегда насыщаются люди, Место напротив его заняла за трапезой; рабыни Ей благовонной амвросии подали с нектаром сладким. Подняли руки они к приготовленной лакомой пище: После ж, когда утолен был их голод питьем и едою, Нимфа Калипсо, богиня богинь, Одиссею сказала: «О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный, В милую землю отцов наконец предприяв возвратиться, Хочешь немедля меня ты покинуть — прости! Но когда бы Сердцем предчувствовать мог ты, какие судьба назначает Злые тревоги тебе испытать до прибытия в дом свой, Ты бы остался со мною в моем безмятежном жилище. Был бы тогда ты бессмертен. Но сердцем ты жаждешь свиданья С верной супругой, о ней ежечасно крушась и печалясь. Думаю только, что я ни лица красотою, ни стройным Станом не хуже ее; да и могут ли смертные жены С нами, богинями, спорить своею земной красотою?» Ей возражая, ответствовал так Одиссей многоумный: «Выслушай, светлая нимфа, без гнева меня; я довольно Знаю и сам, что не можно с тобой Пенелопе разумной, Смертной жене с вечноюной бессмертной богиней, ни стройным Станом своим, ни лица своего красотою равняться; Все я, однако, всечасно крушась и печалясь, желаю Дом свой увидеть и сладостный день возвращения встретить, Если же кто из богов мне пошлет потопление в темной Бездне, я выдержу то отверделою в бедствиях грудью: Много встречал я напастей, немало трудов перенес я В море и битвах, пусть будет и ныне со мной, что угодно Дию». Он кончил. Тем временем солнце зашло, и ночная Тьма наступила. Во внутренность грота они удалившись, Там насладились любовью, всю ночь проведя неразлучно. Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос; Встал Одиссей и поспешно облекся в хитон и хламиду. Светлосеребряной ризой из тонковоздушныя ткани Плечи одела богиня свои, золотым драгоценным Поясом стан обвила и покров с головы опустила. Кончив, она собирать начала Одиссея в дорогу; Выбрала прежде топор, по руке ему сделанный, крепкий, Медный, с обеих сторон изощренный, насаженный плотно, С ловкой, красиво из твердой оливы сработанной ручкой; Острую скобель потом принесла и пошла с Одиссеем Вместе во внутренность острова: множество там находилось Тополей черных, и ольх, и высоких, дооблачных сосен, Старых, иссохших на солнечном зное, для плаванья легких. Место ему показав, где была та великая роща, В грот свой глубокий Калипсо, богиня богинь, возвратилась. Начал рубить он деревья и скоро окончил работу; Двадцать он бревен срубил, их очистил, их острою медью Выскоблил гладко, потом уровнял, по снуру обтесавши. Тою порою Калипсо к нему с буравом возвратилась. Начал буравить он брусья и, все пробуравив, сплотил их, Длинными болтами сшив и большими просунув шипами; Дно ж на плоту он такое широкое сделал, какое Муж, в корабельном художестве опытный, строит на прочном Судне, носящем товары купцов по морям беспредельным. Плотными брусьями крепкие ребра связав, напоследок В гладкую палубу сбил он дубовые толстые доски, Мачту поставил, на ней утвердил поперечную райну, Сделал кормило, дабы управлять поворотами судна, Плот окружил для защиты от моря плетнем из ракитных Сучьев, на дно же различного грузу для тяжести бросил. Тою порою Калипсо, богиня богинь, парусины Крепкой ему принесла. И, устроивши парус (к нему же Все, что его развивать и свивать, прикрепивши веревки), Он рычагами могучими сдвинул свой плот на священное море. День совершился четвертый, когда он окончил работу. В пятый его снарядила в дорогу богиня Калипсо. Баней его освежив и душистой облекши одеждой, Нимфа три меха на плот принесла; был один драгоценным Полон напитком, другой ключевою водою, а третий Хлебом, дорожным запасом и разною лакомой пищей. Кончив, она призвала благовеющий ветер попутный. Радостно парус напряг Одиссей и, попутному ветру Вверившись, поплыл. Сидя на корме и могучей рукою Руль обращая, он бодрствовал; сон на его не спускался Очи, и их не сводил он с Плеяд, с нисходящего поздно В море Воота, с Медведицы, в людях еще Колесницы Имя носящей и близ Ориона свершающей вечно Круг свой, себя никогда не купая в водах океана. С нею богиня богинь повелела ему неусыпно Путь соглашать свой, ее оставляя по левую руку. Дней совершилось семнадцать с тех пор, как пустился он в море; Вдруг на осьмнадцатый видимы стали вдали над водами Горы тенистой земли феакиян, уже недалекой: Черным щитом на туманистом море она простиралась. В это мгновенье земли колебатель могучий, покинув Край эфиопян, с далеких Солимских высот Одиссея В море увидел; его он узнал; в нем разгневалось сердце; Страшно лазурнокудрявой тряхнув головой, он воскликнул: «Дерзкий! Неужели боги, пока я в земле эфиопян Праздновал, мне вопреки согласились помочь Одиссею? Чуть не достиг он земли феакиян, где встретить напастей, Свыше ему предназначенных, должен конец; но еще я Вдоволь успею его, ненавистного, горем насытить». Так он сказал и, великие тучи поднявши, трезубцем Воды взбуровил и бурю воздвиг, отовсюду прикликав Ветры противные; облако темное вдруг обложило Море и землю, и тяжкая с грозного неба сошла ночь. Разом и Евр, и полуденный Нот, и Зефир, и могучий, Светлым рожденный Эфиром, Борей взволновали пучину. В ужас пришел Одиссей, задрожали колена и сердце. Скорбью объятый, сказал своему он великому сердцу: «Горе мне! Что претерпеть наконец мне назначило небо? С трепетом вижу теперь, что богиня богинь не ошиблась, Мне предсказав, что, пока не достигну отчизны, я в море Встречу напасти великие: все исполняется ныне. Страшными тучами вкруг обложил беспредельное небо Зевс, и взбуровил он море, и бурю воздвиг, отовсюду Ветры противные скликав. Погибель моя наступила. О, троекратно, стократно счастливы данаи, в пространной Трое нашедшие смерть, угождая Атридам! И лучше б Было, когда б я погиб и судьбу неизбежную встретил В день тот, как множество медноокованных копий трояне Бросили разом в меня над бездыханным телом Пелида; С честью б я был погребен, и была б от ахеян мне слава; Ныне ж судьба мне бесславно-печальную смерть посылает…» В это мгновенье большая волна поднялась и расшиблась Вся над его головою; стремительно плот закружился; Схваченный, с палубы в море упал он стремглав, упустивши Руль из руки; повалилася мачта, сломясь под тяжелым Ветров противных, слетевшихся друг против друга, ударом; В море далеко снесло и развившийся парус и райну. Долго его глубина поглощала, и сил не имел он Выбиться кверху, давимый напором волны и стесненный Платьем, богиней Калипсою данным ему на прощанье. Вынырнул он напоследок, из уст извергая морскую Горькую воду, с его бороды и кудрей изобильным Током бежавшую; в этой тревоге, однако, он вспомнил Плот свой, за ним по волнам погнался, за него ухватился, Взлез на него и на палубе сел, избежав потопленья; Плот же бросали туда и сюда взгроможденные волны: Словно как шумный осенний Борей по широкой равнине Носит повсюду иссохший, скатавшийся густо репейник, По морю так беззащитное судно повсюду носили Ветры; то быстро Борею его перебрасывал Нот, то шумящий Евр, им играя, его предавал произволу Зефира. Но Одиссея увидела Кадмова дочь Левкотея, Некогда смертная дева, приветноречивая Ино, После богиня, бессмертия честь восприявшая в море. Стало ей жаль Одиссея, свирепой гонимого бурей. С моря нырком легкокрылым она поднялася, взлетела Легким полетом на твердо сколоченный плот и сказала: «Бедный! За что Посейдон, колебатель земли, так ужасно В сердце разгневан своем и с тобой так упорно враждует? Вовсе, однако, тебя не погубит он, сколь бы ни тщился. Сам на себя положися теперь (ты, я вижу, разумен); Скинувши эту одежду, свой плот уступи произволу Ветров и, бросившись в волны, руками работая смело, Вплавь до земли феакиян достигни: там встретишь спасенье. Дам покрывало тебе чудотворное; им ты оденешь Грудь, и тогда не страшися ни бед, ни в волнах потопленья. Но, лишь окончишь свой путь и к земле прикоснешься рукою, Сняв покрывало, немедля его в многоводное море Брось от земли далеко и, глаза отвратив, удалися». Кончив, богиня ему подала с головы покрывало. После, спорхнув на шумящее море, она улетела Быстрокрылатым нырком, и ее глубина поглотила. Начал тогда про себя размышлять Одиссей богоравный; Скорбью объятый, сказал своему он великому сердцу: «Горе! Не новую ль хитрость замыслив, желает богиня Гибель навлечь на меня, мне советуя плот мой оставить? Нет, я того не исполню; не близок еще, я приметил, Берег земли, где, сказала она, мне спасение будет. Ждать я намерен по тех пор, покуда еще невредимо Судно мое и шипами надежными связаны брусья; С бурей сражаясь, по тех пор с него не сойду я. Но, как скоро волненье могучее плот мой разрушит, Брошуся вплавь: я иного теперь не придумаю средства». Тою порою, как он колебался рассудком и сердцем, Поднял из бездны волну Посейдон, потрясающий землю, Страшную, тяжкую, гороогромную; сильно он грянул Ею в него: как от быстрого вихря сухая солома, Кучей лежавшая, вся разлетается, вдруг разорвавшись, Так от волны разорвалися брусья. Один, Одиссеем Пойманный, был им, как конь, убежавший на волю, оседлан. Сняв на прощанье богиней Калипсою данное платье, Грудь он немедля свою покрывалом одел чудотворным. Руки простерши и плыть изготовясь, потом он отважно Кинулся в волны. Могучий земли колебатель при этом Виде лазурнокудрявой тряхнул головой и воскликнул: «По морю бурному плавай теперь на свободе, покуда Люди, любезные Зевсу, тебя благосклонно не примут; Будет с тебя! Не останешься, думаю, мной недоволен». Так он сказавши, погнал длинногривых коней и умчался В Эгию, где обитал в светлозданных, высоких чертогах. Добрая мысль пробудилась тогда в благосклонной Палладе: Ветрам другим заградивши дорогу, она повелела Им, успокоясь, умолкнуть; позволила только Борею Бурно свирепствовать: волны ж сама укрощала, чтоб в землю Веслолюбивых, угодных богам феакиян достигнуть Мог Одиссей благородный, и смерти и Парк избежавши. Так он два дня и две ночи носим был повсюду шумящим Морем, и гибель не раз неизбежной казалась; когда же С третьим явилася днем лучезарнокудрявая Эос, Вдруг успокоилась буря, и на море все просветлело В тихом безветрии. Поднятый кверху волной и взглянувши Быстро вперед, невдали пред собою увидел он землю. Сколь несказанного радостью детям бывает спасенье Жизни отца, пораженного тяжким недугом, все силы В нем истребившим (понеже злой демон к нему прикоснулся), После ж на радость им всем исцеленного волей бессмертных, — Столь Одиссей был обрадован брега и леса явленьем. Поплыл быстрей он, ступить торопяся на твердую землю. Но, от нее на таком расстоянье, в каком человечий Внятен нам голос, он шум бурунов меж скалами услышал; Волны кипели и выли, свирепо на берег высокий С моря бросаясь, и весь он был облит соленою пеной; Не было пристани там, ни залива, ни мелкого места, Вкруть берега подымались; торчали утесы и рифы. В ужас пришел Одиссей, задрожали колена и сердце; Скорбью объятый, сказал своему он великому сердцу: «Горе! На что мне дозволил увидеть нежданную землю Зевс? И зачем до нее, пересиливши море, достиг я? К острову с моря, я вижу, везде невозможен мне доступ; Острые рифы повсюду; кругом, расшибаяся, блещут Волны, и гладкой стеной воздвигается берег высокий; Море ж вблизи глубоко, и нет места, где было б возможно Твердой ногой опереться, чтоб гибели верной избегнуть. Если пристать попытаюсь, то буду могучей волною Схвачен и брошен на камни зубчатые, тщетно истратив Силы; а если кругом поплыву, чтоб узнать, не найдется ль Где-нибудь берег отлогий иль пристань, страшуся, чтоб снова Бурей морскою я не был похищен, чтоб рыбообильным Морем меня, вопиющего жалобно, вдаль не умчало Или чтоб демон враждебный какого из чуд, Амфитритой В море питаемых, мне на погибель не выслал из бездны: Знаю, как злобствует против меня Посейдон-земледержец». Тою порой, как рассудком и сердцем он так колебался, Быстрой волною помчало его на утесистый берег; Тело б его изорвалось и кости б его сокрушились, Если б он вовремя светлой богиней Афиной наставлен Не был руками за ближний схватиться утес; и, к нему прицепившись, Ждал он, со стоном на камне вися, чтоб волна пробежала Мимо; она пробежала, но вдруг, отразясь, на возврате Сшибла с утеса его и отбросила в темное море. Если полипа из ложа ветвистого силою вырвешь, Множество кру́пинок камня к его прилепляется ножкам; К резкому так прилепилась утесу лоскутьями кожа Рук Одиссеевых; вдруг поглощенный волною великой, В бездне соленой, судьбе вопреки, неизбежно б погиб он, Если б отважности в душу его не вложила Афина. Вынырнув вбок из волны, устремившейся прянуть на камни, Поплыл он в сторону, взором преследуя землю и тщася Где-нибудь берег отлогий иль мелкое место приметить. Вдруг он увидел себя перед устьем реки светловодной. Самым удобным то место ему показалось: там острых Не было камней, там всюду от ветров являлась защита. К мощному богу реки он тогда обратился с молитвой: «Кто бы ты ни был, могучий, к тебе, столь желанному, ныне Я прибегаю, спасаясь от гроз Посейдонова моря. Вечные боги всегда благосклонно внимают молитвам Бедного странника, кто бы он ни был, когда он подобен Мне, твой поток и колена объявшему, много великих Бед претерпевшему; сжалься, могучий, подай мне защиту». Так он молился. И бог, укротив свой поток, успокоил Волны и, на море тишь наведя, отворил Одиссею Устье реки. Но под ним подкосились колена; повисли Руки могучие: в море его изнурилося сердце; Вспухло все тело его; извергая и ртом и ноздрями Воду морскую, он пал наконец бездыханный, безгласный, Память утратив, на землю; бесчувствие им овладело. Но напоследок, когда возвратились и память и чувство, С груди своей покрывало, богинею данное, снявши, Бросил его он в широкую, с морем слиянную реку. Быстро помчалася ткань по теченью назад, и богиня В руки ее приняла. Одиссей, от реки отошедши, Скрылся в тростник, и на землю, ее лобызая, простерся. Скорбью объятый, сказал своему он великому сердцу: «Горе мне! Что претерпеть я еще предназначен от неба! Если на бреге потока бессонную ночь проведу я, Утренний иней и хладный туман, от воды восходящий, Вовсе меня, уж последних лишенного сил, уничтожат: Воздух пронзительным холодом веет с реки перед утром. Если же там, на пригорке, под кровом сенистого леса В чаще кустов я засну, то, конечно, не буду проникнут Хладом ночным, отдохну, и меня исцелит миротворный Сон; но страшусь, не достаться б в добычу зверям плотоядным». Так размышлял он; ему наконец показалось удобней Выбрать последнее; в лес он пошел, от реки недалеко Росший на холме открытом. Он там две сплетенные крепко Выбрал оливы; одна плодоносна была, а другая Дикая; в сень их проникнуть не мог ни холодный, Сыростью дышащий ветер, ни Гелиос, знойно блестящий; Даже и дождь не пронзал их ветвистого свода: так густо Были они сплетены. Одиссей, угнездившись под ними, Лег, наперед для себя приготовив своими руками Мягкое ложе из листьев опалых, которых такая Груда была, что и двое и трое могли бы удобно В зимнюю бурю, как сильно б она ни шумела, там скрыться. Груду увидя, обрадован был Одиссей несказанно. Бросясь в нее, он совсем закопался в слежавшихся листьях. Как под золой головню неугасшую пахарь скрывает В поле далеко от места жилого, чтоб пламени семя В ней сохраниться могло безопасно от злого пожара, Так Одиссей, под листами зарывшися, грелся, и очи Сладкой дремотой Афина смежила ему, чтоб скорее В нем оживить изнуренные силы. И крепко заснул он.