Страница 11 из 88
Тьма догнала их в молодом ельнике, где невозможно было развести костер: мокрая хвоя не желала разгораться, а если огонь и вспыхивал, то умирал сразу же. После нескольких неудачных попыток вышли спички, с трудом сохраненные Фиксатым от сырости. Лязгая зубами, оба жались друг к другу, прикорнув под негустой елкой. Она даже не пыталась оберегать их от дождя. А дождь лил и лил, словно осень воцарилась уже, прогнав лето. И всю долгую ночь молодой и сильный человек учился терпению у слабого, пожилого.
— Обсушиться бы… — робко помечтал он под утро.
— Ни к чему, опять вымокнем, — равнодушно уронил Петр Сергеевич, первым поднимаясь на ноги…
Дождь перестал, потом запылил мелкой пронзительной изморосью. Костер развести все-таки пришлось, чтобы нагреть воду да разболтать в ней несколько горстей муки. Без этого даже ноги младшего отказывались повиноваться.
— Батя, Петр Сергеевич, — подмигивая, обратился к спутнику Фиксатый, когда пища и огонь помогли языку обрести былую подвижность, — ска́жете, из меня не получится натуральный геолог?
Тот, кого он спросил об этом, перематывал мокрые портянки. На мгновение он подумал, что босяк хочет услыхать похвалу своей выносливости, мужеству — следует отвечать утвердительно, как отвечают в таких случаях играющим в героев мальчишкам. Но какой-то странный, необычный отсвет в глазах парня смутил его. Он ответил всерьез, так, как думал:
— Вряд ли, для этого нужно знать очень многое. Но коллектора-практика я сделал бы из вас за один сезон в поле, думаю… Конечно, при наличии вашего желания… Пришлось бы потаскать и рюкзак с образцами.
— Угу… — Скорчив презрительную гримасу, Фиксатый умолк и начал подсушивать клок намокшей газеты, чтобы свернуть папиросу…
В пасмурную погоду представление о времени всегда теряется. Оба могли бы поспорить, что день в самом разгаре. А когда ветер неожиданно разогнал низкие облака, солнце уже падало книзу, вершины сосен с трудом удерживали его от падения. Фиксатый с надеждой посмотрел на светлеющее небо:
— Может, без дождя заночуем… Компас бы нам теперь, да? Чтобы прямиком, а то шибко тропа крутит…
Петр Сергеевич покачал головой.
— Тропой идти легче. Да и не помог бы компас в таких местах. Слишком много железа. Существует специальный термин — магнитная аномалия…
— Угу, — снова только и проронил Фиксатый.
Тропа снова завела в густой, не просохший после дождя пихтач. Поюлив между валежинами, выбралась в бор на северном склоне сопки. Взбираясь все выше по косогору, сосны разошлись редколесьем и словно остановились вдруг, робея забраться еще выше — в небо. Беглецы дошли до самых передних — на краю обрыва. Небо было вверху и впереди них, снизу и впереди отсвечивала багрянцем заходящего солнца не имеющая в сумерках края вода.
— Море — священный Байкал? — спросил Фиксатый.
— Ангара, — ответил Петр Сергеевич и пояснил: — Река.
Солнце скатилось по лохматой сосновой ветке и упало в воду, не зашипев почему-то. А с противоположной стороны на мир наплывала темень.
Когда она вплотную надвинулась на берег, под обрывом засветился дотоле незаметный костер. Петр Сергеевич первым увидел его.
— Люди! — радостно вскрикнул он.
— Люди? — испуганно отшатнулся его спутник.
Геолог нащупал ногой тропу, круто убегающую вниз, к огню, и решительно двинулся по ней. Фиксатый с не меньшей решительностью заступил дорогу.
— Люди же там, Петр Сергеевич! Куда вы?
Рука, которой он не посмел противиться, отодвинула босяка в сторону.
— К людям, Саша! Нельзя иначе…
Несколько мгновений Фиксатый слушал, как осыпается потревоженный геологом песок, стучат, обрываясь с тропы, камни да камешки. Теперь уже босяк чувствовал себя слепцом, придавленным к земле темнотою бескрайней ночи. Прочь уходил зрячий, а Фиксатый впервые в жизни испугался своей слепоты, хотя и считал ее только ночной тьмой.
— Петр Сергеевич!.. Петр Сергеевич, я с вами!..
Камни внизу перестали падать. Рискуя сломать голову, сорваться с кручи, босяк заторопился вслед за геологом.
Первыми у костра всполошились собаки.
Две или три, не видимые в особенно густой рядом с огнем темноте, они захлебывались озлобленным, хриплым лаем. Черные силуэты людей, очерченные оранжевой каймой, заколебались, выросли, загородили костер.
— Кто там?
— Здравствуйте, — сказал Петр Сергеевич, выйдя в зыбкую красноватую полутьму около огня.
— Здравствуйте… — басом пророкотал один из силуэтов и скомандовал кому-то: — Сидор! Припали берестину да посвети, что за люди.
Береста вспыхнула, заплевалась голубыми искрами, освещая и слепя пришедших. Несколько мгновений длилось молчание, нарушаемое лишь треском огня да взбрехиванием неугомонных собак.
— Та-ак… Сидор, подай-кось ружье… — протянул тот же бас. — Беглые?
Вопрос прозвучал как выстрел. Петр Сергеевич, подслеповато щурясь, шагнул на голос.
— Кто мы, сейчас не имеет значения. Нам необходимо спешно связаться с ближним геологоразведочным центром. Как можно скорее… — Глаза геолога стали привыкать к свету, он увидел толстое полено возле костра и устало опустился на него. — Понимаете, мы обнаружили богатое месторождение железных руд…
— Знаем! — выкрикнул молодой, дерзкий голос и запел насмешливо старую песню про каторжан:
Люди у костра засмеялись.
— Железа у нас в тайге нету, топоры и те в райпо покупаем, — захотелось сострить кому-то еще. — Золотишко по нашим местам попадает. А железо, ежели нашли, так это, поди, Мишкина лошадь подкову вчера потеряла…
Смех зазвучал снова: потешались над выдумками беглых лагерников. Страха ночные гости не возбуждали: их было только двое, безоружных. Что они могут сделать? Собираются отвести глаза, чтобы улепетнуть? Не получится, не на лыком шитых напали!
У Петра Сергеевича гнев сдвинул к переносице брови.
— Здесь что, нет серьезных людей? Я уже говорил: неважно, кто мы. Но привело нас к вам важное дело…
— Коли так, документы кажите.
Фиксатый воровато оглянулся: свободен ли путь назад, в спасительную темноту ночи. Угадывая его намерение, между ним и тьмою встали сразу два человека.
— Они паспорта медведю на сохранение оставили, Тимофей Акимыч. Чтобы не потерялись! Сбегают — принесут…
— Вишь головой крутит, что конь уросливый!
— Путы, видать, потерял — ноги чешутся!
— Ништо! — громыхнул бас. Широкоплечий старик выдвинулся ближе к огню. — Я конюха найду, нестреноженных упасет. Савельич! Эй, Савель-ич! А ну, на илимке растолкайте Иннокентия!
— Не сплю я! — донеслось от воды. — Чего там?
— Бери централку да иди сюда. Беглые тут… — Старик повернулся и постращал: — Этот треножить не станет. Белку из малопульки с любого лиственя враз снимает.
Кто-то чертыхнулся во тьме, видимо оступясь в воду. Сворачивая папиросу, к костру неторопливо подошел еще один человек.
— Чего мне шумели? — опросил он.
— Беглых поймали…
— Гостей привечать иди…
— Звали в пастухи подряжаться!
Не выказывая удивления, человек спокойно достал из костра головню. Отворачивая от жара лицо, прикурил махорочную самокрутку. Помахав головней, чтобы вспыхнула ярче, осветил сначала Фиксатого, а потом его спутника. Словно не веря, вглядываясь, шагнул ближе:
— Начальник, Пётро Сергеич?… Кажись, вы?
Тот вскинул голову, удивился.
— Простите, не узнаю…
— Да Плотников я! Проводником с вами ходил. Еще тайменя стрелял под Каменной Рассохой… Пониже шиверы… Вы на блесну поймали…
Петр Сергеевич вспомнил.
Ослепительный золотой день «бабьего лета». Взятый у коллектора спиннинг и громадная стремительная рыба, вырывающая его из рук.
— Позвольте, так вы… Господи, позабыл имя…
— Иннокентий Савельев…
— Ну да, Иннокентий Савельич!.. Как же, помню! — воспоминания заставили его на мгновение оживиться, забывая о настоящем. — Вы еще убежавших лошадей нашли…