Принцесса в облаках

– А мне и не холодно, – храбрилась Тося, потирая красный нос.

Она ходила по дому и будто узнавала его заново. Все сейчас было иным. Заиндевелые стекла окон, которые летом распахивали настежь, чтобы впустить в комнаты освежающий ветерок и настойчивый стрекот кузнечиков. Покрытые пылью тумбочки: на них летом мама выкладывала кружевные салфетки и ставила вазочки с фруктами. Холодные кровати, застеленные так аккуратно и туго, словно на них никто и не лежал никогда. Нигде не валялись раскрытые книги, газеты или журналы. Не стояла возле плиты грязная посуда, даже стулья вокруг стола выстроились чинно, прильнув один к другому и будто ощетинившись от холода рейками спинок. Укрывшись снегом, весь дом спал, словно забравшийся в берлогу медведь. Лишь доски пола скрипели так же, как и летом. И Тося специально наступала на них ногами, чтобы убедиться – это ее дом. Он все тот же, родной. Вскоре и правда дом начал отогреваться, оттаивать, и в нем появились знакомые черты. Ранний вечер уже крался по двору, а в печи занимались пламенем все новые и новые дровишки. В комнате включили свет и зажгли свечи. На столе стоял горячий чай. Уже закипала поставленная вариться картошка, и пар от кастрюли поднимался под самый потолок. Тося давно скинула шубку и теперь вглядывалась в папины картины, что висели на стенах. Она с интересом наблюдала, как меняет их колышущийся свет от свечей. Лица на портретах улыбались или, наоборот, печалились: они были совсем живыми. Раньше Тося этого не замечала. Между тем папа развесил на дверные косяки одеяла, чтобы они просушились, наполнились теплом. Да и подушки положил поближе к печи.

– Будешь сегодня спать как принцесса! – говорил он.

– На горошине? – подначивала Тося.

– На бобах, – смеялся папа.

Перед сном они снова вышли на улицу. Мороз уже не пугал, ведь дом был хорошо разогрет изнутри. Оказалось, что за городом не только снег белее, но и темнота темнее. Она была непроглядной и густой. Лишь редкие далекие фонари маячками выныривали из мрака, да свет из окон падал на крыльцо. А вокруг черным-черно.

– Пап, а ты знаешь, что есть одна планета, на которой вовсе нет черного цвета? – поежившись, спросила Тося.

– Неужели? – внимательно посмотрел на нее отец. – И за что же ее так обделили?

– Ничуть не обделили, – удивилась Тося. – Наоборот. Без черного цвета жить намного веселее. К тому же можно вовсе не спать, если не хочется.

– А мне вот хочется, – сказал папа. – И вообще, мама убила бы меня, если бы узнала, что ты до сих пор не спишь, фантазерка.

И Тося не поняла, улыбался папа в этот момент или был серьезен. Его лицо скрывалось во мраке, и свет из окна выхватывал лишь общие очертания. Тося на миг представила, как губы отца кривит злая усмешка и глаза сощурены от гнева. А потом будто папа улыбается во весь рот и таращится в темноту. Сейчас ему можно было придумать любое лицо, даже вовсе не папино, а совсем чужое. Тосе стало жутковато.

– Пойдем домой, – тихо сказала она.

И папа повернулся к свету. Он не улыбался, лицо его было спокойно и задумчиво.

Ночью Тосе снилось, как из темноты выныривают лица с папиных портретов. Они разговаривают с ней, делятся своими тайнами и мечтами. Вот только утром все эти разговоры забылись, вылетели из Тосиной головы, как не бывало. Лишь портреты на стенах казались еще более близкими и знакомыми.

– Как же здесь хорошо! – Папа обтирал лицо снегом. – Никакой суеты и шума. Вот она, жизнь!

– А в Москве Кристофер без меня скучает, – спустилась с крыльца Тося. – И мама тоже…

Папа промолчал. Казалось, он был полностью поглощен снежной ванной. Но после обеда они все же засобирались домой. И Тося была рада, что возвращается в город, где в соседнем доме поселился необыкновенный мальчишка, с которым обязательно нужно познакомиться поближе.

– А мы правда будем здесь Новый год отмечать? – спросила она папу, садясь в машину. – Вот было бы здорово! И елочку нашу нарядим. Живую!

– Вот правильно! Живую, – невпопад ответил папа. – А то слишком много вокруг стало искусственного…

Москва встретила их шумными дорогами и неоновым светом со всех сторон. Темнота здесь боязливо пряталась по задворкам, стелилась по снегу, отчего тот становился пепельно-серым. И вместо картин всюду красовались рекламные щиты. Только тогда Тося поняла, как за пару дней можно отвыкнуть от того, что казалось нормальным, обыденным. И, лишь въехав в свой маленький дворик, она снова почувствовала себя дома. Тося вылетела из машины, желая поскорее увидеть маму и Кристофера. Она уже подошла к подъезду, но тут поняла, что папа не идет следом, а продолжает сидеть в машине.

– Папа, пошли! – поманила она.

Папа опустил стекло.

– Топай домой, – сказал он. – А я обратно.

– Как обратно? – еще ничего не понимала Тося.

– На даче поживу. Маме привет.

Папа улыбнулся, помахал рукой и снова поднял стекло. Машина рванула с места, и папы не осталось рядом. Лишь клубок выхлопных газов висел в воздухе. Тося стояла возле подъезда, совершенно ошеломленная. Она все еще глупо улыбалась и махала папе рукой. Но в глазах уже почему-то стояли слезы.

Глава 3

Кто на новенького?

Теперь по утрам в квартире Дубковых стало необыкновенно тихо. Никто не ругался и не хлопал дверьми. Здесь установился смертельный покой. Мама ходила настороженная и молчаливая. Она часто доставала свой сотовый, будто проверяя, хорошо ли он берет сеть, заряжена ли батарея и сколько теперь времени. Мамин телефон был заряжен и сеть брал исправно, но при этом все молчал и молчал. Зато Тосе звонил папа. Он рассказывал ей, как поздним вечером встретил во дворе длинноухого зайца. Как начал писать новую картину. И как скучает по дочери. Но сколько Тося ни просила папу вернуться, он лишь молчал и, видимо, где-то на далекой даче недовольно мотал головой.

– Мам, а когда папа приедет? – узнавала Тося тихонько.

– У него спроси, – глаза мамы становились узкими и злыми.

И тогда Тося думала: а может, в самом деле им лучше немного пожить отдельно, соскучиться друг по другу как следует. Ведь совсем скоро все переменится – мир вокруг станет намного лучше! И папа с мамой должны как-то к этому подготовиться.

А перемены не заставляли себя ждать. В школе случилось небывалое. Анна Антоновна опаздывала на первый урок.

– Анна заболела! – выкрикнул Пряшкин.

– Вот свинство, – зашипел кто-то с задней парты. – Можно было забить на первый урок.

– Наверное, у Анны свинка! – хихикнула Алька Сомова.

– Хрюшка! – прыснула Валька Сомова.

– Ой, это опасно? – всерьез испугалась Тося. – Надо ее навестить. Или эта болезнь заразная?

– Свинка или Хрюшка? – плакал от смеха Пряшкин. – Да, Дубкова, это очень заразная болезнь. Думаю, у нас в классе объявят карантин! Ребят, смотрите, у Дубковой нос в пятачок уже начал превращаться!

– А сзади хвостик лезет! – Алька Сомова от хохота роняла голову на парту.

– И копытца пробиваются! – падала на нее сверху Валька.

Только сейчас Тося поняла, что ребята просто-напросто шутят над нею. Весь класс хихикал, глядя на нее. Кто-то зажав рот ладонью, а другие и вовсе гоготали в голос. Тогда Тося тоже рассмеялась. Она задрала кончик своего носа большим пальцем вверх и хрюкнула.

– Да, у меня тоже Хрюшка! Я очень заразная! – смеялась она. – Пряшкин, Сомовы, ну вы и шутники!

– Шутки в сторону, – тихо и сурово сказал вдруг Сашка Немов. – Прекратите галдеж!

Кажется, он единственный в классе не смеялся. Лицо его было серьезно, и даже Тосина поросячья мордочка не вызвала его улыбки. Класс разом замолк.

– Устроили тут цирк, – Немов уставился на ребят, как укротитель на тигров. – Сидите тихо, а я сейчас узнаю, в чем там дело, и вернусь.

И Сашка пропал за дверью. Ребята приуныли, расселись по местам. Но ослушаться Немова побоялись, замолчали. Не прошло и минуты, как Сашка пулей влетел обратно в класс.