Страница 41 из 48
— Пусть его, любезный. Я в меньшинстве.
Виллер посмотрел на меня:
— Я свободен, сэр?
— Я… сожалею, что так вышло. Можете идти, спасибо.
Виллер поклонился, но как-то необычно, и ушел.
Я повернулся к Брокльбанку:
— Простите, что оборвал вас, сэр, но право же!
— Не понимаю вас, мистер Тальбот. У нас был редчайший шанс понять суть жизни и, что гораздо важнее, смерти.
Я поднялся.
— Видите ли, мистер Брокльбанк, не будучи столь предан музам, как вы, я предпочитаю не торопить события — пусть идут своим чередом.
За сим я отправился на поиски Виллера, чтобы вручить ему douceur; [39]после вопроса, заданного живописцем, я почитал это необходимым.
Его, однако же, не было ни в коридоре, ни в моей каморке. Я стоял, глядя в эту самую тетрадь, что лежала, раскрытая, у меня на пюпитре. Слуга напугал меня до холодного пота. Повлияло ли на меня недавнее путешествие в мир поэзии или же его тяжелый взгляд, устремленный на что-то, видное ему одному, но мне не хотелось оставлять Виллера наедине с его переживаниями! Ведь я могу разделить с ним то, что его мучает.
Образ страшного конца вспыхнул у меня перед глазами. Мятеж, сражение за место в шлюпке… Телохранители мистера Джонса дубинками валят с ног соперников, а их хозяин спокойно шествует к своему спасению!
Эти образы подействовали на меня гораздо сильнее, чем я ожидал: опомнился я, держась за поручни, приделанные к моей двери; плаща на мне не было. Как я открыл дверь — не помню, но вдруг я очутился в коридоре. Сердце билось, словно от долгого бега.
У двери, ведущей на шкафут, мне встретился мистер Джонс собственной персоной — в плаще, хотя в том не было никакой нужды. Вокруг раскинулось темно-синее море, по которому наперерез кораблю неслись белые барашки.
— Ну как, мистер Джонс, удалось ли снять с днища наросты?
— Думаю, да, мистер Тальбот. Кое-кто утверждает, что видел, как уплывают водоросли, но сам я не видал.
— Я недавно видел у нас в кильватере водоросли. Думаю, это благодаря тому, что мистер Бене чистил «пояс обшивки судна в области киля».
— Для меня, простого лавочника, это слишком уж мудреные морские слова.
— Я хочу сказать, что применение тросов для очистки днища прошло удачно.
— Мне следует одобрить заботу мистера Бене о моих капиталах.
— Так, кроме всего прочего, вы еще и владелец корабля?
Я не пытался скрыть раздражение и неприязнь.
Баталер достаточно мирно пояснил:
— Нет-нет. Корабль принадлежит короне. Но у меня тут есть кое-какие товары, они хранятся в трюме и испортятся, если нас зальет вода.
— Но старший офицер…
— Уверил вас, что вода не прибывает. Как же, знаю. Однако будучи человеком коммерческим и обстоятельным, я задумался вот о чем: а вдруг эти наросты, которые мистер Бене столь усердно счищает с дниша, предохраняли судно от попадания внутрь воды?
— Мистер Бене…
— Весьма красноречивый молодой человек. Полагаю, сэр, что захоти он — так смог бы продать любой товар, даже испорченный.
— Думаю, прежде чем чистить днище, офицеры взвесили возможные последствия.
— Похоже, что старший офицер участвует в этом предприятии помимо своего желания.
— Да. Но он просто…
Мне не хотелось произносить это слово. Могло показаться, что я приписываю Чарльзу Саммерсу почти женскую слабость. Голова баталера повернулась на толстой шее. Мистер Джонс заглянул мне в глаза и тихо переспросил:
— Что — «просто»?..
Я не отвечал. «Ревнив» — опасное слово. Мистер Джонс посмотрел на полубак. Я стоял не держась за поручни, а просто расставил ноги, потому что изменение курса, сделанное мистером Бене, уменьшило качку судна. Стоя у входа на шкафут, мы с баталером наблюдали за действиями экипажа. Группы матросов по обеим сторонам корабля двигались попеременно и в четком ритме. По приказу офицера люди остановились, удерживая в руках талрепы. Я понял, в чем дело. Поскольку тросы дошли до самого низа, настал момент, когда, прежде чем продолжить операцию, снасть следует выбрать и перекинуть на другую сторону. Матросы обрадовались передышке, тем более что она затянулась: раздался звон корабельного колокола, вслед за ним гудок боцманской дудки и крик «За ромом — подходи!».
Думаю, это было еще одно свидетельство упадка Ноева ремесла — столь важную процедуру, которая способствовала увеличению нашей скорости, прервали, дабы команда поглощала то, что Колли называл «огненным ихором»! Матросы стекались на шкафут, оставив офицеров — Камбершама, Бене, Саммерса — с нетерпением дожидаться у брошенных тросов. Что заметил плотник несколько недель назад, когда я впервые услышат слово «трал»? «Вокруг посудины этой хлопотать много надо, — а они и не подумали, а отдраили от днища водоросли, сколько смогли, и все». И мистер Аскью: «Коли начнут чистить, так вместе с наростами и само днище отдерут».
— Такое следует делать на берегу.
Я заметил, что произнес это вслух, и слегка смутился.
— Здесь не тот случай, мистер Тальбот, когда можно допустить ошибку.
— Разумеется. Я хотел бы приобрести у вас какой-нибудь непромокаемый и непотопляемый сосуд для сохранения моих бумаг, чтобы у них был хоть небольшой шанс найти своего читателя.
Это, разумеется, была шутка, но неудачная. Мистер Джонс серьезно кивнул.
Мы вернулись к нашим наблюдениям. Люди взялись за тросы. Чарльз Саммерс с необычайной яростью жестикулировал перед мистером Бене — похоже, они ожесточенно спорили. Баталер испуганно шевельнулся.
— Что-то скверное случилось — как вы думаете, мистер Тальбот?
До меня вдруг дошло: Саммерс был — и остается — моим другом, и мне не должно обсуждать его поведение. Я небрежно пожал плечами, отвернулся и стал взбираться по трапу на шканцы. Капитан Андерсон стоял у переднего ограждения и задумчиво оглядывал корабль.
— Такое обычно делают на берегу, капитан?
Он глянул куда-то мне за спину, хотел было ответить, но передумал. Я обернулся. С возвышения было лучше видно, что происходит. Оказалось, что трал — не просто одиночный трос. На равном расстоянии от обоих концов висели или тянулись по палубе веревки — но сложность приспособления превышала как мои познания в морском деле, так и мои способности к описанию.
— Это и есть водоросли, сэр, вон тот огромный зеленый лоскут у ватерлинии?
Капитан проворчал:
— Кое-что уже сняли. Будет и еще.
— И опять увеличим скорость?
— Надеюсь.
— А насколько?
На лице капитана выразились признаки неудовольствия, которое устрашало столь многих. Он выставил вперед нижнюю челюсть и угрюмо набычился.
— Нет, не отвечайте, капитан. Это, разумеется, не мое дело… Хотя, конечно, ставка моя столь же велика, как и у любого из нас.
— Ставка, сэр? Что еще за ставка?
— Моя жизнь.
Капитан взглянул на меня, но исподлобья и недовольно. Девятый вал обрушился на бак, залил шкафут и сотряс шканцы. Мне потребовалось сосредоточиться на том, чтобы удержаться на ногах. Внезапно шканцы дрогнули как-то иначе, чем весь корабль. Впрочем, возможно, у меня разыгралось воображение. Ветер был холодный, и я пожалел, что вышел без плаща. Тем не менее я пронаблюдал еще одну череду волн, но больше не заметил подобного сотрясения шканцев.
— Говорят, корабль сильно прогибается.
Капитан Андерсон со свистом втянул воздух. Костяшки его пальцев, сжимавших поручни, посерели. Он взревел:
— Мистер Саммерс!
Чарльз замер и поднес рупор ко рту. Его ответ донесся с другого конца корабля с тем потусторонним отзвуком, который придают голосу подобные устройства.
— Сэр?
— Отчего задержка?
— Снасть зацепилась, сэр. Пытаемся отцепить.
— Пытаетесь, мистер Саммерс?
— Так точно, сэр.
Чарльз повернулся и заговорил с лейтенантом Бене; лейтенант отсалютовал и быстро поднялся на шкафут. Оттуда он обратился к капитану:
— Мы полагаем, сэр, что это кораллы. Судно прежде ходило в Вест-Индию. Похоже, это старые кораллы, и тут, думается, просто травить и тянуть трос недостаточно.
39
Douceur (фр.) — подарок, чаевые.