Страница 21 из 48
— Нет, нет! С правой ноги, сэр!
Кое-как нам удалось попасть в такт. Я умолял леди Сомерсет позволить ее протеже пересесть на наш корабль — там есть каюта, — иначе столь нежное существо будет страдать и дальше. Но леди Сомерсет неожиданно проявила настоящий здравый смысл, как выяснилось впоследствии.
— Полноте, мистер Тальбот. Нам известно, кто страдает, а кто будет страдать и дальше.
— Я не могу позволить, чтобы обстоятельства оказались сильнее меня!
— Естественное желание для молодого человека. Это материя поэтическая, но мне, поклоннице муз, отведена роль, которую высмеивают все поэты.
— Нет, мадам!
— О да. Если бы вы были в себе, мистер Тальбот, и не страдали от ушибов, вы видели бы все в другом свете. Марион находится под моей опекой. Она должна остаться на «Алкионе». И никак иначе. Утром вы придете в себя и… и…
Больше она ничего не произнесла, и некоторое время мы танцевали молча. Похоже, поведение Девереля докучало мисс Чамли, но я ничего не мог поделать. Однако… Если гора не идет к Магомету…
Танец кончился, чему я был весьма рад, как и тому, что мисс Чамли едва позволила Деверелю проводить ее на место, причем, не скрываясь, шла отдельно от него.
Возвратив леди Сомерсет ее супругу, я подошел к мисс Чамли и обнаружил, что на моем месте, склонившись к ней, сидит Деверель.
— Мистер Деверель, это мой стул.
— Эдмунд, лорд Тальбот. Поздравляю с повышением, мой мальчик. У вас самый высокий титул во всей Атлантике — отличный щелчок для Гремящей утробы и Бурдюка с ветрами.
Мисс Чамли, которая не успела удобнорасположиться на стуле, быстро предложила подышать воздухом, потому что, сказала она, усиленно обмахиваясь веером, «атмосфера тут нестерпимая для того, кто недавно отбыл из Англии». Я предложил ей руку, и мы поднялись к поручням шканцев, где по крайней мере после тесноты было свободно. Хотелось бы мне создать фон для беседы — со всеми атрибутами тропической ночи: звездами, морем темного бархата, испещренным фосфоресцирующими блестками, но увы! Шанс использовать такую декорацию я потратил на интрижку с мисс Брокльбанк, которой теперь стыдился и которая, казалось мне (пусть это и смешно), меня испачкала. Я чувствовал себя до того грязным — если бы только она знала… это юное и нежное существо не вынесло бы даже моего прикосновения! Да, и кто же теперь методист?
А сцена между тем соответствовала ощущению моего нового состояния: плотный туман, пропитанный зловонием из-за долгого пребывания в одном месте двух переполненных кораблей. Мы стояли лицом друг к другу у поручней. Я смотрел вниз, на нее; она смотрела вверх, на меня. Веер двигался все медленнее и медленнее. Губы ее раздвинулись, словно она что-то беззвучно произнесла. Нет, простому смертному этого не стерпеть.
— Мисс Чамли, я что-нибудь придумаю. Мы не должны расстаться! Неужели вы не чувствуете, не понимаете? Я предлагаю вам — что же я могу вам предложить? Испорченную карьеру, и весь остаток жизни, и…
Но Марион почти не слушала. Она смотрела вниз, на шкафут, затем, взволнованно дыша, быстро повернулась в другую сторону. Я тоже глянул вниз. Деверель опустил бокал, который поднял в ее честь, вытянул правую руку и, держась за мачту, проковылял три шага. Скрестив ноги, он схватил бокал с подноса, что проносил мимо Филлипс, и с видом, который иначе как отчаянной бравадой не назовешь, поднял его в сторону капитана Андерсона — и выпил! Действо это, следует помнить, происходило на глазах у публики с обоих кораблей — на глазах у всего населения нашего города! Капитан Андерсон нагнулся на стуле вперед, опуская голову, и хоть он и сидел к нам спиной, я знал, что он выпятил нижнюю челюсть и угрожающе набычился. Следующий танец еще не начался, оркестр не играл. Каждое слово капитана было слышно всем.
— Мистер Деверель, вы под арестом и вам запрещено пить. Немедленно вернитесь к себе и не выходите.
Никогда я не видал столь злобного взгляда, как тот, которым Деверель одарил капитана. Лейтенант поднял бокал — не так, как поднимают, чтобы пить, — замахнулся, словно хотел метнуть его в Андерсона, но, должно быть, некий проблеск здравого смысла остановил его. Он отворотился и швырнул бокал в шпигат.
— Чертов Андерсон!
К Деверелю подскочил Камбершам и схватил за плечо:
— Тихо, болван эдакий! Молчите уже!
Он сердито встряхнул лейтенанта и наполовину увел, наполовину уволок прочь. Они скрылись в коридоре под полуютом. Кругом раздались громкие голоса и смех. Грянула музыка.
— Мисс Чамли, давайте останемся здесь.
— Не могу же я разочаровать мистера Тейлора.
— Маленького Томми! Ну, он у меня выслушает… Пусть бережет уши… Смотрите! Вон его ведет мистер Аскью, и как раз за ухо. Видно, совершил какую-то провинность. Вы лишились партнера, мадам, и потому мы останемся здесь, покуда не кончится танец, а затем я снова буду вас просить. Или вы возражаете?
— Я ваша пленница.
— Если бы так! Но вы милосердны и вняли моей искренней мольбе.
Внизу сэр Генри и капитан Андерсон поднялись с мест.
— Прошу вас на несколько слов, сэр Генри. На мостик?
Оба капитана поднялись по трапу на шканцы.
Мисс Чамли прошептала:
— Может, нам вернуться?
Я прижал к губам палец. Капитаны прошли мимо нас и еще раз поднялись по трапу. Они расхаживали взад-вперед, и до нас, то приближаясь, то удаляясь, долетали их голоса.
— …из тех Деверелей? Вот несчастье!
Потом:
— Нет, нет, Андерсон. Для военного суда нужно время. А у меня, вы знаете, четкий приказ.
И еще:
— Надеюсь, вы так или иначе изыщете способ понизить в должности того, кому имеете право сами присудить наказание — вот молодой болван! К тому же — Деверель! Нет, нет, Андерсон. Это ваше судно и ваш человек. Я ничего, знаете ли, не слыхал: увлекся беседой с нареченной мистера Преттимена. Выдающаяся женщина.
Мисс Чамли снова прошептала:
— Нам следует вернуться.
— Мы на виду у доброй половины нашего маленького мирка, мисс Чамли. Боже, что они собираются делать?
На полубаке собрались матросы. Они танцевали собственную кадриль! Их кадриль, скажу без обиняков, пародировала нашу, и пародия была мастерски исполнена! Думаю, паршивцы и сами не понимали, насколько ловко они нас высмеивали. Они, конечно, не исполняли полагающиеся фигуры танца, но двигались более чем величавой поступью, приседая и кланяясь, и немало преуспели в своей затее. Юнец в юбке из парусины, который чуть не падал в обморок всякий раз, как с кем-то встречался, несомненно, изображал леди Сомерсет! Появился немолодой приземистый человек, на плечах которого сидел юнга. Вместе они достигали немалого роста, и остальное общество выказывало им презабавное почтение. Стоял шум, смех, все хлопали, и музыка — танец, которого лишился юный мистер Тейлор, — была едва слышна. Мисс Чамли с горящими глазами наблюдала за танцующими на полубаке.
— Какие они веселые, радостные! Если бы я только…
Некоторое время она молчала, но я ждал, и она промолвила:
— Вам не понять, сэр.
— Так объясните.
Она покачала головой.
Сэр Генри и капитан Андерсон спустились со шканцев и возвратились на почетные места сбоку от танцующих.
— Нам пора возвращаться, сэр.
— Одну минуту! Я…
— Прошу вас — не говорите ничего. Поверьте, я понимаю наше положение даже лучше, чем вы. Ничего не говорите!
— Я не могу оставить вас, удовлетворившись лишь любезным словами, которыми вы наградили бы любого из здешних кавалеров.
— Начинается котильон!
Мы спустились и заняли места для последнего танца.
Тут же зазвенели судовые колокола, раздался гудок боцманской дудки, и гласа власти заговорили в унисон:
— Слушай! Слушай! Отбой! Отбой!
Просто изумительно, с каким повиновением (несмотря на все веселье и двойную порцию рома) матросы отправились по местам. Оркестр сэра Генри и несколько наших переселенцев — мисс Ист в их числе — остались, чтобы досмотреть представление до конца. Во время танца мы почти ничего не говорили, хотя, как всем известно, котильон создан для разговоров. Я едва его вынес.