Повелитель Вселенной

— Говорят, что его отравили татары по дороге домой, — продолжал Дай. — Я удивлен, что мы раньше об этом ничего не слышали, тем более что наши земли примыкают к татарским, но, наверно, они не захотели хвастаться этим грязным делом. Багатура похоронили весной.

Бортэ не могла вымолвить ни слова.

— Как же, видимо, рыдала его жена, — пробормотала Шотан. — Потерять мужа так рано. — Она вытерла глаза. — Какое горе для сирот — что теперь с ними стало?

Бортэ потянула отца за рукав.

— Тэмуджин, — сказала она. — Что с Тэмуджином? — Она вглядывалась в печальные карие глаза Дая. — Теперь его мать будет во главе племени, верно?

— Я понимаю, почему друг его отца приезжал сюда, — сказал Дай, — и почему он не сказал мне правды, а лишь отвез парня обратно, туда, где его ждала большая беда. Видимо, мать Тэмуджина настаивала на том, чтобы сохранить свое положение, даже после того, как мужчины отказались принести клятву верности ее сыну. Сподвижники багатура бросили его семью. Никто не знает, что сталось с ними.

Бортэ замерла. Этого не может быть.

— Они непременно живы, — настаивала она. — Тэмуджин легко не сдастся. Он говорил мне, что его мать — сильная женщина. Она тоже не откажется от борьбы.

— Даже храбрейшая женщина не справится с трудностями одна, не имея защитника, с малыми детьми на руках. Мужайся, дитя, — возможно, он уже соединился со своим отцом.

— Нет! — закричала она и прильнула к халату отца. — Кто-нибудь ему поможет. — Она вздохнула. — Мы можем помочь его семье. Ты мог бы привезти их сюда. Мы помолвлены — это твой долг.

— У меня один долг — перед своим народом, — сказал он, положив ей руки на плечи. — Послушай меня, Бортэ. Мы и за всю зиму не найдем их, тем более что У них есть враги, оставившие их на смерть. Не хочешь же ты, чтобы те, кто их бросил, приехали в наш стан и Убили их на наших глазах?

— Я не боюсь их!

Дай выпрямился.

— Будь умницей, дочка. Тэмуджину, может, и безопасней быть здесь, а не там, где он теперь, но я должен думать о нас самих, как бы ни было больно за семью Тэмуджина. Если он останется в живых, я буду рад, но тебе не следует питать большие надежды.

— Ты юна, — сказала Шотан, сидевшая у очага. — Девушка думает, что слезы ее не просохнут никогда, но это не так. Мне жаль, что Тэмуджин принужден был покинуть нас так скоро, но я благодарна духам, а то бы ты привязалась к нему сильней.

— Вытри глаза и помоги матери, — сказал Дай. — Мы будем молиться за душу багатура и за тех, кого он оставил на земле, но мы должны по-прежнему выполнять свои обязанности.

Бортэ медленно встала.

— Я не забуду его, — сказала она твердо. — Я обещала ему и сдержу свое слово.

— Человек, которому мы дали обещание, умер.

— Я сама дала обещание, дала его Тэмуджину.

Во сне было предсказано его появление — разве она может забыть это? Она думала о той суровости во взгляде, с какой он обещал найти ее снова. Никаких сомнений не отражалось на его лице. Она не допускала и самой мысли о том, что может разочаровать его. Если она когда-нибудь подведет его…

Бортэ содрогнулась и поняла вдруг, что она, никогда не боявшаяся ничего, боится мальчика, которого любит.

— Я не забуду его никогда, — продолжала она. — Что бы ты ни говорил, я знаю: он вернется.

Дай отстранился от нее. Какое-то мгновенье она чувствовала себя суровой и безжалостной, такой, какой хотел бы ее видеть Тэмуджин, а потом бросилась на грудь отцу и зарыдала.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Тэмуджин сказал: «Я никогда не прощу тех, кто бросил нас, и не забуду тех, кто помог нам. Это живет в моем сердце».

25

Молодой шаман сидел у очага, вглядываясь в пламя. На мгновенье Джамухе представилось, что святой человек в трансе, что его душа где-то бродит.

— Ты поздно проснулся, мальчик, — сказал шаман. — Не утомила ли тебя эта ночь?

Сидевший на овчине Джамуха ответил:

— Я выпил слишком много. Ты, наверно, сглазил меня.

— Такие соития для тебя не в новинку. — Молодой шаман бросил на Джамуху хитрый взгляд. — Тут и сглаза не требовалось.

Джамуха встал и оделся, ему вдруг захотелось держаться от этого человека как можно дальше. Шаман слишком легко угадывал движения его души. Он, вероятно, почувствовал, что было надо Джамухе в ту минуту, когда тот попросил убежища от бурана. И не очень уж был он пьян, когда шаман начал ласкать его, и он не слышал никаких заклинаний перед тем, как оказался между двумя овчинами. Снаружи завывал ветер, заглушая стоны Джамухи, когда боль, которую он испытывал, сменилась наслаждением, которого он жаждал.

Шаман не знал его имени, а Джамуха ничего не знал о шамане. Наверно, шаман покинул свой стан, чтобы испытать себя одиночеством или послать свою душу побродить среди духов. Кроме мешка с костями и запаса еды, у шамана ничего не было.

— Оставайся, если хочешь, — сказал тот.

Джамуха взял саадак, колчан и вышел. Юрта стояла среди берез на южном склоне, защищенная от северного ветра. Стреноженные белые лошади шамана нюхали снег.

Гнедой мерин Джамухи был привязан к дереву. Он сел на лошадь и поехал вниз по склону в долину, вздрагивая от прикосновений задницы к седлу. Она уже не очень кровоточила, а он все вспоминал, как шаман горячо дышал ему в ухо, вспоминал почти болезненную ласковость его мозолистых рук.

Джамуха хотел этого насилия, боли при соитии, приступа злости, ярости и желания, которое поглотило его. Он испытал очищение, его страхи и заботы были смыты темным потоком. Так было всегда, не в первый раз он сходился с другим мужчиной в степи, не в первый раз он ощущал, как разрывается его плоть, ощущал свою беспомощность. Власть мужчины над ним приводила его в неистовство. Удовольствие приходило позже.

Теперь же он позволил проделать это с собой, вопреки тому, что говорил шаману. Он переносил боль ради удовольствия, гордясь силой, которая позволяет ему переносить ее. Когда он станет мужчиной, то не будет больше отдаваться, а будет сам причинять боль и получать только удовольствие.

Джамуха нахлобучил шапку почти на глаза и, прищурясь, смотрел на белизну выпавшего снега. Мир был закутан в белое — цвет чистоты или удачи. Он вспомнил мальчика, который льнул к нему в стане; того можно использовать так, как шаман использовал его, тот может вернуть ему ощущение чистоты и силы.

Джамуха ехал к верховьям Онона. Долина лежала между двумя горными хребтами; высоко над ним голые ветви кедров и зеленые шапки сосен клонились под грузом снега. У подножья было много кедров и несколько белых берез. Он держался поближе к деревьям. Время от времени порывы ветра вздымали метель, и Джамухе приходилось ее пережидать.

Вскоре он выехал на равнину. На юге вздымался Хэнтэйский хребет. Он вырастал из белой земли. Шаман упоминал, что видел лошадиные следы и другие признаки обитания людей у замерзшего Онона.

Порыв ледяного ветра взметнул снег, и на мгновенье Джамуху ослепило. Ветер стих, и он увидел двух всадников, скакавших на серых лошадях по низине вблизи Онона. Один из них поднял лук, и стрела устремилась к длинноухому зверьку, мчавшемуся по снегу.

Джамуха ехал медленно, желая рассмотреть охотников — это были мальчики. Стрелявший соскочил с коня на снег. Другой мальчик вдруг подъехал к спешившемуся, ударил копьем его по голове, сшиб с ног, а потом перегнулся в седле и схватил тушку зверька. Упавший встал на ноги, но другой еще раз ударил его древком копья.

Джамуха пустил лошадь в галоп. Мальчик, сидевший на лошади, кружил возле другого, лупя его копьем. Пеший ухватился за древко и стащил всадника с коня. Покатившись по снегу, оба хватались за оружие.

— Стой! — крикнул Джамуха, приближаясь. — Отдай ему его добычу!