Бульвар

Всего метров через полтораста, в конце переулка, возле мемориальной доски на старинном трехэтажном особнячке, построенном еще лет триста назад, Арнич увидел свежевыкрашенную будку телефона-автомата. Неторопливо приближаясь к нему, Мишель пошарил по карманам и в сердцах выругался вслух, разряжаясь за всё происшедшее с ним сегодняшним утром и днем: «Богач хренов…». В карманах не нашлось ни единой мелкой монетки, подходящей для автомата, и Арничу пришлось пройти еще метров сто, пока в перпендикулярном переулке он не нашел табачную лавку – обычную в старом районе Города застекленную щель между тротуаром и стеной дома, рассчитанную на одного продавца и одного покупателя. В лавке скучал старенький невысокого роста и худой, как щепка, дед, явный пенсионер, помогающий младшим поколениям своей семьи сводить концы с концами, а может быть и просто поставленный здесь, что бы быть при деле.

Мишель легко притиснулся вплотную к прилавку, и ноздри его мгновенно забило запахом табака, оберточной бумаги, пыли и старости. Он попросил пару пачек «Лаки страйк», протянув для размена десятиталеровую серебряную монетку, и выслушал долгую и унылую лекцию старичка по поводу крупных денег, огромной сдачи с самого раннего утра и дороговизны всего в этой жизни. «Повезло, – с фатальной меланхолией подумал Мишель, ожидавший речей совсем на другую тему, – похоже этот пенсионер еще не знает о перевороте». Получив пять талеров сдачи и ожидая горстки медных монет вдобавок, Арнич даже успел согласиться с дедом, что раньше трава была зеленее, небо голубее, вода мокрее, а молодежь сейчас совсем забыла о приличиях и не слушает поучительных рассказов стариков.

Как ни странно, утомительная лекция пенсионера освежила и взбодрила Арнича. Теперь, направляясь из табачной лавки к телефонной будке с пригоршней медяков в кармане, он чувствовал себя отдохнувшим и полностью дееспособным, дневной гормональный порыв окончательно стих в глубинах организма, и Мишель четко знал, кому будет звонить и что говорить.

За внешним лоском и новизной покраски будки скрывались разрисованные непристойностями светлые пластиковые панели и старенький аппарат-ветеран, с честью переживший не одно нашествие современных вандалов. Забросив в щель аппарата монетку, Мишель начал набирать знакомый номер, одновременно изучая устное народное творчество и многочисленные рекламные слоганы профессионалок, выполненные в разнообразнейших художественных стилях – от сугубого реализма до мало разборчивого абстракционизма.

… – Алло?

– Лекса? давно проснулся? – хоть голос компаньона и звучал бодро и привычно, Мишель не поленился вставить контрольную фразу.

– Хочешь спросить, что я знаю? – опередил Мишеля компаньон. – Все, что сказали по телевизору. Но – не больше…

Только после слов о телевизоре Арнич успокоился. Это было оговорено между ними давным-давно, еще в самом начале их плодотворного сотрудничества. Если Мишель говорит о сне, снах, пробуждении, то у него все в порядке, никто не стоит за спиной и не висит над душой. То же самое у его друга, если он скажет хоть что-то о телевизоре и телевидении. Способ простой и в простоте своей надежный, как старинный наган.

– Я тоже не больше. Но теперь мы в цугцванге с тобой, Лекса, – «утешил» его Мишель. – Как ни поступи, будет только хуже.

– Излагай, – попросил Лекса, сообразив, что у компаньона есть чем поделиться и сложившуюся ситуацию он понимает лучше.

– Сегодня утром я имел беседу на бульваре с комиссаром Леичем, потом ко мне пристал Вечный Жид, ну, помнишь этого убогого помощничка Принца… Но это все – пустяки, Лекса. Из-за этого я не стал бы объявлять цугцванг. К концу нашего разговора за комиссаром пришел его помощник и, когда они уходили, сказал ему так, что б я не слышал, что ждут комиссара из военной контрразведки…

– Ну, а вдруг это по поводу переворота? – предположил сообразительный Лекса.

– Я бы тоже так хотел думать, Лекса… Очень бы так хотел думать…

– Значит, получается у нас, Миша, – «чемодан, вокзал, деревня»?

– Думаю, часа два-три у нас еще есть, – поделился соображениями Арнич. – Пока гангстерята Принца освоятся среди военных, да пока комиссар с контрразведчиками разъяснят своему начальству суровую необходимость срочного расследования ограбления, а если они между собой еще и не поладят, на что я очень надеюсь… Давай брать по минимуму – два часа. Из них почти час прошел.

– Мне пятнадцати минут хватит, – хохотнул в трубку Лекса, но ничего веселого в его голосе Мишель не услышал и представил себе, как его компаньон за четверть часа превращается совершенно в иного человека; все-таки в Лексе погиб великий артист.

– Тогда – до встречи, компаньон, – попрощался Арнич, – связь держим по старым каналам, встретимся, когда все утихнет…

– И тебе удачи, – пожелал Лекса и первым повесил трубку.

Предупредив своего постоянного компаньона и друга и убедившись, что тот воспринял его предостережение всерьез, Мишель мог теперь полностью посвятить все силы решению личных проблем… связанных, в первую очередь, с таинственной блондинкой из огромной американской машины…

Они выбрались из-под земли через незаметную щель в глухом темном тупичке, возле высокого бетонного забора. С наслаждением вдыхая прохладный воздух осени после мрачного душного лаза подземелья, они прижались друг к другу обнаженными телами… Но в этом движении не было ничего сексуального, а лишь незнакомое людям желание передать партнеру капельку своих жизненных сил, с таким трудом восстанавливаемых после перехода.

Десяток секунд спустя, Мишель отпрянул от Александры и сел рядом, подтянув ноги. Поглядывая на её белеющее в темноте тело, он принялся деловито выгружать из маленьких, принесенных с собой рюкзачков свою и ее одежду.

– Я сейчас не смогу никуда идти, – хрипло проговорила Саша, не открывая глаз.

– И я – тоже, – согласился Мишель, не прекращая рыться в вещах. – Но идти все равно придется…

Он выводил блондинку вонючими и узкими подземными переходами не наобум; огромный промышленный район, притулившийся к Городу с запада, своего рода маленькое государство в государстве со своим населением, законами и обычаями, Мишель знал неплохо. Конечно, что бы облазить и изучить всю территорию средних, маленьких и совсем крошечных мастерских, цехов, фабрик и заводиков, действующих и заброшенных, не хватило бы и двух жизней. Но Мишель понимал, что только здесь, среди металлических запахов, цементной пыли, торговых складов, гниющих десятки лет под открытым небом старых покрышек и груд мусора, их будет чрезвычайно сложно найти.

Он приподнялся над землей, натягивая брюки и обуваясь, внимательно оглядываясь по сторонам, и заметил неподалеку вполне проходимую дыру в заборе, хоть и прикрытую изнутри непонятным металлическим каркасом, оплетенным колючей проволокой.

Оставив обнаженную Сашу лежать возле узкой незаметной со стороны щели в земле, из которой они и выбрались на поверхность, Мишель торопливо подошел к проходу в заборе, прислушался к шумам внутри территории, но оттуда не доносилось никаких иных звуков, кроме привычного вороньего карканья, нарочито громкого шуршания крыс и далекого тарахтения автономного дизеля. Мишель, даже не напрягаясь, легким ударом ноги вынес опутанный ржавой колючкой металлический каркас, освободив проход, и мгновенно заглянул за забор. Внутри все было спокойно, разве что крысы затихли, а вороны раскаркались еще громче, будто Мишель, подобно коту, лез к ним в гнездо. Оглянувшись, Арнич увидел беззащитно-трогательное хрупкое женское тело, чуть прикрытое наброшенной сверху мини-юбкой и коротенькой жилеткой, в быстро наступающих осенних сумерках заметно было, как неровно вздымается небольшая грудь девушки.

«Связался черт с младенцем», – почему-то совсем не сердито подумал Мишель, прилаживая на плече рюкзачки, а на руках расслабленно посапывающую Сашу, попытавшуюся было отказаться от такого способа транспортировки. К счастью, девушка оказалась совсем легкой для привычных совсем к другим нагрузкам мышц мужчины.