Страница 15 из 100
Дигори очень любил лошадей и теперь помогал Джону Ферри ухаживать за ними И хотя его никто не преследовал, потому что это было категорически запрещено моим отцом, но в то же время никто не выказывал и никакой дружелюбности.
Дигори был диким по духу, мрачным и замкнутым, он почти не общался с другими парнями на конюшне.
Всю свою любовь он отдавал лошадям, которая не распространялась на людские существа. Возможно, ко мне и Джекко он испытывал определенное чувство, — он не забыл, что мы спасли ему жизнь в ту памятную ночь. Но, кроме нас, он, казалось, ни к кому не испытывал дружеских чувств и держался в стороне.
Кроме того, само присутствие Дигори вызывало недовольство, хотя никто не осмеливался его высказывать.
Едва ли кто-нибудь смог забыть, что он был «ведьмин шалопай».
Джекко и я помогали ему, как могли. Я испытывала гордость и удовлетворенность, потому что мы спасли Дигори жизнь. Нет ничего, что привязывает одного человека к другому так, как осознание того, что этот человек оказал тебе большую услугу. Но есть ли большая услуга, чем спасение жизни?
Дигори никогда не искал общества, он не нуждался в других людях. Мне казалось, что он живет в своем собственном мире, где он всесилен. Гордость была глубоко укоренена в его природе.
Ему нравился «Собачий дом». Он разбил окно и через него пробирался в дом. Там было его маленькое убежище — место, где он мог быть совершенно один.
Когда Джекко обнаружил, что окно разбито, он велел вставить стекло и отдал Дигори ключи от сарая. Я думаю, что они стали его величайшей драгоценностью.
Наверное, Дигори испытывал некоторую благодарность ко мне и Джекко, но был слишком глубоко ранен, чтобы полностью доверять кому-то. Он избегал нас, наверное потому, что не любил быть в долгу.
Каждый день я ждала возвращения Рольфа и боялась его одновременно. Я думала о том, что скажу ему. Я думала о той памятной ночи, о трагедии, случившейся по вине Рольфа. Временами я не могла поверить, что он был там, но я видела это своими глазами.
Однажды на ужин к нам приехал мистер Хансон.
Он сказал, что Рольф поехал прямо в университет, не заезжая домой, но он уверен, что скоро увидит его.
Мистер Хансон говорил о Рольфе с такой гордостью и воодушевлением! Что бы он сказал, если бы узнал, что его сын был зачинщиком расправы?
В определенном смысле я была рада, что мне не придется увидеть Рольфа. Я убеждала себя в том, что должно быть какое-то объяснение случившемуся.
Это было грустное лето. Мама изо всех сил старалась скрыть свое горе, и до определенной степени ей это удавалось, но я чувствовала, как она глубоко скорбит по дедушке.
Только присутствие отца помогало рассеяться грусти. Я выезжала с ним на прогулки верхом, и мы говорили о происходящем в Лондоне.
— В один прекрасный день ты будешь представлена в свет и начнешь выезжать, Аннора, — сказал он.
— Это обязательно?
— Думаю, да. Ты должна найти мужа. Здесь выбор небогатый.
— До этого еще далеко.
— Да, но время летит быстро. Твоя тетя Амарилис скоро будет заниматься судьбой Елены.
— Но Елена намного старше меня.
— Шесть лет — это много? Сейчас это кажется много, но когда ты вырастешь, разница будет не так заметна.
— Лучше я останусь дома — Посмотрим, что ты скажешь потом. Жизнь здесь должна стеснять молоденькую девушку.
— Но тебе же здесь нравится?
— Не забывай, что я уже «вышел на покой», а Кадор — хорошее место, чтобы жить спокойно. Когда молод, хочется большей свободы. Это придает жизни большую цену.
— А как ты жил?
— Немногие люди моего положения могут похвастаться пребыванием в английской тюрьме. — В глазах отца появилось мечтательное выражение, которое появлялось, когда он мысленно обращался к годам, проведенным в Австралии. — Вот что я тебе скажу, — продолжал он. — Однажды все мы поедем в Австралию. У меня там есть немного земли. Ты хочешь увидеть, где трудился твой отец в годы заключения?
— Мы все поедем? О, вот было бы здорово!
— Однажды это произойдет.
Мы ехали верхом, когда происходил наш разговор.
Мы повернули по береговому изгибу. Перед нами расстилался Кадор С такого расстояния можно было оценить все величие замка.
— Он великолепен, — сказала я.
— Я рад, что тебе нравится.
— Он выглядит таким огромным, таким неприступным, словно говорит: «Приди и покори меня, если можешь».
— Его неприступность и внушительность в рыцарские времена играли значительную роль в жизнях наших предков.
— Никому никогда не удавалось захватит его?
— Нет, но здесь происходили стычки. Даже сейчас видны следы тарана на воротах, но никому не удалось захватить его. Нечто большее, чем грубая сила, нужно было, чтобы ступить ногой в Кадор.
— Значит, он непреступен?
— Да, только хитростью можно попасть внутрь.
— Ты им гордишься, папа?
— Конечно, горжусь.
Когда мы возвращались обратно, он продолжал говорить о замке. Он рассказывал о том, как одна из башен была повреждена во время Гражданской войны, когда здесь прятался король. Кадорсоны твердо стояли за Эдуарда IV во время войны Алой и Белой розы и играли в ней большую роль.
— Большая часть истории Англии написана на стенах нашего дома, Аннора. Этим можно гордиться.
Мистер Хансон часто приезжал к нам на ужин.
Рольф не возвращался. За столом оживленно беседовали о волнениях, которые происходили в разных частях страны. Мы жили в глубинке, поэтому казались оторванными от страны, но, как говорил отец, происходящее в Лондоне обязательно коснется и нас.
Джекко и я сидели за одним столом с родителями с тех пор, как отказались от няни. Мама говорила, что она с ранних лет обедала вместе с родителями, и считала, что и нам полезно слушать беседы взрослых.
Я была уверена, что она права, и мы получаем от этого пользу.
Проведя некоторое время в столице, отец вернулся с новостями. Около года назад скончался король Георг IV. Он долгое время болел и под конец совсем ослаб. На него оказывал сильное влияние его брат, герцог Камберленд, который был довольно темной личностью и подозревался в попытке убийства юной принцессы Виктории, которая жила со своей могущественной матерью в Кенсингтон-паласе.