Страница 39 из 47
– Представь себе этакую размалеванную красотку. Все у нее на своем месте, макияж, прическа. Она потрясающая, думаешь ты про себя, но внезапный порыв ветра, и волосы нашей дамочки оказываются в беспорядке. Вместо замысловатого пучка – печально свисающий конский хвост. И в ней уже нет ничего от красавицы, она попросту смешна. А вот тебе, Дарья, такое не грозит.
Иза тоже не выглядела бы жалкой, если бы ветер растрепал ее волосы (как бы мне хотелось увидеть это!), потому что природа щедро наградила Изу. Ей не надо было добиваться тенями и тушью глубины взгляда. В ее глазах уже была глубина. Я не рискнула бы назвать ее красавицей в общепринятом смысле слова. Черты лица у нее были довольно неправильные, и возможно, на каком-нибудь из расплодившихся нынче конкурсов красоты ее неброская внешность не нашла бы признания. Но в Изе было что-то интригующее, а таких женщин редко встретишь. Иза была для меня «материалом», вне зависимости от того, удастся ли мне когда-нибудь еще написать книгу. От меня это не зависело. Притягательность Изы для меня скорее была вызовом жизни, нежели будила литературный интерес. Только потому, что в критический момент своей жизни я встретила на своем пути другого человека, сама я не перестала быть человеком. Я как бы взяла в долг, который теперь мне предстояло отдавать, спасая Агату. Ее спасение стало для меня своего рода идеей фикс. Мне во что бы то ни стало хотелось убедить Агату, что все люди братья, независимо от их происхождения и положения в обществе. Ну и задачку я себе задала! А не преувеличиваю ли я своих возможностей, когда замахиваюсь на компетенцию Бога?
Моим планам неожиданно помешало появление в нашей камере молодой цыганки, правда на «время», потому что она уже стала седьмой. Если б не знать, что воскресенье было днем отдыха у нашего Творца, то можно было бы предположить, что Он создал ее именно в этот день. Она была похожа на фарфоровую статуэтку и по-настоящему красива – у нее были длинные вьющиеся волосы цвета чернослива и огромные синие глаза на очень белом лице. И хотя она впервые оказалась в таком месте, интуитивно девушка чувствовала, как ей надо себя вести, чтобы при первой же встрече не оказаться в таком положении, как Лена. Ее методом защиты стала услужливость. Всегда готовая услужить, она прекрасно сознавала, где ее место. За стол с нами она не садилась, ела на своих нарах, примостив миску с едой на высоко – почти до подбородка – подтянутых коленях. Агата поглядывала на нее вполне доброжелательно. К своему изумлению, я стала замечать, что между этой парочкой идет своего рода эротическая игра. Цыганочка посылала Агате недвусмысленные сигналы. Мимо Агаты она проходила так, чтобы невзначай задеть ее своим торчащим бюстом, бросая при этом игривые взгляды. Со стороны это выглядело так, будто колибри заигрывала с гиппопотамом. Мне оставалось только ждать, когда же этот гиппопотам откроет свою пасть и проглотит неразумную пташку. Но Агата не скоро приняла вызов. Может, ее сдерживали остатки приличий. Цыганка, правда, была уже совершеннолетней, но ее развитие задержалось где-то на уровне пятилетнего ребенка. Все эти знаки внимания, которые она оказывала Агате, были продиктованы тем, что цыганочка прекрасно ориентировалась, кто есть кто и кто тут в действительности всем заправляет. Нам она гадала по руке. Мне сказала нечто странное – «что вскоре весь мир будет в моих объятиях». Может, это означало, что я выйду скоро на волю?
В одну из ночей, как всегда проходивших под аккомпанемент похрапывания и глубоких вздохов, Цыганка проскользнула на нары Агаты. Найдя в вырезе рубашки один из сосков ее мощной груди, она принялась сосать. Некоторое время Агата лежала без движения, а потом одним махом взгромоздила девушку на себя и, раздев донага, принялась умело ласкать ее тело. Та охотно отдавалась ласкам. Наше тюремное пугало посадила ее себе на лицо и, поддерживая за ягодицы, исследовала языком бедра девушки. Цыганка, откинувшись назад, стонала от наслаждения. Вскоре они сменили позицию, и молодуха устремилась к бедрам Агаты, почти утонув между ними. Голова Агаты перекатывалась из стороны в сторону на подушке. В этой сцене, однако, не было и грамма грубости. Может, колосс действительно опасался, что нехотя может задушить колибри, и держал в узде свои настоящие страсти. Еще раз взгромоздив девчонку на себя и приподняв голову, Агата по очереди брала в рот соски маленьких девичьих грудей, а потом, видимо посчитав, что пора заканчивать с предварительными ласками, прохрипела каким-то горловым звуком:
– Кончи!
Не знаю, договаривались ли они об этом или молодуху вела интуиция, но она начала ласкать ее рукой, делая ритмичные движения, ее рука все глубже и глубже погружалась в лоно партнерши, пока не оказалась там почти до локтя. Все завершилось бурной кульминацией: Агата выгнулась и прижала к лицу подушку, видимо для того, чтобы заглушить протяжный стон, рвавшийся из груди.
Теперь это повторялось каждую ночь, и обеим любовницам, кажется, шло на пользу. Цыганка крутилась по камере, что-то напевая, а Агата стала более приветливой. Это был явно неподходящий момент для общения, к тому же я пока не нашла соответствующего подхода к ней.
Сегодня, пока до полудня я оставалась в библиотеке одна, мне припомнилась сцена из моей прошлой жизни. Я первой вернулась домой – тогда еще мы не состояли в браке – и устроилась на диване с книжкой. Сейчас, сейчас, какая же это была книжка?.. Кажется, Кундера… Незаметно для себя я уснула. Меня разбудила хлопнувшая входная дверь, но я продолжала лежать с закрытыми глазами. Эдвард прикрыл меня пледом, а потом, сев в кресле напротив, смотрел на меня. Я следила за ним из-под полуприкрытых век. Этот мужчина меня любит, думала я, и я его люблю. Так почему же я не умею быть счастливой рядом с ним… Потому что не хочу, чтобы он слишком близко приближался ко мне, я умею любить его только на расстоянии вытянутой руки…
С появлением маленькой воровки (воровкой-то она была очень даже большой, потому что состояла в банде, которая воровала произведения искусства из костелов: иконы, костельную утварь, – я так окрестила девчонку из-за ее исключительной худосочности) роман Агаты оборвался. Агата ходила мрачная, опустив взгляд в пол. Заговорить с ней не представлялось возможным.
В один из дней она заявилась в красный уголок с целой компанией товарок, уселась за столик с чашкой кофе и уставилась в телевизор. Спустя какое-то время подошла к моей конторке.
– Мне что-нибудь почитать, – сказала она. – Что-нибудь о любви.
И вот тут мне пришла в голову одна идея. Я взяла с полки карманное издание рассказов Бунина «Натали» и дала ей.
Агата недоверчиво рассматривала обложку книги.
– Иван… – прочитала она. – Это какой-то русский написал, что ли? Я предпочла бы кого-нибудь из наших, Флешерову, например…
– Но это как раз рассказы о любви.
– Да что там этот Иван может выдумать, – презрительно отозвалась она.
– Он получил Нобелевскую премию! Самую престижную на свете литературную награду, – уточнила я.
Эта информация не произвела на нее никакого впечатления.
– А может, есть что-нибудь Хмелевской?
– Все на руках. Почитай эти рассказы, там всего-то пятьдесят страниц – и все о любви… – Видя, что Агата все еще колеблется, я с жаром принялась ее уговаривать. – Никто еще в этой библиотеке не брал эту книгу, ты положишь доброе начало… всего лишь пятьдесят страниц…
– Ну ладно, давай.
Агата присела в уголке и открыла книжку, а я с замиранием следила за ней. Она пролистнула несколько страниц, потом вдруг впилась в одну из них и вернулась к началу. На ее щеках выступил яркий румянец. Я взволнованно наблюдала за ней, глядя, как она входит в мир большой литературы и он ее поглощает, отгораживая от всего, что делается вокруг. На следующий день она все свободное время валялась с книжкой на нарах, читая Бунина, и отложила ее, только когда погасили свет.