Супружеские игры

– Ты видела фильм «Следствие» с Яндой в главной роли? – снова вмешалась Маска. – Что первым делом сделали менты, когда привезли ее в тюрьму? Натянули резиновые перчатки и положили бабу на стол – проверять, не спрятала ли чего между ног.

– Ой, а ну как тебя проверят? – забеспокоилась новоявленная бизнесменша.

Агата только рукой махнула.

– Теперь здесь такой же бордель, как и на воле, – сказала она. – Досмотр устраивают только тем, кто ездил домой на выходные. Но говорю тебе, два щенка – это максимум. Нельзя быть чересчур хитрым. Если заметят, погорим, как швед под Полтавой…

Я никак не могла взять в толк, зачем кому-то в тюрьме могут понадобиться щенки и каким таким чудесным образом Агата пронесет их во влагалище. Я еще понимаю, блок сигарет или кофе. Но живые существа!

Вскоре дело прояснилось. «Щенками» называли четвертинки, то есть таким способом Агата проносила в тюрьму по пол-литра чистого спирта ежедневно. Потом его разводили водой и пускали в продажу. Кассу взяла на себя Аферистка. Тем, кто обращался в импровизированный магазин, нужно было иметь при себе тару. Бизнес расцветал на глазах. К моему полному отчаянию, двери нашей камеры теперь не закрывались. Передышка наступала только к вечернему отбою. Агата, видно, улавливала мое настроение, потому что время от времени я чувствовала на себе ее пристальный взгляд. Нет, она не боялась, что я настучу, это было другое. Она проверяла, насколько эта новая ситуация меня напрягала. Несмотря на очевидную невежественность, даже тупость, глупой она вовсе не была, обладая своеобразным чувством юмора и чуткостью – на свой манер. Благодаря этому, она уловила мое отношение к происходящему. А я, в свою очередь, с помощью телепатии старалась донести до нее свое явное неодобрение. Я с большим трудом смирилась с новым для себя образом жизни, но то, что творилось теперь в нашей камере, напоминало вокзал, где без конца сновали чужие люди.

В один прекрасный день я услышала, как Агата говорит своей партнерше по бизнесу:

– Надо бы нам, Валентина, установить часы торговли. А то шастают, когда хотят, никакого покоя.

Аферистка удивленно вытаращила глаза:

– Даты что, мы можем потерять клиентов!

– У нас нет конкурентов, – заметила Агата. – Пусти по кругу, что продажа – с шести часов и до ужина, в субботу и воскресенье не работаем.

Товарка Агаты была явно не в восторге от этой идеи.

– Бизнесменшей тебе никогда не стать.

– Держи кассу и рот на замке, – резко прикрикнула на нее прожженная контрабандистка. – И не думай, что ты хитрее других, не то схлопочешь второй срок. Если сюда постоянно будут таскаться все кому не лень, в конце концов это дойдет до начальника. А он иногда любит устроить налет… Вот поэтому два, а не три «щенка», и товар нельзя складировать, все тут же должно идти в оборот.

– Да ты почти прикрываешь дело.

– Не прикрываю, а регулирую, дурья твоя башка! – Агата была уже в ярости, и Аферистка притихла, не желая быть нокаутированной, как Маска.

Стало поспокойней. Поначалу, как только наступало свободное время, сразу появлялись клиенты, вернее, клиентки. Надо сказать, что надзирательницы тоже заглядывали, якобы проверить, всели в порядке, но не протестовали, когда Агата или Аферистка совали им бутылку в карман. Надзирательницам не надо было платить. Это была взятка, которую спекулянтки давали без разговора. Но со временем до всех дошло, что вне условленного времени они ничего не получат, и постепенно визиты сократились.

Скажи мне кто-нибудь раньше, что я буду цепляться за свои права официальной жены, я бы не поверила. До этого момента женщины, любой ценой пытающиеся сохранить свой брак, неважно по каким причинам – ради детей или из страха перед одиночеством, вызывали во мне презрение. Я расценивала несогласие на развод как своего рода шантаж. Если уж человек решил уйти, то ему не надо мешать, утверждала я. Но, оказавшись в подобной ситуации, я малость подрастеряла былую самоуверенность.

В один прекрасный день я очутилась (полная отвращения к себе) у дверей нашей с Эдвардом квартиры. В подъезд я попала, воспользовавшись собственным ключом, и теперь, позвонив в дверь, ждала, когда мне откроют. Ждать пришлось долго. Вскоре я услышала голос за дверью:

– Одну минуточку.

Мы оказались с ней лицом к лицу. Ее наряд был довольно скупым и состоял из коротенького халатика, высоко открывавшего ноги. Я не могла не отметить, что ноги у нее длинные и стройные, будто точеные. При виде меня она явно смутилась.

– Можно войти? – спросила я.

Она отступила вглубь прихожей. Пройдя внутрь, я прямо в пальто присела у письменного стола Эдварда. Окинула взглядом комнату – тут ничего не изменилось, царил все тот же беспорядок, зато через приоткрытую дверь в комнату, которая когда-то была моей, я сумела заметить, что большая часть моей мебели исчезла и теперь это помещение являло собой совсем другую картину. Какой-то чуждый всему остальному стилю шкаф, цветные накидки на подушках, медвежья шкура на полу и гора цветов в горшочках.

Она так и осталась стоять в прихожей, судорожно стискивая ворот цветастого халатика, который не мог скрыть от меня ее преимуществ, из-за которых, видимо, я и оказалась побежденной.

– Как вам живется здесь? – поинтересовалась я как можно вежливей, хотя пришла сюда с прямо противоположным намерением – у меня все горело внутри от желания поскорее выкинуть ее отсюда.

– Хо… хорошо…

– Кажется, вы любите солнце, а моя комната как раз самая солнечная. На балкон загорать выходите?

– Когда бывает солнце, загораю, – произнесла она, глядя на меня своими телячьими глазами, видимо пытаясь понять, к чему я клоню.

Теперь я этого и сама уже не знала. Когда я тут оказалась, когда собственными глазами увидела эту их совместную жизнь, которую они строили на развалинах моей, из меня как будто весь воздух вышел, я почувствовала себя сдутым шариком. Несмотря на страшный балаган, царивший на письменном столе, я заметила рядом с печатной машинкой ее фотографию в рамке. Мою фотографию Эдвард на своем столе никогда не держал. Может, конечно, она сама об этом позаботилась, чтоб он не забывал, кто в доме всем распоряжается. Вполне возможно, что, благодаря своей решительности, она и выиграла. Наш с Эдвардом общий дом выглядел так, как будто в нем не было хозяина.

Уже вставая с кресла, я обратила внимание на листок бумаги, пришпиленный кнопкой к стене. Каллиграфическим почерком там было старательно выведено:

You are young! You are strong! You are beautiful!

Вот такая установка на жизнь с ней: быть молодым, сильным и красивым!

Мне не приходится жаловаться на отсутствие новых происшествий в моей жизни. Зайдя в дежурку за ключами от библиотеки, я неожиданно застала там охранника, от которого за версту несло водкой. Мне было известно, что снаружи охраняют тюрьму мужчины и у них при себе оружие. Здесь же, в стенах тюрьмы, носить оружие им не разрешалось. У надзирательниц и без того хватало способов поддерживать порядок среди заключенных. Как-то Мышастая, открывая невероятных размеров ключом решетку между отделениями, объясняла мне, что его можно использовать в качестве орудия защиты.

– Ну да, – рассмеялась я, – в случае чего им можно долбануть в лоб взбунтовавшейся заключенной!

Она утвердительно кивнула головой.

Да, но откуда взялся здесь этот тип? Может, понадобилось срочно кого-то подменить? Не вдаваясь в подробности, я поскорее убралась оттуда.

Охранник врубил радио на полную мощность. Из динамика грянул кошачий концерт – так я называю рок. Эта музыка немилосердно бьет по ушам. Я встретила с облегчением зазвучавшую вслед за этим мелодичную песню.

«Обними меня», – чувственным голосом пел неизвестный мне исполнитель.

В свое время это был хит, да и теперь слушать его было приятно. Вероятно, это как-то подействовало на стража порядка, потому что он вдруг вылез из стеклянного аквариума дежурки и подошел к моей конторке.