Страница 11 из 13
«Депардье» соизволил наконец перевести взгляд на нее. Мрачный, недобрый, предостерегающий взгляд. Люди в рубашках нежно-розового цвета не должны смотреть как некормленые тигры.
– Здравствуйте, – от неожиданности сказала Маша. (Вышло так, как будто она здоровается персонально с ним). К счастью, голос прозвучал мягко и не выдал, как сжата она внутри. – Мне очень приятно познакомиться с вами. С некоторыми даже второй раз.
И улыбнулась чете Коровкиных.
– Я тебе сейчас всех назову, – сказала очень вовремя подошедшая Марфа. – А ты смотри и запоминай. Вот перед тобой, – она показала на козлобородого, – Иннокентий Анциферов. Напротив – Борис, с ним ты уже виделась.
Иннокентий привстал и поклонился, Борис даже не шевельнулся. «А я-то представляла их гусарами!»
– Иннокентий в этот раз жену привез с собой, – продолжала старуха. – Правильно сделал, пускай девочка входит в семью. Вот она, наша Нюта!
– Здравствуйте, – улыбнулась голубоглазая девушка.
«Этот юный цветочек – жена козлобородого? – ахнула Маша про себя. – Вот это да… Ай да Иннокентий Анциферов».
Девушка отодвинулась от стола и сложила ладошки на круглом, как мячик, животе, туго обтянутом платьем. Тотчас стала понятна отрешенность Нюты, ее взгляд, углубленный в себя. «Судя по животу, у нее седьмой месяц, не меньше».
– Теперь смотри сюда! – Старуха довольно бесцеремонно дернула Успенскую за руку. – Ева, жена покойного Марка, упокой господь его душу. – Она перекрестилась.
Женщина с льняными волосами кивнула Маше.
– Геннадий с женой своей, Леной, – продолжала Марфа, указывая на Коровкиных. – А это мой последний племянник, – с гордостью представила она, указывая на темноволосого, – Матвей.
– Приятно познакомиться. – Мужчина с перебитым носом улыбнулся одними глазами.
Так вот это кто: Матвей Олейников, сын Людмилы, младшей сестры Марфы Степановны. Неудивительно, что Олейникова гордится им: он продолжатель рода, единственный, кто сохранил наследственную фамилию.
Удивило Машу другое: во взглядах троих гостей из семерых сквозила враждебность. У Бориса Ярошкевича – ничем не замаскированная, у Евы Освальд скрытая за милой улыбкой, и, тем не менее, заметная. Третьим, кто взирал на Машу с откровенным недовольством, был высокий немолодой красавец с бородкой – Иннокентий Анциферов.
– Садись! – старуха подвела Машу к свободному стулу, а сама встала во главе стола. – Что ж, теперь все в сборе, можно и к делу перейти. Почти все вы знаете, что я собрала вас здесь не просто так.
Маша насторожилась. Конечно, не просто так. Они собрались, чтобы отметить юбилей Марфы: тринадцатого июня ей исполнилось восемьдесят. Но что-то в голосе старухи наводило на мысль, что предметом разговора будет вовсе не праздник.
И собравшиеся – Маша только теперь поняла это – слишком серьезны. Разве что Иннокентий загадочно улыбается, будто предвкушая нечто приятное.
– Я пригласила вас всех, чтобы решить важный вопрос, – продолжала Марфа Степановна. – Начну с того, что три года назад я вышла замуж.
– И ничего нам не сказали! – тут же укоризненно заметил Анциферов, глядя на Олейникову преданными влажными глазами.
– Сказала, когда приглашала на юбилей.
– Всего лишь две недели назад! Почему же не сразу?
– А ты, голубчик, в то время не особенно интересовался моей жизнью, – осадила его Марфа. – С моего семидесятилетия и не позвонил ни разу, не справился, как мое здоровье!
Иннокентий пробормотал, что травма, нанесенная ему, оказалась слишком сильна, чтобы…
– Так я буду говорить или ты? – недобро сощурилась Марфа. – Травмированный ты наш!
Анциферов смолк и перестал улыбаться.
– Так вот, сподобил меня Иисус на старости лет найти себе мужа. Муж мой, Яков Семенович, был мужчина умный и скопил небольшое состояние. Распоряжался он им грамотно, деньги вкладывал в дело, но кое-что и для души оставлял. Под конец жизни Яков Семенович владел фабрикой в Пензе, на которой производят шины, двумя типографиями в Минске и в Подмосковье, еще имел акции разных прибыльных предприятий. А для души держал заводик орловских рысаков. Домик вот этот для меня построил, опять же. Хорошо мы с ним жили, душа в душу… Жаль, недолго.
Марфа вздохнула и смахнула невидимую слезу.
– Год назад Якова Семеновича призвал к себе Господь. Детей у него не было, родители давно в могиле, поэтому все имущество дорогого Якова перешло ко мне.
– И заводик орловских рысаков? – вдруг тоненько спросила Нюта.
– И он тоже, – кивнула Марфа. – Говорю вам, все. И акции, и вклады, и черт его разберет, что еще.
Она вдруг быстрым движением перекрестила рот и сплюнула три раза через левое плечо.
«Черта помянула!» – догадалась Маша.
– Вот уже полгода как я вступила в права наследования, – с расстановкой проговорила Марфа Степановна, – и ни дня не проходило, чтобы я не задумывалась: достойна ли я того богатства, что оставил мне Яков? Для чего Господь судил именно мне стать его преемницей? Ночи я проводила в молитвах, а днем размышляла, надеясь, что Господь в милости своей не оставит меня без ответа. Даже в Свято-Троицкий монастырь сходила паломницей. И там мне открылась истина!
Старуха сделала паузу, давая родственникам время осмыслить сказанное.
– Какая же истина? – не выдержала Ева Освальд. – Что вам открылось, Марфа Степановна?
– Что ноша сия не для меня и не по мне. Ибо сказано в Евангелии: легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в царствие небесное. Деньги ведут к соблазнам, и только стойкий духом может избежать их и использовать богатство во благо людям. Быть может, и я оказалась бы способна на это… Но мне восемьдесят лет. Сколько еще отпущено Богом – мне неведомо. Не хочу остаток жизни провести, пересчитывая накопленное. Мне самой на жизнь многого не нужно: в моем возрасте уже потребна душе и телу аскеза. Поэтому я подумала и рассудила так…
Марфа оглядела сидящих за столом, будто желая убедиться, что ее слушают. Все глаза были устремлены на нее. Они слушали, и еще как!
И Олейникова закончила:
– Что наследство мое я передам одному из вас. Выберу достойнейшего, и пусть он сам решает, что делать с накоплениями Якова. Ни в чем препятствовать не стану, все имущество по дарственной перепишу на него. А я, душу облегчив, смогу в монастырь уйти, в Свято-Троицкий. Я уже договорилась с настоятельницей: за небольшую мзду меня туда примут, и доживу я дни свои у Господа под крылом.
Марфа Степановна перекрестилась и благочестиво склонила голову.
В комнате воцарилась мертвая тишина. Даже за окном стало очень тихо.
«Они меня разыгрывают, – сказал кто-то в Машиной голове. – Не может быть, чтобы все это было всерьез!»
Но быстрый осмотр всех сидящих за столом убедил ее, что это не шутка. Они тоже были изумлены.
Иннокентий переглянулся с женой, и Нюта ответила ему недоумевающим взглядом. Ева не сводила со старухи расширенных глаз. Гена Коровкин с женой сидели с открытыми ртами, и вид у них был довольно глупый. Борис часто моргал, как будто его только что разбудили.
Матвей Олейников наклонился вперед:
– Тетя Марфа, мы вас правильно поняли? Вы хотите при жизни передать все имущество одному из нас?
– Ну конечно, – ворчливо ответила старуха, – что тут непонятного? Я же вам еще по телефону все рассказала!
– Вы рассказали, что вышли замуж и овдовели, – промямлил Гена. – Мы и подумать не могли…
– Э-э, нет! – старуха хитро ухмыльнулась. – Не только о вдовстве я рассказала. Еще я упомянула, что покойный муж оставил мне наследство. Не скажи я об этом, никто из вас и не подумал бы появиться сегодня здесь.
Раздался хор протестующих голосов. Но старуха оборвала его одним взмахом руки:
– Может, двое-трое и приехали бы… И не стали бы ссылаться на дела. – Выразительный взгляд на Матвея. – Но мне нужны все вы! Дорогие мои племяннички, я хотела взглянуть на каждого из вас, чтобы точно знать, что не ошиблась с выбором.