Страница 6 из 19
Она помнила тот душный день: с момента исчезновения самолета с родителями прошло двенадцать суток. Спасательные работы, в которых принимали участие представители армии (ее отец был другом президента – вне зависимости от того, кто именно занимал эту должность и какой по счету переворот или путч случался в столице), были завершены. Средства массовой информации, которые в течение почти двух недель только и сообщали, что об исчезновении самой могущественной пары страны, уже не вели речь о том, что Максимилиан и Вера Сан-Донато могли остаться в живых. Сначала никто не решался сказать, что они погибли, выходили репортажи и газетные статьи, в которых описывались реальные случаи – люди выживали в джунглях в течение многих месяцев. Наконец кто-то первым намекнул, что чета Сан-Донато погибла.
Поэтому дядя Николас и настоял на том, чтобы адвокаты родителей прибыли в эльпараисский особняк и привезли с собой конверт с сургучной печатью, вскрыть который требовалось в случае непредвиденных обстоятельств. Законники сочли, что исчезновение самолета с их клиентами подпадает под категорию «непредвиденные обстоятельства», и приняли решение огласить содержимое конверта.
Ксения помнила: все родственники собрались в Круглой гостиной, которую никогда не использовали – мебель была накрыта чехлами, огромная люстра, свисающая с покрытого фресками потолка, запылилась, и слуги сбивались с ног, чтобы в течение часа привести стоявшую закрытой в течение многих лет комнату в божеский вид. Ксения как-то спросила у мамы, почему Круглая гостиная всегда заперта, и та пояснила: оказывается, деда Ксении нашли мертвым именно там. Он лежал на полу в луже крови.
Ксения смотрела на пол, тщетно стараясь отыскать темное пятно – остатки крови. В центре гостиной возвышался огромный овальный стол, вокруг него – дюжина массивных стульев. Она была единственным ребенком, ее кузен и кузина не были сюда допущены. Ксении так хотелось, чтобы кто-то из взрослых, удивленно подняв брови, велел и ей выйти прочь отсюда. Но этого не произошло – несмотря на свои восемь лет, она прекрасно понимала, что все солидные дяди и тети собрались здесь ради нее и именно она, а не кто-то другой, была главным действующим лицом происходящего.
Раздвижные двери Круглой гостиной захлопнулись, вспыхнула старинная люстра с гранеными подвесками из богемского хрусталя, которую прабабка купила в Европе у разорившегося венгерского князя, Ксении сделалось страшно. Раньше, если она и присутствовала на подобных собраниях, то всегда сидела на коленях у отца или около мамы, а однажды (она была совсем несмышленышем) Ксения ползала под столом, за которым сидели важные люди, щипала и кусала их за ноги, и все эти могущественные личности, управляющие миллиардами и владеющие миллионами, безропотно, мило улыбаясь или натужно хихикая, сносили проделки самого богатого ребенка на свете.
В этот раз все было иначе – Ксения, облаченная в неудобное клетчатое платье, которое ужасно жало под мышками и натирало жестким воротничком шею, уселась на огромный стул и заметила, что взрослые бросают на нее взгляды – кто полные любопытства, кто злорадства или сочувствия. Ксении было не по себе, ее так и подмывало выбежать прочь из этого помещения, больше похожего на могильный склеп, или хотя бы завизжать, зажав уши руками. Но что тогда подумают о ней все эти одиннадцать взрослых – ее дяди и тетки, адвокаты, менеджеры родительской корпорации?
Она, боясь откинуться на спинку стула, так и замерла в неудобной позе. Ксения понимала, что ничего хорошего эта встреча ей не сулит. Она видела напряженное бородатое лицо дяди Николаса, державшего во рту незажженную трубку, рядом с ним замерла его супруга, белокурая тетя Ингрид, – она отчего-то кусала губы и теребила бриллиантовое ожерелье. Тетя Агата, с растрепанной прической, в платье ядовито-зеленой расцветки с желтыми разводами, приободряюще улыбнулась Ксении, но это не помогло. Была и тетя Сильвия – грациозная, высокая, как всегда, безукоризненно-элегантная: Ксении всегда казалось, что от нее веет холодом. Тетя Сильвия была известным нейрохирургом. Подле нее, развалившись в кресле, сидел дядя Лукас – в помятом шелковом пиджаке фиолетового цвета, воротник бордовой рубашки был засален, лицо его покрывала трехдневная щетина, а глаза, как обычно, были красными – ни для кого не было секретом, что младший из третьего поколения Сан-Донато любил приложиться к бутылке и принимал наркотики. Дядя Лукас нравился Ксении – когда он появлялся в особняке ее родителей, что происходило нечасто, так как отец не выносил младшего брата, а тот либо навещал его, чтобы потребовать денег, либо приносил ей с собой подарки – смешных кукол, запрещенные сладости или забавную безделушку.
– Дамы и господа! – провозгласил представитель адвокатской фирмы, худой господин с белоснежной гривой волос, в безукоризненном черном костюме. – Трагические обстоятельства последних дней принуждают нас, в полном соответствии с волей сеньора Максимилиана и сеньоры Веры Сан-Донато, предать огласке их распоряжения, которые они оставили на случай непредвиденных обстоятельств.
– Вы прочтете нам их завещание? – подала голос тетя Сильвия. У нее было приятное грудное меццо-сопрано.
– Нет, сеньора Сан-Донато, – ответил адвокат, – завещание вашего брата и его супруги, согласно законам нашей республики, может быть оглашено только в том случае, когда они будут признаны умершими...
Ксения вздрогнула и почувствовала, что слезы наворачиваются у нее на глаза. Она зажмурилась и вонзила ногти себе в коленку – она не имеет права плакать! Что тогда скажут о ней взрослые, которые собрались в Круглой гостиной ради нее, наверняка сочтут, что девчонка плохо воспитана и не умеет контролировать свои эмоции.
– А это может произойти только в том случае, – вещал адвокат, не обращая внимания на Ксению, – если будут обнаружены их тела...
Дядя Николас вынул изо рта незажженную трубку, взмахнул ей и сказал:
– Предположим, только предположим, что самолет с моим братом и золовкой никогда не будет найден. Или будет найден только спустя некоторое время. Что делать тогда? Максимилиан является председателем совета директоров и президентом корпорации, без него работа будет парализована...
– Уж говори яснее, – произнес хрипло дядя Лукас. – Николас, душка, ты хочешь сказать, что работа по пополнению твоего счета в банке будет затруднена до того момента, пока Максимилиан не будет признан покойничком?
Тетя Ингрид метнула злобный взгляд в сторону дяди Лукаса, и даже Ксения поняла, что она не выносит брата своего супруга.
Кашлянув и тем самым призвав родственников к порядку, адвокат пояснил:
– Чтобы кто-либо был объявлен мертвым с точки зрения закона, потребуется семь лет – если в течение этого срока не появятся доказательства того, что эти персоны все еще живы, они будут признаны погибшими.
– Семь лет! – вскричала тетя Ингрид.
Она говорила по-испански с сильным шведским акцентом, но Ксения знала, что тетка притворяется. Если ситуация того требовала, она могла тараторить на чужом языке с огромной скоростью и без малейшего акцента. Но, видимо, сейчас она вдохновенно играла роль мало что понимающей иностранки.
– Ни больше и ни меньше, сеньора Сан-Донато, – подтвердил адвокат. – Но мы исходим из самого неблагоприятного развития событий. Будем же надеяться, что сеньор и сеньора Сан-Донато отыщутся в самое ближайшее время в полном здравии.
Ксения поняла, что никто из взрослых, сидевших за столом, не верит в это. Она буквально почувствовала мысли – они все не сомневались в том, что ее родители погибли. Более того, они страстно желали этого! Девочке сделалось страшно.
Тем временем адвокат, нацепив на нос очки, при помощи позолоченного ножика вскрыл конверт.
– «Мы, Максимилиан и Вера Сан-Донато, оставляем распоряжения на тот случай, если наша гибель не может быть установлена с прямой достоверностью. Если на этот момент наша дочь Ксения не достигнет двадцати пяти лет, то до этого срока надлежит создать опекунский совет, в который должны войти Николас и Сильвия Сан-Донато и три адвоката. Этот совет будет обладать правом распоряжаться нашим имуществом, которое должно быть передано в полное и безоговорочное владение нашей дочери Ксении в тот день, когда ей исполнится 25 лет...»