Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 29 из 42

Толбот вдруг ударил кулаком по ладони.

— Разумеется, это была Колетт Лаверн, — продолжал Банколен. — Если помните, я нашел ее браслет с бирюзой на черной лестнице. Доллингс предупреждал, что она потеряет его; так и вышло. Она просто шла отчитаться перед впустившим ее аль-Мульком. Но явно не желала, чтоб Доллингс знал, куда она направляется, ибо это испортило бы все. Доллингс, как вы теперь понимаете, просто вышел с угла Сент-Джеймс-стрит на Райдер-стрит, пройдя несколько сот метров. Если вы еще сомневаетесь, позовем горничную и спросим, была ли в понедельник вечером дома наша подруга Колетт.

Результат можно было предугадать. Селден явилась и подтвердила, что Колетт в ту ночь дома не было. Толбот ухмыльнулся.

— Умно, ничего не скажешь, — признал он. — Каким я был ослом…

— Ничего тут нет умного, — раздраженно возразил Банколен. — Я просто расставил хорошо известные факты в последовательном порядке. Инспектор, вы когда-нибудь слышали, что дважды два — четыре? Факт довольно известный. Сомневаюсь, чтоб даже американского мистера Кулиджа признали юмористом, если бы он решился его опровергнуть в обычном для себя эксцентричном шутовском стиле. Но тут нас и ждет западня: зная, что дважды два — четыре, мы уже не в состоянии помножить два на два. Одну двойку цепляем на люстру, другую швыряем на диван. Проблема не в умножении двоек, а в их непривычном, мистическом, устрашающем сочетании.

— Но послушайте! — вставил я. — Почему вчера вечером Колетт мне не сказала, что Доллингс привез ее не домой?

Банколен поднял брови.

— Не забывайте, Джефф, — объяснил он, — наша дама рассуждает просто и незатейливо. Думаю, ей даже в голову не приходило, что это может иметь какое-то значение, которого, кстати, оно не имеет. Она вам не сказала, где провела ночь с аль-Мульком, здесь или в его номере, потому что не видела тут никакой разницы. Да-да. Это важно для нас, но не для нее.

— А рука, которая, по свидетельству Пилгрима, сняла меч? — спросил Толбот.

— Совсем другой вопрос. Разумеется, вы приходите к выводу, что личность, открывшая ключом черную дверь аль-Мулька, и личность, снявшая меч со стены, идентичны. На чем такой вывод основан? Только на поэтических теориях Пилгрима, которые доказывают, что аль-Мульк затеял грандиозный убийственный розыгрыш. Нет-нет-нет! Полуночный визит Колетт Лаверн входил в план аль-Мулька по собственному спасению, тогда как снявшая меч рука действовала по изощренному плану, рассчитанному на его погибель…

Детектив поднялся, прошелся по комнате, глядя на Толбота, и неожиданно бросил:

— Ну? Понимаете, что это значит? Не обращайте внимания на теории Пилгрима, просто подумайте, что получается, если Доллингс действительно проводил ее до переулка за клубом «Бримстон», а потом вышел с Сент-Джеймс-стрит на Райдер-стрит? И не забудьте главное — на очень коротком пути от Сент-Джеймс-стрит до Райдер-стрит он увидел тень виселицы! Как вы сами заметили, дико было бы думать, будто самые разные лондонцы забавляются игрушечными виселицами в час ночи…

— Значит, — медленно вымолвил Толбот, — Гиблую улицу надо искать в нескольких сотнях ярдов отсюда.

Банколен отвесил низкий поклон:

— Браво, инспектор! Вот именно. И это, разумеется, означает, что… Нет, вы сами должны догадаться.

Толбот почесал блокнотом затылок и погрузился в глубокие мрачные размышления.

— Проклятье! — пробормотал он. — Все ясно. Вам было известно с самого начала?

— Естественно.

— Почему же вы не сказали, сэр? Зачем я, как дурак, искал по всему Лондону пропавшую улицу?

— Затем, — объяснил Банколен, — чтобы не предупреждать убийцу. Надо было внушить ему впечатление, будто мы лихорадочно ищем пропавшую улицу по всему Лондону, кроме того квартала, где находится его логово.

— Но если вам известен убийца…

Банколен выпустил из ноздрей тонкие струйки сигарного дыма, отвернулся от окна, сквозь которое смотрел на Маунт-стрит.

— И единственное свидетельство против него находится здесь. Ах, будь со мной доктор Бейл!… Будь со мной Саннуа, Дисслар, специалисты из их лаборатории! Я бы просто сказал: «Господа, вот разгадка. Подтвердите ее». Они склонились бы над микроскопами, затрясли бы сверкающими пробирками, с улыбками вышли бы из своей кельи, и — voila![23] — на чью-то шею падает нож гильотины! Помните, Джефф, как они подтверждали каждый мой вывод по делу Салиньи? Но их со мной нет. Поэтому я должен изобличить преступника другим способом. Должен подготовить для него ловушку, и когда он придет за третьей жертвой…

— Вы об этом уже говорили. Кто третья жертва?

— Ну разумеется, лейтенант Грэффин!… Неужели вы не поняли!

Толбот только кряхтел, разводя руками.

— Если, по вашему мнению, это так очевидно, — кисло заметил он, — я, видно, должен был понять. Только, извините, не понял. Почему Грэффин?

— Потому что Грэффин знает, кто такой Джек Кетч. Больше того… Пожалуй, надо вам объяснить.

— Да уж, сделайте одолжение, — сладким тоном попросил Толбот и опять вытер лоб.

— Нынче утром я задал вам массу вопросов, инспектор, надеясь, что они укажут верное направление. Надо было найти объяснение нескольким сомнительным неувязочкам, связанным с тем самым Грэффином. Зачем аль-Мульку, живущему уединенно, не имеющему занятий и общественных обязанностей, личный секретарь? И прежде всего, почему он взял именно Грэффина? Пьяницу, который не только не годится для такой работы, но даже хвастает, что не выполняет ее. Постоянно валяется в невменяемом состоянии, смеется над аль-Мульком, подначивает его, злит, довел уже до бешенства, так что египтянин с большим трудом сдерживается, чтоб не свернуть ему шею. И, несмотря на все это, аль-Мульк терпит любые оскорбления и фактически потакает Грэффину! Разве египтянин похож на сентиментального, добросердечного человека? Нет, нет, инспектор. На это есть только один ответ — шантаж.

Банколен стукнул кулаком по спинке кресла:

— Шантаж! Но чем Грэффин его шантажирует? Чем-то настолько серьезным, что упрямый, жестокий, хитрый аль-Мульк не смеет протестовать даже против оскорблений, которые в ином случае толкнули б его на убийство. Грэффин его шантажирует преступлением, не меньше. Незначительного скандала аль-Мульк не боится: терять ему нечего, он не рискует ни положением, ни репутацией. Он виновен в преступлении, и у Грэффина есть доказательства. Доказательства явно веские, юридические, не нуждающиеся в словесном подтверждении из уст обесчещенного спившегося офицера. Очевидно к тому же, что он, постоянно пребывая в ступоре, при себе их не держит. У кого-то наверняка хранится запечатанный конверт с пометкой «вскрыть после моей смерти». В ином случае вряд ли Грэффин посмел бы остаться один на один с нашим очаровательным египтянином.

И я снова вас спрашиваю: почему Грэффин лжет в ответ на вопрос, давно ли он служит у аль-Мулька? Увидев возможность попасться в ловушку, он признался, что нанялся на службу ровно десять лет назад в Париже. Но зачем было сначала лгать насчет места и времени? Если вспомнить, какое неприятное событие произошло тогда в жизни египтянина, мы поймем, что старался скрыть пьяный хитрец Грэффин.

Толбот кивнул, испустил долгий вздох.

— Да, — сказал он, — да. Он знает, кто убил де Лаватера.

— Совершенно верно! Помните, как он побледнел при моем замечании, что у аль-Мулька, должно быть, никогда не было повода жалеть о лишних расходах?… Я попал прямо в яблочко! Теперь наш буйный спившийся лейтенант предстает в более зловещем свете. Ну, давайте подумаем, к какому заключению это может нас привести…

Банколен, распахнув пальто, сел на ручку кресла, наставил сигару на маленького инспектора.

— Джек Кетч начал преследовать аль-Мулька сразу после приезда египтянина в Лондон, чуть больше девяти месяцев тому назад. После прискорбных событий минуло много лет, но только теперь Джек Кетч узнал настоящую правду о Кине. Раньше он, безусловно, считал, что известный ему человек был убит на войне, даже не подозревая, что он стал неведомым англичанином по имени Кин. Девять месяцев назад ему поведали правду. Факты знал один Грэффин.