Тайные тропы

Мальчику было лет одиннадцать. Худое, бледное личико глядело из-под большой, падающей на глаза кепки, ватник тоже был, видимо, с чужого плеча; на ногах большие солдатские ботинки. Заметив на себе любопытный взгляд взрослого, мальчонка смутился и опустил глаза.

— Тогда одевайтесь, я сведу вас к дяденьке, — проговорил он и шмыгнул носом.

— Я сейчас, — совсем ласково сказал Ожогин, — погоди минутку.

Никита Родионович быстро вернулся в комнату и, одевая пальто, тихо бросил Грязнову:

— Ты пойдешь следом за нами.

— Понятно, — так же тихо ответил Грязнов.

Когда Ожогин вышел, паренек уже стоял на тротуаре.

— Идите прямо, прямо по этой улице, — пояснил он, — когда надо будет остановиться, я скажу.

Никита Родионович крупно зашагал по тротуару, не поворачивая головы. Миновали один квартал, другой, третий. Мальчик шел сзади. Изредка раздавался его тихий кашель. Наконец, приблизившись к Ожогину, мальчик проговорил:

— Вот около стены дедушка читает газету, подойдите к нему. — Ботинки дробно застучали, и мальчонка перебежал на противоположную сторону улицы.

Никита Родионович увидел метрах в пятидесяти от себя старика. Вытянув шею, он внимательно читал вывешенную на стене газету. Ожогин подошел к нему и остановился. Некоторое время он наблюдал за читающим, потом спросил:

— Вы, кажется, продаете аккордеон?

Незнакомец оглянулся, посмотрел Ожогину в лицо.

— Да, фирмы «Гонер».

— Размер?

— Три четверти.

— Исправный?

— Нет. Немного западают два баса.

— Я могу его посмотреть?

— Приходите в пять часов на улицу Муссолини номер девяносто два. Я вас встречу.

— Пока!

— Всего доброго!

Старик чуть наклонил голову и зашагал в сторону парка. Ожогин еще некоторое время постоял около газеты, делая вид, что читает ее. Потом медленно направился к дому. Из-за угла появился Грязнов.

— Ну как? — спросил он взволнованно.

— Аккордеон найден, — ответил, улыбаясь, Никита Родионович и хлопнул Грязнова по плечу, — теперь начнем играть...

5

Денис Макарович шел домой сам не свой. Он чувствовал, как учащенно бьется сердце. Давно, давно он не испытывал такого прилива радости. У входа в дом он глубоко вздохнул и, придав лицу безразличное выражение, отворил дверь.

— Ну и погодка, — сказал он, сбрасывая пальто и усаживаясь на излюбленное место возле печки. — В такой день только кости греть у огонька.

Пелагея Стратоновна подбросила лузги в печь и с шумом захлопнула дверцу.

— Рано от холода прячешься, еще зимы нет.

Денис Макарович принялся растирать колени ладонями рук. Так он делал всегда после прогулки. В сырую погоду ревматизм особенно донимал его.

— Ничего не поделаешь, старость! Рад бы не жаловаться, да не выходит.

— Не так уж стар, наговариваешь на себя.

— Стар, стар, — улыбаясь, возразил Изволин. — Что ни говори, а шестой десяток пошел — полвека со счета долой.

Пелагея Стратоновна слушала мужа и улавливала в его голосе необычное волнение. Лицо Дениса Макаровича светилось какой-то радостью, даже морщины у глаз, всегда такие глубокие, казалось, разгладились и на губах притаилась чуть заметная улыбка. Хотелось спросить о причинах такой радости, но Пелагея Стратоновна не решалась сделать это. «Сам скажет, он всегда говорит мне», — подумала она, вглядываясь в лицо мужа. Но Денис Макарович молчал. «Значит, нельзя говорить», — решила Пелагея Стратоновна и отвернулась, будто наблюдала за пламенем в печи. Изволин понял настроение жены.

— Ну что ты, Полюшка? — Он встал и мягко взял жену за плечи.

Пелагея Стратоновна посмотрела на мужа и ей вдруг захотелось сказать ему что-то хорошее, ласковое. И она сказала об Игорьке все то, что думала много дней одна, о том, что волновало ее материнское сердце.

— Может, возьмем его к себе?.. Пропадет ведь мальчонка.

Денис Макарович давно заметил, как тянется жена к малышу, как горячо ласкает его, как заботливо хлопочет о нем. Он и сам привязался к Игорьку, полюбил смышленого, расторопного мальчика. Но жить было трудно. Изволин едва перебивался с женой, и Игорьку, конечно, будет здесь у них не сладко. Осторожно высказал он свои соображения жене.

— Хорошо будет, — ответила взволнованно она, — сам увидишь. — И уже подкупающе, совсем тихо и тепло, добавила: — Люблю его, как родного...

Денис Макарович привлек к себе седую голову жены и увидел в ее глазах радостную слезу.

— Возьмем сегодня же, — твердо сказал он.

На шкафу звонко тикали часы. Денис Макарович поднес их к свету — стрелки показывали без пяти пять. Он вышел на крыльцо. На улице было еще довольно людно, но Денис Макарович сразу же заметил приближающегося к дому покупателя аккордеона. «Не терпится, видно. Раньше времени пришел», — подумал он и, открыв наружную дверь, пригласил гостя войти.

В голове Дениса Макаровича еще копошились кое-какие сомнения: «Неужели не от Иннокентия? Может быть, что худое стряслось, а я, дурень, радуюсь». Но он старался отогнать их.

Когда Ожогин вошел в комнату, Денис Макарович, захлопнув дверь, сразу же спросил:

— От кого?

На Ожогина смотрели внимательные и, судя по легкому прищуриванию, немного близорукие голубые глаза. Седые обвисшие усы придавали лицу Изволина выражение мягкости, доброты. Время и жизненные невзгоды оставили на нем неизгладимый след.

Прежде чем ответить. Никита Родионович бросил взгляд на стоявшую в дверях Пелагею Стратоновну. Денис Макарович заметил движение гостя и улыбнулся:

— Это жена! Говорите свободно... От кого вы?

— От Иннокентия Степановича...

Горячая волна радости разлилась по телу Изволина и подступила к сердцу.

— Родной вы мой! — с волнением произнес Денис Макарович и принялся, по русскому обычаю, обнимать и целовать смущенного и не менее его взволнованного Ожогина. — Родной вы мой! Никак не ожидал... передумал сколько. Значит, жив Иннокентий Степанович?

— Жив, здоров, крепок, хорошо выглядит и бьет фашистов, — ответил громко Ожогин.

— Тише! Тише! — произнес Изволин и, подойдя к двери, потянул на себя ручку. — У нас тише надо говорить — соседи не того, — он сделал рукой неопределенный жест.

— Денис, — с укором в голосе сказала Пелагея Стратоновна. — Да ты раздень, усади человека.

— Пелагея Стратоновна... жена моя... знакомьтесь, — опомнившись, сказал Изволин, помогая Ожогину снять пальто.

Никита Родионович поклонился и пожал Пелагее Стратоновне руку.

— Садитесь... садитесь... — подставил стул Денис Макарович, — от радости не знаю, с чего начать. Есть хотите?

— Нет, спасибо, сыт, — ответил Никита Родионович, с интересом наблюдая за хозяином.

— Когда от Иннокентия Степановича?

— Пятнадцатого сентября.

С большим вниманием слушал Изволин рассказ Ожогина о боевой жизни Кривовяза и его партизан. Перед ним вставал Иннокентий Степанович таким, каким он видел его в последний раз, в тревожную июньскую ночь. Обняв на прощание друга, Кривовяз сказал тогда: «Не падай духом, старина. Поборемся. Я там, в лесу, ты тут. Еще посмотрим, кто кого. Придет наш день, встретимся. Пусть Полюшка тогда такие же вареники сготовит. Покушаем и вспомним дни боевые».

Ожогин подробно объяснил, с каким заданием явились он и его друг Грязнов к Юргенсу. Рассказал все без утайки, как и рекомендовал сделать Кривовяз.

Началось все с того, что партизаны Кривовяза одиннадцатого сентября наткнулись на двух людей, направляющихся в город. Их допросили, и оказалось, что они имеют письмо к некоему Юргенсу. В письме было сказано следующее:

«...Более надежных людей (назовут они себя сами) у меня сейчас нет. Оба знают немецкий язык, имеют родственников в далеком тылу и готовы служить фюреру. Здесь их никто не знает, они не местные, а теперь, с вашего позволения, о них совсем забудут. Ваш Брехер».

Иначе говоря, два брата-предателя Зюкины. Семен и Валентин, шли добровольно на службу к немцам и характеризовались как надежные люди. Партизаны решили использовать удачный случай и подослать к немцам Ожогина и Грязнова.