Страница 49 из 58
Она бросилась в его объятия, но не как пылкая любовница. Они разговаривали шепотом, словно отчаянно и тихо ссорились.
— Но что может нас разлучить? Ты хочешь сказать… смерть?
— Нет, любовь моя. Не смерть. Но… да, нечто в таком роде.
Флора протестующе вскрикнула. Чевиот еще крепче прижал ее к груди, и между ними разыгралась одна из бесконечных, болезненных сцен, в которой каждая сторона не правильно истолковывает слова другого; ссора никак не могла прекратиться. Флора утверждала, что он, по его словам, умрет; он возражал, что ничего подобного не говорил. Ссора все длилась и длилась, а тени удлинялись, и росла тоска.
— Тогда будь добр, объясни, что ты имел в виду! — всхлипывала Флора.
— Я стараюсь. Вскоре настанет час, который окажется часом победы и ликования, но всесильное время все изменит — и все растворится. Все! Как там говорится — «бестелесный образ»? Впрочем, не важно! О, как мне будет тяжело!
— Не понимаю! Не понимаю!
— Я видел сон…
— Ах, сон! Всем известно, что сны сбываются наоборот.
— Когда-нибудь сны станут истолковывать по-иному. Нет, возможно, мне не стоило называть то, что я видел, сном. — Он перевел дух. — Отлично! Лучше тебе знать правду. Когда ты однажды сказала, что я кажусь человеком из другого мира, ты была близка к истине. Я действительно…
— Миледи! Сэр!
Ушедшие в собственный мир, они не услышали громкого покашливания, которое, видимо, продолжалось уже достаточно долго. Когда кучер Роберт решил, что вот-вот задохнется от собственной тактичности, он тихонько позвал их.
Флора и Чевиот очнулись и подняли головы. Словно пробудившись ото сна, Чевиот заморгал и оглянулся. Стемнело. Тени стали такими густыми, что он с трудом различил очертания Роберта с фонарем.
Стало сыро; поднялся туман. Греческая беседка смутно белела в отдалении.
— Простите, миледи, — произнес Роберт, — но я решил, не пора ли возвращаться. Сейчас двадцать пять минут шестого.
Рука Чевиота метнулась к жилетному карману.
— Шестого?!
— Да, сэр. И даже больше. В двадцать пять шестого я вышел из «Собаки и грифа», а оттуда еще дойти надо.
Тут они услышали цоканье копыт на дороге. Лошади мчались галопом. Они быстро приближались. Чевиот решил, что всадников должно быть трое. Раскачивающийся фонарь в руке первого всадника высветил зеленовато-желтую листву.
Значит, Хогбен все же приехал. Двое других, должно быть, лейтенант Уэнтуорт и Фредди Деббит. Но Хогбен мог послать кого-то вместо себя…
— Роберт, — попросил Чевиот, — прошу вас, садитесь на козлы и как можно скорее везите леди Дрейтон домой.
Первый всадник выехал на поляну; другие следовали за ним. Лошади были в мыле; они бешено раздували ноздри. Когда первый всадник поднял фонарь, Чевиот замер в изумлении.
Хотя третьим всадником и вправду был лейтенант Уэнтуорт, вторым оказался сержант Балмер, а первым — инспектор Сигрейв. На его воротничке блеснул серебряный галун.
— Сэр, — прохрипел Сигрейв, опуская фонарь, — можно попросить вашего кучера гнать побыстрее?
— Что случилось? — спросил Чевиот. — И почему вы здесь? Я ожидал увидеть капитана Хогбена. У меня с ним… встреча в пять часов.
Сигрейв и Балмер переглянулись.
— Так вот оно что! — выпалил последний. — Теперь понятно, сэр. У капитана Хогбена в пять часов была назначена другая встреча. По всей вероятности, он хотел убедиться, что вы находитесь здесь и не помешаете ему. Он встретился с полковником и мистером Мейном в Скотленд-Ярде.
— С кем?!
— Сэр! Он обвиняет леди Дрейтон в убийстве мисс Ренфру, а вас — в сообщничестве. Он уже это сделал, он и мисс Луиза Тримейн. По их словам, они видели, как леди Дрейтон стреляла, как пистолет выпал из ее муфты и вы спрятали его под лампу. И они уже почти убедили в этом мистера Мейна!
Чевиот встал во весь рост. Он живо вспомнил галерею в доме леди Корк в ночь убийства. Вспомнил, как ему показалось, будто одна оранжевая с золотом створка дверей бальной залы открылась и тут же закрылась и в проеме мелькнуло что-то черное…
Его все-таки видели! И не кто-нибудь, а капитан Хьюго Хогбен.
Глава 19
Ответный удар
В четверть седьмого вечера допрос в резиденции полковника Роуэна и мистера Мейна был в самом разгаре.
— Готовы ли вы, капитан Хогбен, — спрашивал барристер, — подписать заявление в двух экземплярах, которое сейчас составляет наш клерк?
— Готов.
Будучи юристом, Ричард Мейн старался держаться предельно сухо, не выказывая ни радости, ни неудовольствия, однако в голосе его послышались мурлыкающие нотки. Он сидел за поцарапанным столом; свет лампы под красным стеклянным колпаком падал на стены, увешанные оружием. Полковник Роуэн стоял у стола, поигрывая желваками.
— Осторожнее, капитан! — сухо предупредил он. — Мы с мистером Мейном должностные лица, и ваши показания даются под присягой.
Хогбен, стоявший у стола, беззаботно скрестив руки на груди, окинул полковника надменным взглядом. Очевидно, он придерживался невысокого мнения о полковнике, командовавшем 52-м пехотным полком. Его чувства явственно отражались у него на лице.
— Что толку в пустой болтовне? — заявил Хогбен, тараща маленькие глазки. — Раз я так сказал, значит, так и есть.
— А вы, мисс Тримейн? — вежливо осведомился полковник Роуэн. — Готовы ли вы также подписать заявление?
Луиза Тримейн, сидевшая на стуле несколько поодаль, у окна, находилась на грани истерики. В конце концов, она была еще очень молода. Прижав муфту из чернобурой лисы к шубке из того же меха, она обернула к полковнику бледное лицо, на котором ее светло-карие глаза казались огромными.
В сером шелковом тюрбане Луиза выглядела совсем девочкой. И все же упрямство и настойчивость, унаследованные от человека, которого она называла милым, добрым и славным папочкой, помешали ей дать волю чувствам.
— Торжественно заявляю, как заявляла прежде, — подтвердила она четко, не глотая слов, — что я не видела, как леди Дрейтон… Я не видела, как она стреляла!
Последняя фраза привела ее в ужас; видимо, она не ожидала от себя, что произнесет такие страшные слова.
— Нет, нет! — тут же поправилась она. — Я верю Хьюго. А остальное я видела собственными глазами, что и подтверждаю. Правда, я пыталась обо всем рассказать вчера мистеру Чевиоту. Но я не видела, как леди Дрейтон кого-то убила.
— Осторожнее, дорогая! — Хогбен сделал предупреждающий жест и грозно нахмурился. — Мне вы говорили…
— Ничего я не говорила!
— Капитан! — отрывисто, приказным тоном бросил полковник Роуэн. Хогбен инстинктивно выпрямился, но тут же насмешливо скривился. — Помните, — продолжал полковник, — мы не потерпим, чтобы вы запугивали эту молодую леди!
Мистер Мейн, расположившийся в кресле, протестующе поднял руку.
— Полно, полно, мой милый Роуэн, — пробормотал он. — Ни о каком запугивании и речи не было. Мы обо всем договорились. Боюсь, теперь мы обладаем неопровержимыми данными против… Вы и теперь придерживаетесь столь же высокого мнения о своем мистере Чевиоте?
— Мы еще не выслушали его самого.
— Верно. Верно. Но он лгал нам, мой милый Роуэн! Хоть тут-то вы не сомневаетесь? Неужели вы думаете, что капитан Хогбен и мисс Тримейн все выдумали, особенно если учесть, что их слова лишь подтверждают мои подозрения?
Полковник Роуэн промолчал, и Мейн продолжил:
— Он ни словом не заикнулся о том пистолете… или о пистолете вообще! Он лгал нам, то есть совершил самый страшный проступок для полицейского. Будучи адвокатом, я…
— Для адвоката вы слишком пристрастны!
— Извините, Роуэн. Это вы слишком пристрастны. Мистер Чевиот нравится вам, потому что вы с ним одного поля ягоды. Он хорошо воспитан. Он спокоен. Он почтителен — с вами. Он никогда не бьет первым, однако, если его задеть, он наносит ответный удар быстро и сильно.
— Вот еще один английский принцип, — вежливо возразил полковник Роуэн, — который я рекомендую вашему вниманию.