Школа в Кармартене

– Извините, я не отвлекаю вас? – с изысканной вежливостью спросил кто-то у него за спиной.

Ллевелис обернулся и увидел молодого человека в преподавательской мантии, прожженной и залатанной в паре мест.

– Если вы не располагаете сейчас временем, то я охотно…

– Нет, нет, я располагаю! – завопил Ллевелис.

– Видите ли, я Кервин Квирт, – сказал молодой человек. – Дело в том, что я… Простите, куда вы направлялись? В Винную башню? Могу я проводить вас… с вашего позволения?

Тут Ллевелис внезапно понял, что с ним случилось. Он забрел в башню Бранвен, и, пока он бегал внутри нее, она плавной походкой переместилась из Южной четверти в Северную.

– А вы правда можете восстановить кого угодно из пепла? – не успев опомниться, брякнул он.

Кервин Квирт изумленно воззрился на него.

– А, восстановление из пепла! – рассмеялся он. – Нет, мы, собственно, занимаемся реконструкцией тканей исчезнувших видов животных и растений на основе изучения их биохимического состава по сохранившимся останкам. Речь идет об анализе органических соединений, не более того… но традиционное название предмета, вы правы, вводит в заблуждение, – он улыбнулся. – Возможно, тот, кто так его назвал, на заре средних веков, действительно собирался что-то восстанавливать…

– Но вы… Говорят, у вас на лекциях… творится что-то несусветное, – осторожно подбирая слова, сказал Ллевелис. – Будто какие-то… взрывы сверхновых звезд происходят… э-э… прямо в классе.

– Это, вероятно, кто-нибудь попал ко мне на морфологию облаков и закатов. Возможно, на какие-то ураганные явления, – перебирая в уме варианты, сказал Кервин Квирт. – Может быть, даже смерч. Но я о другом. Мне показалось, что вы не жалуетесь на состояние камина в вашей комнате только лишь из деликатности. В действительности его ведь не чистили уже сотню лет. Я думаю, я как куратор имею право задать этот вопрос: вы не мерзнете по вечерам?

Очень скоро первокурсники перестали бояться Кервина Квирта. Немалую роль в этом сыграло и то, что они больше не ходили к нему на лекции.

Змейк, преподаватель химии, был малоэмоционален, и обожание студентов скользило по нему, не задевая. Прилипнуть к Тарквинию Змейку таким же образом, как, например, к Мак Кехту, было невозможно: к нему ничто не липло. Змейк поощрял учеников к теоретическому эксперименту, а затем беспощадно комментировал то, что видел:

– На выходе у вас это соединится вот с этим и грянет, я полагаю, взрыв? – мимоходом замечал он. Гвидиона поражало то, как Змейк ухитряется, едва взглянув в их тетради, так точно описать сущность происходящего. Змейк умел, без задержки проходя между рядами, бросать на ходу:

– И тут вы, Горонви, сын Элери, оказываетесь с ног до головы в липкой черной жидкости, которая образовалась у вас оттого, что вы неверно разделили на четыре и не учли свойств первого элемента.

Проходя мимо Афарви, он, почти не глядя в его тетрадь, заметил вскользь:

– Последние пять минут вы дышите метаном. И по полу лаборатории течет вот эта часть вашего химического уравнения, про которую вы совершенно забыли.

Мельком задержав взгляд на Двинвен, грызущей перо над химической задачей, Змейк проговорил:

– Ваш эксперимент очень смел, но хочу предупредить вас, что полученное вами фосфоресцирующее вещество возгоняется и оседает на лицах собравшихся.

Иногда Змейк выражался загадочно. Так, заглянув однажды в бумажные вычисления Энид, он походя сказал:

– Руки.

– Что руки? – испугалась Энид.

– У вас красивые руки, – скривился Змейк. – Между тем вы запутались на втором этапе вычислений, и если я что-нибудь смыслю в химии, вы вот-вот получите атомарный кислород. Мне жаль ваши руки, он оставляет страшные рубцы.

– Ой, – сказала Энид и густо зачеркнула все написанное.

Вообще, чем опаснее была ситуация, тем более краток был Змейк. Поэтому когда один раз, задержавшись на миг возле Гвидиона с его сумбурными расчетами, Змейк сказал: «Ха», Гвидион втянул голову в плечи, уверенный, что он ненароком получил как минимум мгновенно убивающий радиоактивный изотоп, и ему конец. Однако Змейк сказал лишь: «Усложним задачу», – и быстро начертал в тетради Гвидиона другое уравнение, много сложнее только что им решенного.

…Была пятница, урок химии подходил к концу, Тарквиний Змейк собирался дать задание на дом. Мел в его пальцах взметнулся к доске.

– Страница сорок девять и ее оборотная сторона, – проговорил он. Воспроизведя эти слова на доске, он нетерпеливым жестом распустил класс, вернулся за учительский стол и углубился в собственные записи.

Ллевелис с любопытством листнул учебник. Оборотная сторона страницы 49 была чистой. Он воззрился на Змейка, однако лицо того ничего не выражало.

Гвидион, отчаянно надеявшийся договориться сегодня со Змейком о спецкурсе по фармакологии, очень храбро приблизился к нему, прижал руку к сердцу, открыл рот и набрал воздуха в легкие. Если Змейк не станет поднимать на него глаза, подумалось Гвидиону, то он, ей-богу, отважится обратиться к нему. Змейк закончил писать, отложил перо и, не поднимая глаз, исчез.

На занятии по языку зверей и птиц их ждала первая в жизни практика: доктор Рианнон выкопала откуда-то угрюмого старого лиса. Когда Гвидион, запыхавшись, вбежал в кабинет, лис сидел у камина, а Рианнон выталкивала учеников по очереди вперед, делая им знак начинать беседу, и по виду ее ясно было, что не меньше половины выводка ее воспитанников уже осрамилось. Лис был исключительно мрачен, озабочен чем-то своим и неразговорчив. Никакая улыбка на его длинной морде и не ночевала. Морвидд, дочь Модрон, стояла перед высоким гостем, бледная от волнения, и лепетала что-то, подвывая, но уже было ясно, что завязать хоть сколько-нибудь стоящую беседу ей не удастся. Действительно: лис смотрел на нее одним только глазом, с величайшей мрачностью.

Гвидиону стало неловко. Подойдя, он опустился на четвереньки, оттолкнул носом Морвидд, поджал пальцы, чтобы спрятать ногти, и скромно уселся перед гостем на ковре, избегая смотреть выше черных чулочков на его лапах, чтобы соблюсти субординацию. Так сидел он не одну минуту. Наконец почтенный посетитель удостоил его обнюхиваньем, и тогда Гвидион сказал на хорошем лисьем:

– Да будет здорова ваша супруга и все ваши детки, и пусть будет больше запасных выходов в вашей норе и меньше охотников в красных куртках у нас в Британии. Да не потревожит звук охотничьего рожка сна ни одной лисы на этом острове до самых последних времен.

– Клянусь святым Рейнаром! – старый лис открыл оба глаза. – А вот этот у вас неплох.

Гвидион повел ухом.

– Да, этот лисенок… то есть ребенок… он способный, – зарделась доктор Рианнон.

– Так ты полагаешь, что охота на лис – недостойная забава, я верно тебя понял? – протянул старый лис, вновь обращая свою острую морду к Гвидиону.

– Более того, я полагаю, что подобное могли выдумать только англичане. При потомках Мата и Придери остров не знал бы такого позора, – и поскольку старый лис принялся в этот момент ловить блох, Гвидион тоже несколько раз щелкнул зубами у себя над плечом, чтобы не выглядеть неучтивым, ибо подчеркнутое неучастие в этом деле можно было принять за намек вроде: если, мол, тут кто и блохастый, то только не я.

– Да, этот у вас очень хорош, – удовлетворенно кивнул лис. И в качестве поощрения слегка куснул Гвидиона за ухо.

После этого и остальные осмелели и тоже подошли поближе. Лис пришел в благодушное настроение, разговорился и даже рассказал, как однажды ему довелось устраивать большое красочное представление: выход герцога. Под звук рогов он вывел далеко в поле самого лорда Слиппери, герцога Ноттингемского, со всеми гостями и сворой – с целой сворой гостей, и все в нарядных костюмах, – с доезжачими в красных камзолах, с серебряными охотничьими рожками… эх, да что там говорить! Было же время!.. И вот, старательно исполнив все, что от него требовалось, потратив немало ценного времени, но так и не дождавшись от зарвавшихся гостей ни благодарности, ни должного внимания, он решил всех оставить и уйти не прощаясь, – даже не добегая до опушки леса. Он просто не спеша пролез под корни одиноко стоявшего в поле дуба, где, кстати, начинался один из удаленных боковых ходов его собственной разветвленной норы. В той охоте участвовал гостивший у герцога архиепископ Кентерберийский, который спешился, чтобы лично заглянуть в нору, с досадой хлопнул себя по колену, после чего уже окончательно уронил себя в глазах всего лисьего народа, выругавшись непристойным словом.