Читатель предупрежден

Здесь Сандерс прервал его. Это был один из эпизодов, которые меньше всего нравились ему в этой истории.

— Почему вы не скажете старшему инспектору, по какой причине они были взволнованы?

— Не понимаю.

— Миссис Чичестер и ее сын, — пояснил Сандерс, — скажут вам, что, когда мистер Пенник открыл им дверь, он тяжело дышал, как будто только что пробежал стометровку, и вращал глазами. За время от семи сорока пяти до восьми, с небольшими перерывами, у него были приступы легкого помешательства. В восемь, когда миссис Констебль закричала наверху, они не смогли уже больше это переносить. Они сбежали из дома так, как будто сам дьявол гнался за ними, и больше уже не вернулись.

— Так, доктор, и что же дальше? — спросил Мастерс.

Сандерс посмотрел на Пенника.

— Я просто задумался над тем, почему он так запыхался, когда открывал им дверь. Может быть, он был наверху?

— Нет, не был, — заверил Пенник. — Но доктор Сандерс очень любезно… — он заколебался, — очень любезно заменил меня в описании событий. Миссис Чичестер и ее сын скажут вам, что между семью сорока пятью и восемью часами я не высовывал носа за пределы кухни или столовой: они подтвердят это наверняка, потому что двери в столовую были открыты. Доктор Сандерс же, как врач, может сказать вам, что мистер Констебль умер около восьми. Думаю, что этого достаточно.

Мастерс упер стиснутые кулаки в бока.

— Прекрасное алиби, не так ли!

— Вы совершенно правы, прекрасное алиби, — усмехнулся Пенник.

Наступила тишина.

— Дорогой инспектор, я знаю английские законы. Вы не решитесь арестовать меня, даже не получите такого приказа. Вы не сможете ни применить ко мне допрос третьей степени, ни даже временно задержать меня как «необходимого для дела свидетеля». Как я уже упоминал, я боюсь всяких замкнутых помещений. Впрочем, я не являюсь свидетелем. Я просто убил этого человека. И я действительно не представляю, что вы можете предпринять в данном случае.

Старший инспектор вглядывался в него, как завороженный, но не мог выдавить из себя ни слова. Пенник потянулся за шляпой и тростью. Солнечный свет падал на его редкие песочного цвета волосы. Он сидел, выпятив грудь и глядя прямо перед собой. Потом он стиснул кулак и изо всей силы ударил им по столу.

— Послушайте, господа, усилием моего сердца, тела и ума я высвободил энергию с неограниченными возможностями. Отыскал спрятанные сокровища великой тайны. Доктор Сандерс может рассказать вам, что нет области более таинственной и трудной для исследований, чем нервный шок, но я разгадал ее секрет. И прежде, чем буду почивать на лаврах, я докажу ученым, занимающимся этой проблемой, что их логика — это просто ребячество, а они сами — слепые летучие мыши и совы. Однако эта сила должна использоваться для того, чтобы делать добро. Да. Для добра. Всегда, всегда, всегда! Как бы мы высоко ни ценили Сэмюэля Констебля, никто не заметит его отсутствия…

— А вам не пришло в голову, — прервал его Сандерс, — что жена почувствует его, как вы называете, «отсутствие» очень болезненно?

— Жена! — пренебрежительно повторил Пенник.

— Это очень достойная женщина. Если допустить, что вы ответственны за смерть ее мужа, неужели тот факт, что она совершенно убита горем, оставляет вашу совесть спокойной?

— Если допустить, что я ответственен? — с удивлением повторил Пенник, поднимая вверх песочного цвета брови.

— Да, я сказал именно так.

Пенник наклонился вперед. Он говорил изменившимся голосом.

— Я должен расценить это как вызов, доктор?

Наступила тишина, которую прервал старший инспектор.

— Спокойно! Только спокойно! Без всяких ссор!

— Вы правы, инспектор, — согласился Пенник, делая глубокий вдох. — Прошу прощения, доктор. Я должен помнить, что мне нельзя совершать никаких глупых или необдуманных поступков. Постарайтесь понять меня, господа. Я не претендую на какие-то сверхъестественные силы. Я пользуюсь лишь силами природы, возможности которых мне хорошо известны. Я не утверждаю, что они будут действовать постоянно. Нет, нет, я слишком скромен, чтобы это утверждать, однако думаю, что в семи случаях из десяти мне будет сопутствовать полный успех. И обязательно подчеркну это в разговоре с журналистами.

Еще одна причина для беспокойства обрушилась на плечи Мастерса.

— Сейчас, сейчас! — прервал он. — Не так быстро! Не собираетесь ли вы дать интервью журналистам?

— А почему бы нет?

— Вы не можете этого сделать!

— Да? И каким образом вы собираетесь помешать этому, инспектор? Они уже ждали меня в комиссариате полиции. Я обещал им, что подготовлю сегодня заявление для прессы. Первым ко мне обратился, — он вытащил из кармана визитную карточку и внимательно посмотрел на нее, — мистер Додсворт из «Ивнинг Гриддл». Меня проинформировали, что эта газета специализируется на скандалах. Я ничего не имею против этого, поскольку скандалы дают определенную пищу для размышлений и иногда приводят к хорошему результату. Но там также были и другие журналисты, представляющие так называемую «серьезную» прессу. Минуточку, мистер Бэнкс из «Ньюс-Рекорд», мистер Макбейн из «Дейли Трам-петер», мистер Норрис из «Дейли Нон-Стоп»… И… где эта визитная карточка, о, вот она, мистер Кинстон из «Таймс».

Мастерс судорожно глотнул.

— Вы нуждаетесь в рекламе, не так ли?

— Мой дорогой инспектор, я не забочусь о рекламе, но и не стараюсь ее избегать. Если журналисты хотят задать мне вопросы, я с удовольствием на них отвечу.

— Ах так? И вы собираетесь повторить им то, что сказали мне минуту назад?

— Естественно.

— Неужели вы не понимаете, что они не смогут ни слова из этого напечатать?

— Это мы еще посмотрим, — ответил Пенник без особого интереса. — Мне не хотелось бы оказаться вынужденным применить силу, которой я воспользовался только для того, чтобы доказать, что я говорю правду. Не вынуждайте меня к этому, дружище. Я по натуре человек мягкий и хочу делать только добро. Если я вам больше не нужен, то я откланяюсь. В случае чего, меня можно будет найти в Форвейзе. Правда, миссис Констебль приказала мне покинуть свой дом — ее ненависть ко мне граничит с манией, — но полиция велела мне жить там и дальше. Я надеюсь, вы заметили, что меня радует, когда я могу выполнить разумные пожелания.

— Я заявляю вам без обиняков! Вы не имеете права рассказывать об этом деле никаким журна…

— Не стройте из себя глупца, инспектор. До свидания.

Это были его последние слова. Он взял шляпу, трость, холодно кивнул головой Сандерсу и вышел из комнаты. Через окно они видели, что он направился к автобусной остановке.

— Ну? — спросил Сандерс, — Он ненормальный.

— Вы действительно в это верите?

— А как же иначе? — вслух рассуждал Мастерс — В этом человеке есть что-то такое, чего я не могу понять. Сам это признаю. Клянусь Богом, за всю жизнь никто еще не говорил со мной подобным образом. И тем не менее я не могу относиться к нему, как к тем сумасшедшим, которые приходят к нам и утверждают, что совершили убийство. Я знаю этот тип, видел тысячи таких людей, и говорю вам прямо — он на такого не похож.

— Допустим, — сказал доктор, — только не вскидывайтесь: просто допустим, что Пенник скажет, что в определенный день и час умрет кто-то другой, указанный им, и что это произойдет на самом деле?

— Я не поверю в это!

— Хм, очень короткий и разумный ответ, но вряд ли нам это поможет. Вы представляете себе, что из такой истории может сделать бульварная пресса? Ничего удивительного, что они сочли это отличным материалом для статей!

Мастерс скептически покачал головой.

— Это меня меньше всего заботит. Даже если они встанут на голову, вряд ли найдут газету, которая напечатала бы подобную историйку, и уж наверняка они не будут рисковать, если получат соответственные распоряжения. Но что меня беспокоит… хм… да, признаюсь. Что меня больше всего беспокоит, это то… я думаю, что этот тип в самом деле убил мистера Констебля.