Бесноватые

– Значит, уполз, – сказал Джеффри. – Я не слышал. Но, видимо, рана его оказалась легче унижения.

– Кто уполз? – спросил капитан Бересфорд. – Последний раз спрашиваю, Джефф, что здесь произошло?

– Один человек затеял со мной ссору. Как я ни пытался остановить его, ничего не вышло. Пришлось проткнуть ему руку. У меня не было выхода.

– Значит, поединок! И ты говоришь, никто не нарушал закон. Черт возьми, Джефф, дело пахнет Ньюгейтом. Теперь у меня нет выхода.

– Табби, выслушай меня. Покуда не объявлено военное положение – а оно не было объявлено, – всякое нарушение порядка находится в ведении магистрата на Боу-стрит. В случае надобности военные должны оказывать содействие ему или лицу, им назначенному. Об этом ты осведомлен, не так ли?

– Да, правильно, но…

– И в данном случае, – продолжал Джеффри, снова несколько отступая от истины, – я и есть то самое лицо. Это, не сомневаюсь, тебе тоже известно. Во всяком случае, зная меня, ты мог бы догадаться.

По невольному движению темных бровей капитана Бересфорда можно было догадаться, что он испытал некоторое облегчение.

– Что ж ты, черт тебя побери, раньше не сказал? – спросил он. – Я, конечно же, догадывался. Но как я мог знать наверняка? Стало быть, ты берешь всю ответственность на себя?

– Беру.

– И сам доложишь обо всем старику Филдингу?

– Старику? Судье Филдингу тридцать шесть лет – не более того.

– Разорви мне задницу! Неужели? – изумился Тобайас Бересфорд. – Впрочем, тоже немало. Хотя держится он, будто ему пятьдесят и он, по меньшей мере, камергер при дворе.

– Он – слепой, Табби. У судьи Филдинга тщеславия не меньше, чем у других, и он не пользуется всеобщей любовью. Но человек он порядочный, а доброты в нем больше, чем он позволяет себе выказывать.

– Доброты? Ах, доброты! Ну что ж, пусть будет так. Что до нынешнего нашего дела, то я не стану вмешиваться, если только ты берешь ответственность на себя.

– Беру. И не только за Хэмнита Тониша…

– За… кого?

– Хэмнита Тониша. С которым у меня была стычка. Ты что, знаком с ним, Табби? Наверное, в карты играл? И, подобно многим, неудачно?

На мгновение показалось, что пламя фонарей дрогнуло, – но только на мгновение, поскольку фонари продолжали гореть ровным спокойным светом. Но вот капитан Бересфорд резко поднял свой фонарь, намереваясь осветить лицо Джеффри, и на секунду осветил свое собственное лицо. В голове Джеффри прочно запечатлелись вывески на другой стороне моста: «Две библии» на давно заброшенной книжной лавке – мало кого на Лондонском мосту интересовали книги; «Милая суета» на магазине зеркал, также оставленного хозяином; и вывеску на одной из швейных мастерских под названием «Вязальная спица», в которой еще работали днем, хотя сейчас окна ее были закрыты ставнями. Все эти вывески, проржавевшие, с облупившейся краской, составляли мрачный фон, на котором ярким пятном выделялся мундир Табби Бересфорда.

– Мои дела – это мои дела, Джефф, – отрезал последний.

– Это не ответ.

– И тем не менее. Если ты проткнул руку Хэмниту Тонишу, а не кому другому… Так вот, я говорю, если это был Хэмнит Тониш…

– Хэмнит Тониш – забияка и хвастун, Табби. Фехтовальщик он никакой. Его нечего бояться.

– Возможно, возможно. Были такие подозрения. Но у него есть приятель, майор Скелли, улыбчивый такой. Так вот он – действительно фехтовальщик. И при первой же встрече выпустит из тебя кишки. Поберегись, Джефф.

– Мне есть чего беречься, Табби. Есть вещи и похуже.

– Как так? Что там еще?

– Не там, а здесь. Мертвая старуха. И мне нужно мнение врача. Если она умерла не от ран, значит, от ужаса, от того, что явилось ей. Или же от того, что можно назвать явлением Господним.

Табби Бересфорд длинно и замысловато выругался. Гвардеец с мушкетом отпрянул от двери. Джеффри вдруг перестал следить за реакцией Тобайса и повернул голову; он прислушивался к звуку шагов, которые на сей раз приближались со стороны Лондона. Последние слова Джеффри произносил, возвысив голос, но осекся в тот момент, когда в свете фонаря появился доктор Эйбил.

Хотя в руках доктора была трость с медным набалдашником, а также деревянный ящик с инструментами и склянками – атрибуты его профессии, капитан Бересфорд, по той или иной причине, был слишком вне себя, чтобы обратить на это внимание.

– Веселенькая, клянусь, история! – пробасил он. – Похоже, все в этот час решили погулять по Лондонскому мосту. Кто вы, приятель? Что вам здесь нужно?

– Сэр, – ответил пришелец, – я живу здесь. Мой дом примерно в сотне ярдов отсюда. Как вы можете заметить, я доктор медицины.

– Ах так!

– Вам совсем необязательно напоминать мне, капитан, – с горечью произнес доктор Эйбил, верно интерпретируя взгляд, брошенный на него, – про то, что занятие мое невысоко ценится. Я прошу вас избавить меня от насмешек по поводу моей профессии. Сегодня, поверьте, я уже достаточно выслушал их от одного духовного лица, пожелавшего составить мне компанию. Каким бы низким ни было мое ремесло, я отдаю ему все силы.

– Ну что вы, право, – пробурчал капитан Бересфорд, вспоминая о хороших манерах, обычно ему присущих, – я не хотел вас обидеть. Ремесло совсем не такое уж низкое, как, скажем, у хирурга. К тому же и Джефф Уинн говорит, что ему нужна помощь врача, – так что, с Богом! – поступайте в его распоряжение! С вами, вы говорите, священник?

– Уже нет. – При этом доктор Эйбил поднял голову и увидел в окне Джеффри. – В этом, мой молодой господин, причина того, что я задержался.

– Доктор, доктор, не нужно извиняться!

– Боюсь, что нужно. Сначала достопочтенный мистер Стерн настоял, чтобы мы взяли еще бутылку. Это, как он сказал, придаст нам смелости, чтобы идти сюда. За бутылкой он вспомнил – или сделал вид, что вспомнил, – что ему предстоит еще визит к веселенькой чипсайдской вдовушке, и, качаясь, отправился искать носилки. Вот почему, хотя я и обещал клятвенно, что тотчас последую за вами и молодой дамой…

– Молодой дамой? – поинтересовался капитан Бересфорд. – Какой такой дамой?

– Прошу прощения, сэр, – вмешался гвардеец с «Браун Бесс» в руках, – но не лучше ли нам вернуться на пост?

– Прошу прощения, сэр, – сказал гвардеец с фонарем, – по-моему, он говорит дело.

– По-моему, тоже, Табби, – сказал Джеффри, у которого опять стали сдавать нервы. – Здесь действительно была одна молодая дама, но она давно ушла. Потом – это несущественно. Я же сказал, что все беру на себя.

Капитан Бересфорд хлопнул себя по бедру, на котором висела шпага, и подозрительно оглядел присутствующих.

– Да? Так-таки и берешь? Слушай, Джефф, если ты думаешь, что я удовольствуюсь побасенками о том, что здесь произошло, то скажу тебе прямо: нет. Я, конечно, уйду. Но не на пост. А пойду я к капитану Кортланду. И спрошу, знает ли он хоть что-нибудь из того, что «должно» быть известно мне. Джонсон, Макэндрю, за мной!

– Как пожелаешь, Табби. Только прошу тебя нижайше, прежде чем отправишься, оставь один фонарь доктору Эйбилу.

– Один фонарь? Нет! Это еще зачем?

– Это тоже как пожелаешь. Мне, правда, казалось, что ты не настолько боишься привидений, чтобы пройти по мосту всего с одним фонарем.

– Боюсь? Я? Макэндрю! Отдай свой фонарь доктору!

– Сэр…

– Ты слышал?

И Табби Бересфорд выхватил у гвардейца фонарь, причем столь поспешно, что горячий металл обжег ему пальцы. Он перебросил фонарь доктору Эйбилу, который, бросив безучастный взгляд на верхнее окно, принял его, взяв в руку, в которой была трость.

Понаблюдав эту бешеную пляску двух огней внизу, Джеффри отступил в глубь комнаты. Сквозняк, образовавшийся между двумя окнами: одним – с раскрытой створкой, другим – с выбитым стеклом, – затушил свечу. Пятясь задом, Джеффри прошел через темноту, миновал освещенное луной пространство и добрался до комнаты, где в напряжении ожидала его Пег. Она уже готова была разрыдаться в голос, но Джеффри предупредил это:

– Подождите, – произнес он шепотом. – Сейчас они уйдут. Когда шаги затихнут, идите за мной по лестнице и ступайте к выходу.