Драгоценный дар

Где, черт возьми, этот самоуверенный ублюдок? Он что, не понимает, как Пич в нем нуждается?

— Это очень любезно с вашей стороны, — вмешалась Белла Морган. — Я собиралась звонить ответственному секретарю мужа, Рэндольфу Сперлингу, и просить его прилететь из Вашингтона, чтобы заняться прессой. Но он доберется сюда только через несколько часов.

— Как сенатор?

— Они говорят, что он держится собственными силами, — не знаю, что это может означать. — От отчаяния голос Пич стал тоньше, — Нам позволяют видеться с ним только по десять минут в час.

— Принести вам что-нибудь? Может быть, кофе?

Пич покачала головой:

— Мне не надо. Уже почти подошло время идти к папе.

— Я тоже не могу ничего проглотить, — сказала Белла.

— Пока вы будете у сенатора, я могу заняться организацией пресс-конференции, — предложил Ари. Черт, надо было сегодня надеть костюм и галстук, а не джинсы. Но кто мог предположить? Как вообще можно угадать беду?..

— Мы должны на ней присутствовать? — испугалась Пич.

Ему очень хотелось обнять ее, прижать к себе крепко-крепко, чтобы защитить, утешить.

Жаль, что он не умеет произносить все те банальности, которые говорили ему, когда умерла Хелен. «Что ни делается, все к лучшему. Пути Господни неисповедимы. Ваша жена обрела покой».

К дьяволу эти утешения! Они ничуть не помогли ему тогда, и Пич с Беллой тоже не помогут. Им нужна реальная помощь, а не пустые слова.

— Вы можете вообще не говорить с прессой. Если хотите, я сделаю заявление от имени вашей семьи. — Он взглянул на часы. — Сейчас репортеры хотят получить несколько слов для пятичасовых новостей.

Белла Морган смотрела на своего мужа и поражалась, как быстро болезнь изменила черты его лица. Казалось, он стал меньше и выглядел таким беспомощным, каким она его никогда раньше не видела. Его плоть словно истаяла. Аппаратура поддерживала его жизнь, но все эти прозрачные трубочки, капельницы, провода внушали ужас.

Она взяла его за руку и прижалась щекой к его щеке, почувствовав колкую щетину. Он частенько жаловался, что ему приходится бриться дважды в день во время избирательной кампании. Она отдала бы все на свете, лишь бы снова услышать его жалобы — на что угодно.

Его глаза приоткрылись.

— Белла?

— Да, дорогой.

— У вас с Пич все хорошо?

— Да, все хорошо. Не разговаривай. Тебе надо беречь силы.

— Это мой последний шанс.

Его слова пронзили ее насквозь. Сразу начала болеть голова.

— Врачи говорят, что твои дела идут хорошо.

— Врачи ни черта не смыслят. — Он говорил медленно, хриплым шепотом. Сил у него совсем не осталось. — Я умираю, Белла. Повидал во Вьетнаме достаточно смертей, чтобы понять, что настала моя очередь. Я о многом сожалею, я совершил так много ужасного… Всю свою жизнь… большую часть я был негодяем. Но ты… Когда я буду стоять у врат рая и ждать суда, единственное, что я скажу в свое оправдание: меня любила хорошая женщина.

Ему хотелось сказать Белле больше, но даже то немногое, что он произнес, заставило его задохнуться. Ногам было так холодно, словно они уже принадлежали трупу.

Так много надо сделать. Так много сказать.

— Джин… — прохрипел он.

Жгучая боль оборвала его фразу. Он почувствовал, будто что-то оборвалось у него глубоко в груди.

«Шалтай-Болтай сидел на стене. Шалтай-Болтай свалился во сне. Вся королевская конница и вся королевская рать не могут Шалтая, не могут Болтая, Шалтая-Болтая собрать».

Он не осознавал, что бормочет слова из старого детского стишка, пока Белла не произнесла:

— Дорогой, это я, Белла.

Проклятие, сначала тело не слушается, а теперь и разум отказывается служить. Перед глазами возникло ужасное видение: Кэрол Детвейлер, ветеран Вьетнама, которого он использовал, а потом предал, манит его пальцем из ворот ада. Рядом с Детвейлером стоит свирепый дикий кабан, скаля устрашающие клыки.

— Нет, — простонал Блэкджек. — Только не это, Господи, не это. Я изменился. Я уже не тот человек.

Звук голоса Беллы вернул его назад от края вечности.

— Что такое, Блэкджек? — спрашивала она настойчиво. — Позвать сестру?

— Не надо сестру. Только ты. Книга в драгоценностях, — сказал он из последних сил.

Белла стиснула зубы, чтобы не закричать. Ему совсем плохо, он бредит.

Она не видела, что в комнату вошла Пич, пока не почувствовала ее руку на плече.

— Как он? — тихо спросила Пич.

— Бредит, — прошептала Белла. — Звал кого-то по имени Джин, а потом сказал что-то о драгоценностях в книге.

— Он кого-нибудь знает, кого зовут Джин?

— У него работала некая Джин Синклер — но мы уже много лет ничего о ней не слышали. — Белла смотрела в сторону. Ей было невыносимо тяжело лгать дочери. Но она не могла рассказать Пич о Джин. Сейчас не могла. И никогда не сможет.

— Я посижу с папой. Попытайся немного отдохнуть. Ари занимается организацией пресс-конференции. Комната ожидания пуста.

— Я не хочу спать. Хочу попросить сестру вызвать врачей. Не может быть, чтобы они не могли сделать еще что-нибудь. — Белла поднялась, уступая свой стул Пич, и поспешно вышла из комнаты.

Она такая сильная, с благоговением подумала Пич, жалея, что не так похожа на мать, как ей бы хотелось. Белла выдержала долгие месяцы публичного унижения со спокойной улыбкой, в то время как Пич сегодня утром сломалась от одного-единственного удара.

Следующие несколько минут единственным раздававшимся в комнате звуком был прерывистый писк кардиомонитора Блэкджека. «Пока есть жизнь, есть и надежда», — снова сказала она себе, завороженно глядя, как поднимается и опадает грудь отца. Несмотря ни на что, он оставался самым красивым мужчиной из всех, которые ей встречались в жизни, не считая Ари.

Эта мысль застала Пич врасплох. Ее главный редактор сегодня выглядел лучше в выгоревших джинсах, чем когда-либо выглядел Герберт в дорогом костюме. Она вздрогнула от этой случайной мысли, она не имела права думать об этом сейчас.

Кажется, ей никак не удается выбросить Ари из головы. Он что, идет по жизни, совершая направо и налево добрые дела? Или его привел в больницу другой мотив? Она всегда ждала, что когда-нибудь он попросит у нее разрешения написать статью об отце. Может, он приехал за этим?

Пич прогнала эту мысль так же быстро, как она возникла. Ари кинул ей спасательный круг. Без него она бы просто утонула. А ведь Ари ей ничем не обязан. Однако он сразу же поспешил в больницу в отличие от ее собственного мужа, который наверняка уже услышал сообщение о болезни Блэкджека, но даже не соизволил позвонить и справиться о его здоровье.

Внезапно Блэкджек широко открыл глаза и взглянул ей прямо в лицо:

— Пич, дай мне руку.

Взгляд его был ясным, а пожатие почти таким же крепким, как раньше. Он выкарабкивается!

— Врачи говорят, что тебе нельзя разговаривать.

— Я должен. Так много надо сказать. Я уже говорил твоей матери, что хочу разоблачить своих врагов. И я еще могу это сделать, с твоей помощью.

— Я сделаю все, что захочешь, когда тебе станет лучше. А сейчас ты должен отдыхать.

Блэкджек крепче сжал ее руку. Словно изо всех сил цеплялся за жизнь. Хотя все внимание Пич было сосредоточено на отце, краем сознания она уловила, что звук монитора изменился.

— Пич, послушай меня.

— Я слушаю, папа.

Блэкджек приподнялся. От резкого движения капельница опрокинулась и со звоном упала на пол.

— Не дай этим ублюдкам уйти от ответа, — приказал он, и его голос звучал почти как прежде.

Потом он упал на подушки, и монитор издал резкий тревожный сигнал. Пич бросила взгляд на экран и увидела, что линия сердца Блэкджека стала ровной. Услышала стук шагов в коридоре. Дверь распахнулась, и медсестра вкатила в комнату тележку. Следом спешил врач.

Вбежали еще двое медиков. Один из них поднял Пич на ноги и бесцеремонно вытолкнул за дверь. Пич обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на отца, но не увидела ничего, кроме белых халатов, окруживших его постель.