Драгоценный дар

Ари ничего не сказал.

Молчание затянулось, и Пич поспешила прервать его:

— Должна вас предупредить, что, хоть журнал и принадлежит мне, я все время в отлучке. Семья, благотворительность, светская жизнь… Я предоставляла прежнему главному редактору полную свободу действий и не вижу причин менять эту политику. Но памятуя о характере вашей прежней работы… Цель нашего журнала — показать Техас с наилучшей стороны. Если вы предпочитаете показывать изнанку — личную, финансовую или политическую, — вы нам не подойдете. Я не потерплю в своем журнале духа «желтой» прессы.

— Я не собираюсь возвращаться к журналистским расследованиям, даже близко не хочу подходить к ним. И буду совершенно удовлетворен беззубыми статейками.

— Беззубые статейки? — вспыхнула уязвленная Пич. — Что плохого в том, чтобы показывать людям светлые стороны жизни?

Лев не укрощен, поняла она с испугом, когда он наклонился к ней так близко, что она могла разглядеть золотистые прожилки в радужке его глаз. И к своему изумлению, обнаружила, что его близость ее волнует.

Пульс участился. Ладони стали влажными. Кровь закипела. Господи, она ведет себя словно впечатлительная школьница, а не руководитель.

— Пич, журнал ваш дорогой, да и тираж подписки говорит о том, что он пользуется популярностью, — сказал Ари. — Но между нами давайте не будем притворяться, что статьи о программе супруги сенатора Джонсона по украшению шоссейных дорог, о клубничном фестивале в Пасадене, о старичке — резчике по дереву из Уимберли или о последнем заседании Общества любителей оперы в Хьюстоне требуют серьезной репортерской работы.

По крайней мере он не пожалел времени и прочел журнал.

— У нашего журнала прекрасная репутация, — возразила она.

— Приложу все усилия, чтобы поддержать ее. — Тон его был серьезен, но глаза насмешливо блестели.

Пич предпочла поверить словам Ари, а не его глазам. Внезапная смерть прежнего главного редактора поставила ее в трудное положение. Нужно было заканчивать следующий выпуск. Если бы не эта вечеринка с коктейлями для двухсот лучших друзей Герберта и поездка с близнецами в Оксфорд, штат Миссисипи, чтобы сыновья могли осмотреть ее альма-матер перед тем, как поступать туда, она сама смогла бы руководить «Техасом изнутри» еще пару недель, пока не найдет идеального кандидата на эту должность.

Но времени не было. Ей срочно нужна замена.

Подобно ныряльщику, собирающемуся прыгнуть с десятиметровой вышки, она набрала в грудь побольше воздуха.

— Ваше досье, вместе с восторженной рекомендацией Берта, было очень убедительным. Ари, это место — ваше, если вы хотите его получить.

Он впервые улыбнулся — и ее сердце взлетело, словно на лифте. Боже милостивый, а не поспешила ли она со своим предложением? Такой мужчина, как Ари Раппапорт, непременно станет причиной хаоса среди ее почти полностью женского штата.

— Когда приступать? — спросил он.

Часть первая

Глава 1

Хьюстон, штат Техас, 1995 год

Пич Морган-Стрэнд глядела на свое отражение в зеркале. Это не тот случай, когда волосы плохо лежат. Она выглядит ужасно. Темные круги под глазами. Болезненно-желтая кожа. Но как ни ужасно она выглядела, чувствовала себя еще хуже. Пич очень переживала из-за родителей.

До сих пор им удавалось выдерживать удары судьбы. Но их сила и мужество не беспредельны. Сначала совершенно неожиданные нападки прессы. Но это еще можно было пережить. А потом отца объявили банкротом, и теперь они с мамой вынуждены продать с аукциона дом и всю обстановку, чтобы расплатиться с кредиторами. Пич видела, как это подкосило отца.

Как мог он пасть так низко, ведь он был таким популярным сенатором! «Ставленник Вашингтона» — этот ярлык навесила ему пресса во время последних перевыборов. Теперь они называли его мошенником и еще похлеще.

У Пич вырвался стон, и она сжала зубы, чтобы не разрыдаться. Слезы не помогут ее родителям. Она должна поддержать их, должна быть сильной.

И она будет сильной — пока у нее есть Герберт, на которого можно опереться. Никогда еще муж не был ей так нужен. Она слышала, как он бреется в ванной, и знакомое жужжание успокаивало, придавало уверенности. Ей вдруг очень захотелось броситься к нему и спрятаться в его надежных объятиях. Но она знала, что мужу не понравится, если она прервет его ритуал. Кроме того, в последнее время в их отношениях появилась какая-то холодность.

Пич нанесла на бледную кожу розовую основу под макияж, накрасила глаза, укротила непокорные пряди с помощью щетки и лака для волос, надела новый костюм «от кутюр», который влил в нее новые силы и поднял настроение, и вышла из спальни. Когда она спускалась по лестнице, солнечный свет отразился от огромной хрустальной люстры и по строгому холлу заиграли разноцветные радуги.

Герберт ее опередил. Он стоял у входной двери, держа в руках свежий номер «Хьюстон кроникл», и задумчиво смотрел на нее. К ее удивлению, он был в теннисных шортах и белой футболке. Конечно, даже в этом наряде он выглядел привлекательно — гораздо более привлекательно, чем большинство пятидесятилетних мужчин, — но эта одежда едва ли подходила для сегодняшнего дня, учитывая серьезность положения.

— Ты забыл, какой сегодня день? — спросила она.

Герберт взглянул на свои часы «Ролекс».

— Я совершенно точно знаю, какой сегодня день. Я с нетерпением ждал его всю неделю. Я через сорок минут играю в клубе в теннис.

Всегда ли он начинает каждое предложение с «я»? Как странно, что она заметила это сейчас, когда голова ее забита множеством других мыслей.

Он добавил, словно мимоходом:

— Потом у меня маммапластика у Германа.

Плевать ей на эту дурацкую операцию. Но теннис…

— Ты сегодня играешь матч? — На последнем слове голос ее чуть не сорвался.

— Мы с Джеком Баудойном уже много месяцев пытаемся встретиться. Это утро у нас обоих свободно. В клинике меня ждут только к одиннадцати.

— Но сегодня аукцион. — Она обнаружила, что говорит со спиной Герберта. И тоже прошла в столовую. — Родителям понадобится вся наша любовь и поддержка, пока посторонние люди будут рыться в их вещах.

— Сенатор Коннели и его жена выжили после подобного аукциона. И твои отец с матерью тоже выживут, — заявил Герберт. В числе многих талантов он обладал даром произносить совершенно немыслимые вещи так, что они звучали абсолютно убедительно.

Он занял свое обычное место за кованым железным столом, который они откопали в Италии во время второго медового месяца. Теперь те дни казались такими далекими, словно их и не было никогда. Налив себе кофе, он скрылся за разворотом «Хьюстон кроникл», давая понять, что вопрос о его утреннем расписании закрыт.

Она недоуменно покачала головой. Как может хирург, гордящийся своим умением сопереживать пациентам, быть таким бесчувственным к родителям жены?

— Я знаю, что этот аукцион — зрелище не из приятных, но тем более нам нужно туда пойти. Мои родители всегда готовы были нам помочь. — Она говорила очень быстро, боясь, что если хоть на секунду остановится, то не выдержит и расплачется. — Помнишь, как папа заплатил за нас вступительный взнос в загородный клуб «Ривер-Оукс», когда ты сказал, что это поможет найти тебе новых клиентов и расширить практику, и как он заплатил за этот дом и за нашу первую машину? — Она задыхалась от слез, но заставила себя продолжать: — И взамен я всего лишь прошу, чтобы ты сегодня был рядом с ними.

Герберт прекратил притворяться, что читает. И обрушил на нее всю силу своего взгляда.

Его черные, словно обсидиан, глаза завораживали и пугали. Взгляд его, обычно непроницаемый, сейчас был острым и холодным, как золингеновская сталь.

— Я помню о финансовой помощи, которую оказал нам твой отец. А также слишком хорошо помню обо всем остальном, что он сделал. Злоупотребление влиянием, протекционизм, незаконное использование фондов избирательной кампании, не говоря уже о сексуальных домогательствах, — все это очень дурно пахнет, ты не находишь?