Селеста, бедная Селеста...

— Лешенька, — простонала я и не услышала своего голоса.

Услышал черный силуэт. Он дрогнул. Торс остался неподвижным, голова медленно повернулась на сто восемьдесят градусов. На меня смотрели черные глаза. В их лишенной выражения глубине отражались холодные бледные огни и языки пламени.

Я в ужасе схватилась рукой за горло. Не было сил видеть любимое лицо, застывшее словно маска. Не было сил отвернуться, закрыть глаза. С губ сорвался хриплый, придушенный стон.

Лицо напротив начало медленно меняться, сквозь Лешкины черты все явственнее проступали черты Градова, искривленные глумливой усмешкой. На меня надвигалось лицо, застрявшее в памяти с последней встречи. Губы шевельнулись, словно два длинных толстых червяка.

Я знала, сейчас услышу уже слышанное от него ужасное слово. В смертельном ужасе рванула руки вверх, стремясь закрыть уши. Рука, лежащая на горле, перестала повиноваться мне. Мои собственные пальцы сжимались, безжалостной хваткой сдавливая горло.

Лицо Градова все приближалось, надвигаясь на меня, увеличиваясь в размерах, раздуваясь, заполняя все поле зрения.

Скоро я видела только рот. Из этого рта, огромного, круглого, как у рыбы, раздалось мерзкое хихиканье и притворное сюсюканье:

— Селеста. Бедная Селеста...

Где-то слева и сзади зазвенел колокольчик: Селеста! Селеста!

Звон перешел в набат, загрохотал, разрывая перепонки, заполнил весь мир. Селеста! Селеста!

Дверь распахивается, и я невольно делаю шаг назад. Я забыла, какой Лешка высокий, отвыкла запрокидывать голову, взглядывая ему в лицо.

Он стоял в дверном проеме, точно посередине, одной рукой придерживая дверь. Другая рука метнулась вверх, к лицу, к тонкой белой ниточке, перечеркнувшей черную бровь. Я закрыла глаза.

— Что тебе нужно?

Я открыла глаза. Лешка уже убрал руку от лица и смотрел на меня с открытым и даже подчеркнутым недовольством. Черная бровь подрагивала, и это придавало смуглому Лешкиному лицу зловещее выражение.

Пришлось признать, что мне здесь не рады. Однако отступать некуда, за нами... Что там за нами? Любовь, будущее, жизнь, в конце концов.

Я попыталась сохранить спокойствие, чему ужасно мешало желание прижаться к широкой груди и выплакать в теплую нежную шею все свои беды. Надо держаться, сказала я себе. И, стараясь из всех сил держаться, спросила любимого:

— Может, впустишь в дом?

— Чего ради? — возразил любимый.

— Но ведь я пришла, — попыталась я быть убедительной.

— Тебя кто-то звал? — не смягчился хозяин дома.

— Давай не будем устраивать шоу для соседей, — зашла Я с другой стороны.

— Соседи на работе, — успокоил меня Лешка.

— Пожалуйста, — протянула я и сморщила лицо, намереваясь заплакать.

— Только не это, — ответно сморщился Лешка и отступил, освобождая мне дорогу.

Я сразу прошла в его комнату. Вид комнаты кардинально изменился. Причина стояла практически в центре — двуспальная, финская, покрытая мягким бежевым пледом. Сразу вспомнились Катины слова о жене. Почему я придала им так мало значения?

На свадьбе Лешка веселился один, никто при мне о его жене не упоминал, вот я про нее и забыла. Тем более что помнить не хотелось.

Вот сейчас из другой комнаты явится красоточка и уставится на меня вопросительно и недоуменно — что тебе здесь надобно, старче?

Лешка заметил мои взгляды по сторонам, но понял их неверно и сообщил, проходя к окну:

— Коля уехал. Еще утром.

— Я знаю, — хрипло ответила я и попыталась глотнуть сухим горлом. — Он заходил прощаться.

— Вы сильно сдружились.

В Лешкином голосе прозвучали ревнивые нотки. Или послышалось? Я быстро взглянула ему в лицо, но Лешка опустил голову, что-то старательно разглядывая у себя под ногами.

— А твоей жены нет дома? — наконец выговорилось у меня.

— Жены? Нет, жены нет, — коротко и непонятно взглянул на меня Лешка и отвернулся.

— А где она? — не отставала я. На фиг мне сдалась его жена? Вот он, рядом, протяни руку и коснешься волос. Кончики пальцев еще помнят их плюшевую мягкость.

— Ее нет. — Лешке явно не хотелось разговаривать о жене. Меня же это почему-то подстегнуло к новым вопросам. Стало крайне необходимым выяснить местонахождение этой самой жены:

— Ее здесь нет?

— Здесь нет, там нет, нигде нет! — разозлился Лешка. Чего он?

— Почему? — растерялась я.

— Потому что ее просто нет. Не существует в природе.

— Умерла? — потряслась я страшной догадкой. Так вот почему я ни разу ее не встретила. Нигде.

Лешка гневно таращился на меня, наливаясь смуглой краской. Я обругала себя за глупость. Разве можно так спрашивать? Ведь она его жена, ему больно... Я робко взглянула на него и опустила глаза, физически чувствуя на макушке сверлящий взгляд.

— Ее нет потому, что ее просто нет. Не существует. Понятно? — раздельно, как дебилке, объяснял Лешка.

Ничего не понятно. Я тупо уставилась на него. Лешка наклонил голову набок и смотрел на меня уже не гневно, а с пониманием:

— Так ты пришла познакомиться с моей женой? — Он хмыкнул, и от этого знакомого смешка меня бросило в дрожь и комната поплыла перед глазами. Я с трудом поняла следующие слова: — Зря торопилась. Жены у меня нет и не было. — И подтвердил в ответ на мой потрясенный взгляд: — Не женат я. Пока.

Я проигнорировала последнее замечание и, не веря собственному счастью, залепетала:

— Катя сказала, что в Дрезденском аэропорту ты познакомил ее со своей женой.

— Соврала, — легко отмахнулся Лешка. — Я не был женат, не был в Дрезденском аэропорту, не был в Дрездене. А Катьку в последний раз видел, ну не знаю, может, год назад, может, больше. В твоей, кстати говоря, компании.

Я поверила своему счастью. Оно оказалось таким большим и неподъемным, что свалило меня с ног и я буквально плюхнулась на кровать.

— Надо мне немножко выпить, — сказала я в стену. Через некоторое время перед моими глазами возник бокал с чем-то красным внутри. Я выпила залпом и не почувствовала вкуса.

— Еще? — прозвучал ехидный Лешкин голос. Я подняла голову. Лешка сложил руки на груди и смотрел на меня с заметным интересом.

— Капельку, — неуверенно попросила я и протянула бокал. Лешка налил из тяжелой квадратной бутылки без этикетки. Я снова выпила и заметила, что пью одна.

— А ты чего? — высказала я претензию хозяину.

— Для меня пить водку рановато.

— А это водка? — ужаснулась я.

— Прости, ничего другого в доме нет. Это калина на спирту. Бабушка прислала лечиться.

— А, ладно. — Я снова протянула бокал. Лешка забрал его у меня, но не налил.

— Хватит тебе. Развезет еще, что я с тобой делать буду.

Но я не чувствовала опьянения. Совсем. Только чуть-чуть отпустило пружину в груди, и я получила возможность говорить и думать, что говорить. Поэтому сразу спросила о главном:

— Леш, а у тебя кто-нибудь был?

Я не уточнила, но он понял и снова рассердился:

— А ты как думала? Для кого мне было себя хранить?

Я встала и подошла к нему. Я стояла так близко, что слышала его дыхание, чувствовала его запах и все-все вспомнила, сразу, будто и не было этого страшного бесконечного года. Мне не удалось взглянуть ему в глаза, я отошла к окну и, глядя на тяжелые нарядные шторы, сказала:

— Для меня...

— Да? — хрипло вскрикнул и тяжело задышал у меня за спиной Лешка. — Для тебя? Что случилось? Я снова понадобился тебе?

Жесткие пальцы впились в мои плечи. Лешка рывком развернул меня, и я увидела его лицо.

— Зачем ты пришла? Захотелось поиграть со мной? Еще помучить?

— Нет, нет! — Я отчаянно затрясла головой. — Я никогда не хотела мучить тебя. Лешенька! Я люблю тебя и всегда любила.

— Любила, — горько повторил Лешка и отпустил меня. Он отошел и сел на край постели. — Любила. Поэтому два раза отбросила, как ненужную вещь. — Он встряхнул кистью, словно стряхивая что-то мерзкое.

Я молчала. Лешка тоже помолчал, потом откинулся на поставленные за спиной руки и вытянул длинные ноги.