Страница 50 из 68
— Ты же знаешь, они с Виталием сегодня заказ сдают. — Постаралась, чтоб он не заметил моего сочувствия. Он заметил и повернул ко мне голову. Мы с ним почти одного роста, и я близко увидела серые глаза с ярко-синим ободком вокруг радужки.
— Вот скажи мне, что этот Виталька себе думает? Что он о себе воображает? Да такие, как Людмила... Она одна такая, больше нет! Если бы она ко мне, как к нему, относилась...
Теперь я погладила его пальцы, и мы прошли несколько шагов молча. Коля развернул меня на обратное направление. В глаза бросился циферблат вокзальных часов. Через восемнадцать минут поезд увезет Колю от нелюбимой московской жизни к радостям родного города. Коля тоже взглянул на часы и заговорил быстрее:
— Или вон Севка. Встречался с Наташей, жил с ней (здесь Коля искоса взглянул на меня и покраснел), а потом она познакомила его с младшей сестрой. И все! Видел я этого Лелика. По мне, большой разницы с Наташей нет. Разве что Лелик чуть хуже. Так нет же, вцепился в нее Севка, и никого ему не надо. А у них в семье скандал, сестры возненавидели друг друга. Шекспир.
И тут же без всякого перехода добавил:
— Ты, Алька, — мой самый первый друг, с того раза, еще на первом курсе, и всегда мне другом будешь. Я тебя не забуду и буду отношения поддерживать. Но я тебе вот что скажу: если вы с Лешкой из-за ерунды какой разбежались, то ты не гордись и найди возможность сама к нему подойти.
Видимо, это было главным, из-за чего Коля просил именно меня проводить его на вокзал. Мы поравнялись с подножкой его вагона. Коля обнял меня и велел:
— Иди. Я посмотрю, как ты идешь.
Я поцеловала его в шершавую щеку и послушно направилась к выходу.
Я сразу вспомнила случай, о котором он говорил. Странно. До этой минуты никогда о нем не думала и не помнила, просто начисто забыла...
К этому времени мы проучились чуть больше месяца и еще не очень хорошо знали ребят в группе. Нет, не так. Я знала многих, с кем вместе училась в лицее, это примерно две трети первокурсников. Ну, друзья друзей. Знакомые знакомых... Плюс те, кто резко выделялся из массы. Двух мальчиков с одинаковой фамилией и явно провинциальной внешностью не заметить было трудно. К тому же держались они рядом и особняком от остальных. Поэтому, когда на лекции мой взгляд случайно упал на одного из Кротовых, я закрутила головой, отыскивая второго. Не обнаружив, снова взглянула на одинокого парня и заметила, что одиночество его тяготит. Он бросал затравленные взгляды исподлобья и вжимался в парту.
Понятное дело, в перерыве я подошла к нему:
— Привет!
Кротов дернулся, как от удара, и уставился на меня. Его круглое лицо залило краской, но он справился с собой и ответил довольно бойко:
— Привет!
— Я Аля, — сообщила я, и он кивнул, то ли принимая к сведению, то ли сообщая, что в курсе. — А ты Толя или Коля?
— Толя.
— А где Коля?
— Заболел. Простудился. Лежит в общаге. Температура сорок. — Толя округлил глаза. Он, видно, устал от молчания и отчужденности и сейчас тараторил без умолку, боясь, что я уйду.
Прозвенел звонок, я кивнула Толе и вернулась на свое место рядом с Людкой. Пара кончилась, небольшая толпа отправилась в буфет. Мы с Людкой присоединились к мальчишкам. Толя шел за нами, стараясь держаться поблизости, но не навязываясь. Я позвала его, он подошел с радостной готовностью и пошел с нами в буфет, а потом в библиотеку. А потом все шесть лет так и ходил за Людкой. И Коля.
Ну а я по дороге домой сделала небольшой крюк и зашла в общежитие. Это был мой первый визит туда. Я страшно трусила, протягивая на вахте новенький «студак» и спрашивая, где мне найти Колю Кротова. Парень в камуфляже спокойно забрал документ и направил меня в нужную комнату.
Коля действительно лежал в жару. Дальше все просто. Я сбегала домой, в магазин, в аптеку, вымыла пол в комнате.
Явился радостный, полный впечатлений Толя, увидел меня и заморгал светлыми ресницами. Но я быстро приспособила его к делу. Послала к коменданту за сменой постельного белья. Толя справился с задачей блестяще. Так же лихо сменил белье и переодел Колю.
Я в это время стояла в коридоре, стараясь не замечать любопытных взглядов снующих туда-сюда студентов.
Потом мы поили Колю таблетками. Потом все вместе пили чай с малиновым вареньем и мягким батоном. Потом Толя провожал меня домой. И тараторил обо всем на свете.
На следующий день я забежала в общагу перед занятиями, напоила Колю сваренным дома куриным бульоном и повела Толю на лекции. Толя всю дорогу без умолку хвалился и надувался под взглядами встречных парней.
О Колиной болезни узнала Людка, понятное дело, потащилась со мной навещать страдальца. За ней другие ребята. Короче, когда через неделю Коля пришел в институт, его встретили как родного, да и все в группе вдруг перестали быть совсем уж чужими друг другу.
— Аля, заканчивай, пора домой!
Валера в последний раз щелкнул мышью, и экран его компа погас. Я нехотя провела процедуру выключения своей машины и встала из-за стола. Мы опять уходим последними. Валера заканчивает набирать автореферат своей кандидатской, а мне просто незачем и некуда идти.
Мама, повторяя бессмертный подвиг декабристок, последовала за любимым человеком. Правда, не «в глубину сибирских руд», а на подмосковную станцию Новоиерусалимская. Дяде Сереже предложили путевку в санаторий, мама раздобыла себе такую же, и они убыли.
Катя двумя днями раньше убыла в Санкт-Петербург.
Квартира — средоточие страстей — опустела, и только я нарушаю тишину комнат, появляясь там через день на десять минут с единственной, но благой целью напоить водой страждущих. Проще — полить три жалких цветочка на кухонном подоконнике. Да еще забираю почту из ящика в подъезде и кладу на тумбочку в прихожей.
Однокурсники окончательно разбежались по новой жизни, балуют нечастыми звонками. Самой звонить, искать общения сил нет. Во мне зреет мизантроп. Это вчера Людка сказала, когда я очередной раз отказалась пойти с ней и еще с кем-то «попить пивка и на бильярде».
Люба родила сына и уехала к маме под Томск, а Саша где-то воюет. Они навсегда ушли из моей жизни. Или я из их. Случайный попутчик в случайном купе случайного поезда. Впрочем, если сделать усилие, можно удержать их и сделать друзьями. Я знаю это точно. Нет сил. Потом пожалею. Нет сил.
Валера от меня чего-то ждет. Описывает круги, круги все сужаются, я в центре. Хороший парень. Чистый, добрый, привлекательный. Перспективный. Не противен мне. Нет сил.
Лешка снится каждую ночь. Боюсь спать. Сижу полночи у телевизора. Как он, где он? Можно позвонить Тане, узнать. При последней встрече она оставила номер своего мобильника. Нет сил.
Проснуться, встать, умыться, выпить кофе, добрести до работы, сесть и включить компьютер, и все. На большее нет сил.
На кафедре меня не трогают. Пятачков выдает задание. Я сижу, делаю что нужно, заканчиваю, скачиваю на дискету, отдаю Пятачкову или кладу ему на стол. Получаю новое задание.
Иногда обнаруживаю рядом с мышкой чашку чая. Бывает, горячего, чаще остывшего. Кричу в сторону Надежды Васильевны:
— Спасибо!
Нет сил услышать ответ.
— Слушаю.
— Аля, здравствуйте, это Таня. Вы меня помните?
— Конечно. Здравствуйте, Таня. Как поживаете?
— Спасибо, хорошо. Аля, вы извините, что беспокою. Даже не знаю, как сказать... Вы не могли бы приютить меня на пару часов?
— Ну пожалуйста. А что случилось?
— Я приехала на встречу с издателем, но предварительно не договорилась. А он уехал до конца недели. Ближайшая электричка через четыре часа, ключей от квартиры у меня нет. На улице жара, идти некуда.
— Приезжайте.
— Вы скажите как.
— Вы на метро?
— Да.
Приходится долго и подробно объяснять Тане маршрут следования. Она сто раз переспрашивает, наконец отключается. Я откидываюсь на спинку кресла. Перед глазами маячит японский настенный календарь, но вижу я картины прошлого, связанные с Таней. Вот она стоит у лестницы, приподняв лицо к Лешке; вот прижимается плечом к Градову, теребит пальцами его рукав, смеется; вот кричит, наступая на меня, и ее искаженное лицо несет следы безумия; вот неуверенно протягивает мне зачитанное письмо...