Страница 23 из 68
Вода показалась холодной, я с визгом вылетела на берег. Градов, сильными взмахами рассекая воду, поплыл поперек течения. Побегав по песку, я набралась решимости. Я плавала вдоль берега, пока Градов не присоединился ко мне.
Мы тихонечко поплавали рядом, и он помог мне выбраться на сушу. Его мокрая рука понравилась мне. Мне понравилось, как уверенно и бережно он держал мою руку. Я боялась, что он отпустит ее, но он не отпустил, и мы так и дошли до моей подстилки. Господи, какое счастье! Я никому не позволю отнять его у меня. Никому не позволю разлучить нас.
Мы попили домашнего лимонаду прямо из бутылки. Жалко только, что сначала пила я, а потом он. Лучше бы наоборот. Это как поцелуй. А так я лишилась его поцелуя. Я искоса посмотрела на Глебчика. Он пил, полузакрыв глаза, высоко подняв руку с бутылкой. Как пионер-горнист. Интересно, а он играл пионера-горниста? Я спросила:
— А какие роли вы играли мальчиком? — Я не хотела называть его Глебом Александровичем и не смела обратиться иначе, вот и не назвала никак. Просто спросила и взглянула на него еще раз. Сразу стало не до ответа. Он держал бутылку так, что его губы приходились точно на то место, где перед этим касались горлышка бутылки мои. Я определила по положению этикетки. Лимонад он налил в бутылку из-под спрайта, я запомнила положение «Р» относительно верхней точки. Интересно, случайное совпадение или он тоже хотел поцелуя?
Градов отстранил бутылку от губ, тщательно навинтил крышечку и поставил бутылку поглубже в куст, в прохладу, подальше от солнечных лучей.
— Первую роль я сыграл в девять лет. Фильм назывался «Семья». Я играл маленького Ленина. — Он замолчал, явно ожидая вопроса. Я спросила:
— Как это случилось? — и угадала с вопросом, потому что больше его поощрять не пришлось, дальше он говорил уже не останавливаясь.
— Благодаря потрясающему сходству. Меня выбрали из нескольких тысяч мальчиков. Потом в девятом классе — Ильич-юноша. Помните классическое: «Мы пойдем другим путем!»? Не помните? Ничего-то вы, теперешние, не помните. А тогда эту фразу знал каждый «от Москвы до самых до окраин». И меня знал каждый. Потом ВГИК, на третьем курсе сыграл молодого Ленина. Получил за эту роль премию Ленинского комсомола. Потом еще премию за роль Павки Корчагина. Фильм снимался на киностудии Довженко и получился так себе, но премию дали. Избрали членом ЦК ВЛКСМ. Про комсомол-то слыхали? Потом играл много ролей и ждал. Ждал, когда возраст позволит сниматься в роли взрослого Ленина. Это ведь самые важные вехи: перед революцией, революция, сразу после. Мое сходство с Лениным не проходило с возрастом, оставалось, конечно, не такое потрясающее, как в детстве, но тем не менее надежды на роль я не терял. Знал: одна такая роль — и пропуск в рай до конца жизни. Так бы и было, но тут перестройка. К образу Ленина отношение изменилось диаметрально. И к тем, кто его играл, тоже. Ролей не стало. Правда, не стало не у одного меня. Кто поумнее, рванул за рубеж. А я все размышлял, не решался. Думал, все вернется. Когда решился, было уже поздно. Я приехал, получил одну роль, на волне русской истерии в Голливуде. Какого-то отморозка из русской мафии — бывшего чекиста. Фильм прокатился удачно, поступило еще предложение. Но тут Ельцин получил независимость для России, объявил курс на демократию и общечеловеческие ценности, в Америку хлынул поток русских и так погулять, и на жительство. Очень скоро американцы нас разлюбили. Актеров тоже, к тому же бывших советских актеров, желающих сыграть в американском боевике отморозка из русской мафии — бывшего чекиста, развелось столько, что ногу стало негде поставить. Многие были моложе меня, лучше знали язык, хотя что там знать-то, для их боевиков — фак ю да фак ми.
Он так забавно это произнес, свирепо выкатив глаза и стиснув зубы. Я рассмеялась, и он рассмеялся тоже и закончил уже не так саркастически и печально, а просто. Повествовательно закончил:
— За семь лет сыграл в двенадцати картинах. Только роль все время играл одну и ту же. Те же ужимки, те же слова. В американском кино из амплуа, особенно приносящего доход, не выпрыгнешь. Да и чего выпрыгивать? Деньги платят. Чем больше картин, тем выше гонорар. Моей карьере завидовали не только наши, но и американцы. А я больше не мог. Следил за нашими делами по газетам, по Машиным письмам. Она домой звала, писала: «У нас свобода, снимай какое хочешь кино, были б деньги». И правда, пошли слухи, что какое-то шевеление в кино происходит, и снимают очень смело, и обо всем можно. Ну думаю, вот где пригодится мое голливудское прошлое. Вернулся домой, ткнулся туда-сюда, да нет кина... «Кина не будет, кинщик спился» — была в наше время шутка такая.
Так, что я, Алечка, — неудачник. Человек, который везде опаздывает.
Он сказал это, а его глаза смотрели мне прямо в душу и молили: «Разубеди меня. Скажи, что это не так». Милый, я скажу все, что ты хочешь услышать, все, во что ты готов поверить. И сама поверю.
Я осмелилась и тихонько дотронулась до его щеки кончиками пальцев. Он моргнул. Какие у него глаза! Какие необыкновенные у него глаза. Такие изменчивые. Вот они опять поменяли цвет. И такие глубокие. Он смотрит на меня. Он смотрит прямо в глаза глубоко-глубоко. В его глазах нежность. Я тону в этой нежности. Нежность заполняет меня. Пусть это длится вечно.
— Искупаемся? — вполне обыденно предлагает Глебчик, и я смеюсь от радости. Милый! Он лучше всех. Сразу понял мое состояние, понял, что я могу не справиться с собой, и пришел на выручку. Милый.
— Догоняйте! — Я вскакиваю и вприпрыжку мчусь к воде. Градов отстает и догоняет меня уже на середине реки. Бегает он хуже меня, а вот плавает гораздо лучше. Впрочем, я сегодня тоже плаваю хорошо. Вот до середины реки доплыла. А это не меньше десяти метров. Ну, может, семь. Все равно очень далеко. К берегу я возвращаюсь на буксире, придерживаясь одной рукой за плечо Градова, а второй помогая себе.
— А как вы женились?
— Да очень просто. Ездил с творческой бригадой на БАМ. Была такая комсомольская «стройка века» — вы, поди, и не знаете...
— Ну почему...
— Так вот. В составе группы была молоденькая поэтесса. Естественно, возник бурный роман. Который по приезде в Москву так же естественно закончился. Через какое-то время поэтесса поняла, что любовь не прошла бесследно. Короче, сыграли комсомольскую свадьбу. Фото во всех центральных газетах. Еще бы, два члена ЦК ВЛКСМ — комсомольские символы... Когда родился Лешик, новый всплеск радостного патриотизма! И вот уж почти четверть века вместе. Так что женились по «залету», а получилось по «любви».
Его глаза лучились смехом, а мне хотелось скрипеть зубами и грязно ругаться. Значит, это Лешка повинен в том, что я лишилась счастья быть с этим, самым главным в моей жизни мужчиной.
Я все время смеялась. Радовало все: жаркое солнце, синее небо, зелень леса, узенькая тропинка, по которой мы возвращались домой. Градов шел впереди меня, и я любовалась его широкими плечами, прямой спиной. Его темные, давно не стриженные волосы вились на влажной шее колечками. Мне страстно хотелось просунуть палец в это колечко и ощутить его шелковистость.
Тропинка тянулась по полю и вдруг забежала в лес. Сразу стало душно, как в парной бане. По спине Градова стекла капля пота, я завороженно наблюдала, как она бежала по глубокому желобку позвоночника. Градов передернул плечами, и от этого движения меня охватила такая радость, такое счастье, которого я не знала раньше и только все время ждала. От восторга на глазах выступили слезинки, я не видела, куда иду, споткнулась о корень и вскрикнула, падая. Я обязательно бы упала, но Градов мгновенно оказался рядом и подхватил меня на руки.
Он довольно легко шел, прижав меня к груди. Я обняла его шею обеими руками и уткнула в нее лицо, сунув нос ему за ухо. Ни с чем не сравнимое чувство охватило меня. Я чувствовала себя в полном порядке. Мое место было именно здесь, на руках этого мужчины, у его груди. Мне кажется, я мечтала об этом всю жизнь. Мечта должна была остаться мечтой, я ни на что не рассчитывала, но теперь, когда мечта сбылась, я пребывала в раю. Мои руки жадно ощупывали его плечи, гладили затылок, ноздри раздувались, втягивая его запах. Мне захотелось узнать вкус его кожи, и я не раздумывая поцеловала влажную пахнущую солнцем шею. Он вздрогнул, крепче прижал меня к груди, сбился с шага, потом выправился. Я блаженно вздохнула, закрыв глаза.