Страница 15 из 68
Кошка сидел на лавке рядом с Лешкой, выставив над столом круглую голову, и зорко наблюдал за нашими движениями и перемещениями снеди по столу. Стоило только чему-то подходящему оказаться на расстоянии вытянутой лапы, эта когтистая лапа выбрасывалась молниеносным точным движением, и добыча отправлялась с когтя в зубастую розовую пасть.
Лешка никак не реагировал на мародерство, ну а мне-то и вообще здешние порядки по фигу. В результате позавтракали мы ко взаимному удовольствию.
После завтрака и дружного мытья посуды (мыл Лешка, мы с Кошкой одобряли его, сидя рядышком) отправились по своим делам.
Мы с Лешкой решили исследовать сад. Кошка сопроводил нас до крыльца, но дальше не пошел, растянулся на самом солнцепеке на нагретых досках. Повозившись в поисках наиболее удобной позы, Кошка положил голову на вытянутые лапы и проследил за нами задумчивым взглядом желтых глаз, зрачок которых сузился до размеров точки.
— А в чем я пойду? — растерянно спросила я у Лешки. Он отмахнулся от меня и моей проблемы легким движением кисти:
— Без разницы.
Я не заметила его ухода, напряженно размышляя над проблемой туалета. Зачем-то вытащила сумку из встроенного шкафа, вытряхнула содержимое на постель и окончательно пригорюнилась от убогого зрелища: красненькие шортики, пара топиков, футболка, джинсы, свитер, ситцевый халатик. Есть еще сарафан, что на мне. Прошлепала босыми ногами к большому, в полный рост, мутноватому зеркалу, прибитому к внутренней стороне двери. Придирчиво оглядела себя, повернулась туда-сюда. Как ни смотри, увидишь одно — для вечеринки, пусть даже дачной, не годится.
— Что делать? — спросила я и только в этот момент осознала свое одиночество. Нельзя сказать, что я сильно удивилась, видимо, за какой-то край сознания зацепился факт Лешкиного бегства. Это было именно бегство — подлое и позорное. Он оставил меня в тяжелую минуту. А ведь я согласилась стать его женой. Не совершаю ли я роковую ошибку?
Мое изображение в зеркале дернулось и исчезло. В дверном проеме стоял Лешка, прижимая к груди ворох тряпок.
— Вот, мать привезла из Штатов.
Он свалил все на постель поверх моих вещей.
— Что это? — Я зачарованно уставилась на невиданное великолепие красок и тканей.
— Я без понятия. Она навезла кучу тряпок и попихала в кладовку. По-моему, ни разу не надела. Я не видел.
— А почему не надела?
— Ну, кто ж ее знает? В знак протеста, наверное.
— Против чего?
— Всего.
Я хищно запустила руки в шелковые завалы, выдергивая то одну, то другую вещь. Все они выглядели нарядными и ужасно дорогими. Я брала вещь, прикладывала к себе, откладывала, снова брала, бежала к зеркалу, с огорчением откладывала, тянулась к ней, снова откладывала... Все это на огромной скорости, в состоянии лихорадочного нетерпения, почти помешательства...
Лешка наблюдал за мной с обалдевшим видом. Я осознала это, перехватив его смятенный взгляд, мне стало стыдно. Смущение помогло взять себя в руки. Эти самые руки дрожали, когда я приступила к сортировке вещей. Для начала отложила все платья. Они не подходили мне по размеру. Над палевым шифоновым я с трудом удержала слезы. Добавила в эту кучу два костюмчика и широкие пестрые брюки. С огромным огорчением отложила две блузки. Особенно понравилась бледно-сиреневая с ришелье по вырезу. Славненькая, но размерчик не мой, а весь шик, чтобы блузочка сидела «по косточке».
Так, что осталось? Три юбки. Ну, здесь и думать нечего. Черная шифоновая с мелкими серыми и белыми цветочками. У пояса цветочков раз-два и обчелся, чем ниже — тем гуще, по подолу цветочный купон. Юбка длинная, до пола, и широкая. Это как раз не страшно. Пояс-кулиска позволяет стянуть веревочку сколь угодно туго. Просто юбка выглядит еще пышнее. И это не страшно. Я худая и высокая — лишняя пышность на бедрах только «в плюс».
К юбке идеально подойдет один из моих топиков — тонкий, черный с редкими серебряными искорками.
— А обувь? — опять всполошилась я.
— Тебе какой размер?
— Вообще-то 35-й, но можно 36-й.
— Такого нет.
— А какой есть?
— 37-й, 38-й — у мамы.
— А у Тани?
— Я не знаю.
— Узнай.
— Она не даст.
— Почему?
— Не даст.
— Что же делать? У меня только кроссовки и шлепанцы.
— Оу! — взвыл Лешка и убежал. «Сбрендил от моих проблем?» — озаботилась я.
Лешка вернулся с обувной коробкой. Под крышкой обнаружилась пара серебристых туфель без задников на довольно высокой платформе.
— Откуда это?
— Мама купила в прошлом году. На Митинском рынке. Мерила, вроде впору, принесла домой, а они 36-го размера. Поехали менять, продавцов и след простыл.
Шлепанцы мне подошли. Лешка сиял. Я поцеловала его в знак благодарности, он разлакомился продолжить.
— Иди, иди. Мне надо переодеваться.
— Я не помешаю.
— Обалдел?
— Мы скоро поженимся, — резонно заметил Лешка.
— Но еще не поженились, — не менее резонно возразила я.
Лешка моргнул, соглашаясь, и поплелся к двери.
— А ты у Марии Алексеевны спросился? — неожиданно вспомнила я.
— А ты как думаешь? — невоспитанно ответил Лешка вопросом на вопрос уже из-за двери.
Дом, куда мы были приглашены на вечеринку, располагался на одной улице с Истоминским. Мы с Лешкой проходили мимо него, гуляя, и я еще обратила внимание на кованую решетку. Дома самого увидеть не удалось, хотя, признаюсь, старалась очень. Но все дома этой улицы стояли в глубине участков за высокими кустарниками.
Мы с Марией Алексеевной рука об руку чинно перешли асфальтовую дорожку. Лешка, чуть отстав, надежно прикрывал наши тылы. Тани с нами не было. Или не позвали, или не пошла.
Я чувствовала себя неловко. Причина не в том, что я иду в незнакомый дом, к незнакомым людям и не в новом экстравагантном наряде. Причина в Марии Алексеевне. Увидев меня на лестнице в собственной юбке и серебряных туфлях, она обомлела. Я поняла: Лешка взял вещи без спросу, и готовилась принять кары небесные. Но Мария Алексеевна сухо заметила:
— Неплохо. — Пошла к выходу, не глядя на сына.
Я же, напротив, сторожила Лешкин взгляд, намереваясь испепелить его своим горящим взором. Лешка искательно заглядывал в глаза матери и избегал моих.
Дом оказался с колоннами, что называется, в колониальном стиле.
Мы торжественно продвигались по засаженной кустами аллее к освещенной площадке перед домом. Мария Алексеевна, горделиво вскинув голову, семенила впереди.
Несколько в стороне от входа под брезентовым навесом размещался длинный стол, уставленный тарелками с едой и бутылками с питьем. Вокруг него толпилось довольно много народу. Я во все глаза таращилась на женщин в причудливых дачных туалетах, мужчин, вальяжно перемещающихся с бокалами и тарелками в руках. В толпе мелькали экспонаты разного возраста, но, как я заметила, преобладали особы немолодые. Особенно привлекла мое внимание одна дама, высокая, статная, с серебристой прической, в длинном сером платье — она стояла в плотном окружении гостей, преимущественно мужчин, и имела прямо-таки сановный вид.
Наше приближение не осталось незамеченным, к нам повернулись головы, а несколько человек пошли навстречу.
Лешка увидел кого-то на противоположной от стола стороне площадки, заулыбался, выпустил мою руку и, здороваясь на ходу, устремился туда.
Я продолжала робко двигаться рядом с Марией Алексеевной к группе, окружающей седовласую даму. Нас приветствовали радостными возгласами. Мария Алексеевна обнималась с женщинами и даже с одним из мужчин. Прочие мужчины галантно прикладывались губами к ее ручке.
Мужчина в вельветовом пиджаке, небрежно накинутом на плечи поверх свободной рубашки, целуя руку Марии Алексеевны, бросил на меня цепкий взгляд небольших темных глаз.
— Прелестная девушка, — произнес он тоном знатока.
— Спасибо, Юрий Константинович, — машинально пробормотала я, умирая от смущения.