Страница 82 из 101
Но Джонсон нашел ее сам. Каково же было удивление Маргарет, когда она узнала в Джонсоне того самого стрелка на аэродроме Сприггс, который сбил русских летчиков. И, — ей так хотелось вычеркнуть из памяти именно этот эпизод! — того самого парня в ресторане «Бунгало», которого она внезапно захотела затащить к себе в постель вместе со мной. Джонсон же был с ней предельно корректен. Когда он вернулся в Монровию, то быстро уяснил, что его патрон, Чарльз Тайлер-младший, намерен слинять из страны вместе с папой и, что самое главное, не намерен никоим образом участвовать в судьбе Суа Джонсона, столь красиво сдавшего меня повстанцам, что, в конечном итоге, привело к гибели партизанского вождя Симбы. И тогда мой конвоир пошел за деньгами туда, где они наверняка еще были. А именно к индоафриканской девице Маргарет Лимани, возлюбленной Андрея Шута, затерявшегося в партизанских дебрях этой благословенной страны. Что было делать моей Маргарет? Конечно, ей ничего не оставалось, как нанять Джонсона. Его гонорар измерялся в астрономической для здешней нищеты суммой, но затраченные деньги Джонсон отрабатывал сполна. Он нашел Григория, получившего назад свое корыто. Он проследил, чтобы Волкову никто не мешал довести до ума пароход. Но, самое удивительное, Суа вычислил то место, где я рано или поздно появлюсь. Если жив. И возле этого места коммандо дежурил днем и ночью. Вот так мы и встретились.
— Знаете, мистер Эндрю, Вы можете считать меня кем угодно. Подлым предателем и убийцей. Маньяком. Кровожадным африканским аборигеном. Черномазым дикарем, в общем. Но я вам хочу сказать одно. Я профессиональный солдат. Война это не просто моя профессия, это, если хотите, призвание. Я заточен под выполнение поставленной задачи и я никогда не подвожу своего командира. Я его не предам до тех пор, пока он меня не предаст.
Мы возвращались в центр Монровии. Мне нужно было вернуть машину Джимми. И попытаться забрать оттуда Сергея. Я был уверен, что Журавлев захочет остаться в Монровии. Он в центре событий. Ему сейчас, должно быть, кажется, что материалы, отснятые в Либерии, сделают его всемирно известным. А как же иначе? Ведь на его кассетах собрана полная антология этой войны. Того, что отснял Сергей, достаточно, по моему скромному разумению, на десяток фильмов. Такой материал не отснял никто, кроме Сергея. И мне почему-то особенно приятно было осознавать, что все это отчасти благодаря мне. Слегка заглянув в себя, я сделал открытие, которое приятным назвать нельзя. «Андрей», — сказал я себе с долей удивления, — «оказывается, и тебе присуще маленькое эксклюзивное тщеславие.» Но, признаться, тщеславие и впрямь было слишком микроскопическим, чтобы пытаться с ним бороться, тем более, это наверняка была бы бесполезная борьба. Победить свои пороки абсолютно невозможно, с ними можно научиться лишь сосуществовать. Ну, да ладно, вернемся, к Джонсону, который снова сидел за рулем и снова загружал меня своими настойчивыми монологами.
— Да, — говорил Джонсон, — на сей раз предали меня. Хотя свою работу я выполнил честно и до конца. В Соединенных Штатах я был бы уважаемым человеком. Даже героем. Знаете, какие задания я выполнял у Тайлера? Если бы это было в Америке, то на мою грудь навесили бы полкило орденов. А здесь на меня навесят всех собак. И, в конце концов, отправят к праотцам, чтобы не мешал и не путался под ногами у обеих Чарльзов, старшего и младшего. Потому что это Либерия. И мне не повезло родиться в Либерии. Жизнь либерийца не стоит ничего. Здесь с любым человеком можно сделать все, что угодно. Со мной, с Маргарет, вон с ним, — Суа махнул вяло свисавшей кистью руки в сторону худющего африканца в грязной майке, сидевшего на корточках возле обочины дороги. — Но Тайлер забывает, что и сам он либериец. И однажды может оказаться на моем месте. Или на его.
Снова жест в сторону малоподвижного парня в майке.
— Вот поэтому я решил работать на Маргарет и спасти тебя.
— Послушай, Суа, мне все это неинтересно, — сказал я как можно равнодушнее. — Меня этим ни за что не пронять. Скажи лучше, зачем ты сбил Левочкина.
— Кого? — удивился Джонсон.
— Ле-воч-ки-на, — раздраженно произнес я по слогам фамилию летчика. Чтобы Джонсон лучше ее усвоил.
— Liovoshnika? — переспоросил Джонсон, конечно же, исковеркав русскую фамилию. — А-а-а, я понимаю, это тот пилот, который привез «стрелы». Послушай, я же тебе сказал. Я солдат и привык исполнять приказы. А не спрашивать, зачем мне их дают. Я могу сказать тебе одно. Мне приказали сбить этот самолет.
— Кто, Чакки?
Суа отрицательно замотал коротко стриженой головой.
— Тогда кто? — поинтересовался я.
— Бери выше, — и глаза Джонсона загадочно закатились вверх, обнажив белки в красных прожилках.
Я взял выше. Там был только президент. Об этом я и сказал Джонсону, а тот ничего не ответил. Только нервно забарабанил пальцами по рулю. Ну, ладно, подумал я, при случае продолжим докапываться до правды.
— Хочешь, я расскажу тебе, почему я ненавижу белых? — внезапно спросил меня Суа фамильярным тоном.
Меня, признаться, этот вопрос застал врасплох. Во-первых, я не знал, что Джонсон, оказывается, черный расист. А, во-вторых, мне не было никакого дела до симпатий и антипатий этого убийцы. Подумаешь, нелюбовь к белым. Я вот, например, тоже не люблю отдельных представителей человечества. Наркоманов, например. Гомосексуалисты мне тоже не нравятся, но, между тем, с некоторыми из них приходится общаться. По делу, разумеется. Еще я не люблю проституток. Хотя ценю их профессионализм. Список нелюбимых социальных категорий можно было бы продолжать, но это мой личный список, и меньше всего я был намерен зачитывать его бывшему коммандо. Джонсон же, наоборот, намерен был разоткровенничаться. Впрочем, эти его откровения имели цель отвлечь меня от опасной и неприятной для него темы. Догадавшись, что правдивого ответа на вопрос «Кто приказал сбить грузовой самолет?» сейчас ожидать нечего, я махнул рукой — виртуально, конечно! — и сказал Джонсону: «Валяй». И добавил: «Только покороче, ладно?»
ГЛАВА 42 — ИСТОРИЯ ЛЮБОЗНАТЕЛЬНОГО ЮНОШИ СУА ДЖОНСОНА
Я родился недалеко от Монровии. Род моего отца восходит к американским черным колонистам. А мать из племени Гио. Именно она назвала меня Суа, что можно перевести, как «начало новой эры». Мать очень хотела, чтобы моя судьба была совсем другой, непохожей на нашу жизнь в деревне, полную вони, аромата бедности. Но даже сейчас, когда я давно уже не имею ничего общего с деревенской нищетой, всякое дерьмо само меня находит. Честно говоря, в детстве у меня никогда не было желания стать военным. Так сложились обстоятельства. Они сделали за меня выбор. Мне было одиннадцать лет, когда я вместе с двумя своими приятелями оказался в самом счастливом месте Либерии — на каучуковых плантациях. Эти плантации до сих пор находятся в собственности компании «Бриджстоун». Название наверняка вам известно. Оно красуется на каждой десятой автомобильной покрышке. Мы промышляли мелким воровством, ну, знаете, как это бывает в бедной деревне. То пару кур утащим на рынке, то вязку бананов. То вытрусим деньги из пьяного фраера, сразу на выходе из придорожного кафе. Главное условие успешного проведения этой операции — это, чтобы фраер был в одиночестве и едва держался на ногах. Однажды мы ошиблись с клиентом. Тот оказался трезвее и расторопнее, чем мы думали. В общем, нас загребли в полицию. Всех пятерых. Полицейские нас изрядно потрусили, гораздо серьезнее, чем до этого мы чистили местных алкоголиков. Выгребли из карманов весь наш скудный заработок. Но и этого для констеблей оказалось мало. Толстый сержант взял двоих наших в заложники. А оставшимся троим, включая меня, приказал к обеду следующего дня принести ровно в два раза больше денег, чем лежало у него на столе. В противном случае всем нам грозил тюремный срок. С отбытием в том самом месте, куда я вез вас и вашего друга. На это согласиться мы не могли. Нам дали шанс, и мы его решили использовать наилучшим образом. Мы перелезли через проволочное ограждение и оказались на плантации. Чего мы там искали, непонятно. Конкретного плана у нас не было. Но, думаю, мы решили, что проберемся на виллу одного из белых владельцев компании и попробуем забрать все то, что плохо лежит. Если, конечно, на вилле никого нет. В общем, мы попали на территорию плантации. Удивительное место, я вам скажу. Бесконечные ряды ровно высаженных деревьев. На каждом сделан надрез. Мутный сок медленно сбегает в металлический сосуд, привязанный к стволу пониже. Воздух наполнен каким-то особенным ароматом, который не то, чтобы пьянит, а, скорее, расслабляет. И вот стоишь ты, расслабленный, между рядами деревьев, вдыхаешь аромат и смотришь вперед. А впереди, за деревьями, видна зеленая лужайка, на которой можно в гольф играть, кажется даже, что ее стригут специально обученные люди два раза в день, и на этой лужайке стоят аккуратные, чистые и роскошные дома. Какой из них принадлежит хозяину плантации, мы запутались. Да и как могло быть иначе? Мы стояли, придавленные то ли количеством объектов, то ли запахом каучука, и не могли выбрать, с какого объекта начать. Но выбор сделали за нас. Внезапно я почувствовал, как неведомая сила заводит мне руки за спину, причем, так быстро, что я не успел ничего понять. Это в первую секунду. А во вторую мне показалось, что земля поднимается и хрясь меня по лицу! Но, конечно, это я сам, вернее, меня самого ткнули мордой в газон. Нас скрутили трое белых парней в синей униформе. На спинах комбинезонов надпись «Бриджстоун». Как мы их не заметили! Это было невероятно: плантация просматривалась насквозь, а, между тем, я не заметил никакого движения. И вдруг — раз! — молниеносная атака и захват. Сейчас признаю, что те белые парни сработали идеально. Нас бросили в кузов джипа и через десять минут мы втроем, раздетые по пояс, стояли перед крепким человеком лет тридцати, одетым в такую же униформу, как и наши любезные конвоиры. Он скомандовал положить нас прямо в пыль и отвесить по пятнадцать ударов кнутом. Кнут был на манер тех, какими ковбои погоняют своих лошадей. Такой же длинный и тяжелый. От первого удара оставался глубокий след. От второго начинала сползать кожа. Третий проникал до мяса. Мои товарищи страшно кричали. А я молчал. Не знаю, почему. Мне было так же нестерпимо больно, как и им. Мои губы искривились от боли. Но я словно зажал звук на магнитофоне и молчал. Не думаю, что мне хотелось тогда проявить упорство. Просто я не мог кричать, и это было что-то физиологическое, не от ума, а от природы. Тогда начальник этих белых в униформе приказал остановить экзекуцию и распорядился отпустить моих крикливых друзей восвояси. А меня оставить. Он поднял меня левой рукой и поставил перед собой. Этот человек был не очень высокого роста, но тогда он мне казался великаном. Я сам едва доставал ему до груди. Представьте себе, как я стоял перед этим белым. Он сильный и откормленный. Я худой, слабый и беззащитный. В кровавых полосах на черной спине и заднице. Представили? Хорошо. А теперь представьте себе, что он почувствовал, когда я посмотрел ему в глаза. И вот тогда этот ублюдок попросил принести ему перчатки. Перчатки тут же принесли. Он, не торопясь, надел их на руки. Сначала левую, потом правую. Взял меня за плечи и развернул так, чтобы я увидел его глаза. Ничего особенного, обычные карие глаза. Затем он левой ногой в ботинке наступил на мою босую правую. Подошва была вся в мелких шипах. Они больно вошли в мою кожу. Но эта боль не шла ни в какое сравнение с той, которую я уже испытал. Белый начальник развернулся и ка-а-ак заехал прямо мне в лицо с правой! Я рухнул, как подкошенный. Его ботинок продолжал удерживать мою ногу. Когда я падал, то услышал хруст. Ломалась моя кость. Именно этого и хотел белый. Я и тут смолчал. Потому что потерял сознание. А когда оклемался через минуту или около того, то нашел в себе силы подняться. И демонстративно стал на обе ноги. Сломанная ступня болела так, что мне хотелось умереть, но еще больше мне хотелось задушить этого белого. А он, спокойно глядя на меня, распорядился отсыпать мне еще пятнадцать ударов кнутом. Что было потом, я не помню. Знаю только, что меня привезли в деревню и бросили, как пса, подыхать возле первого же дома. Меня нашли и сумели спасти. Месяц отпаивали травами, а ногу вправили без хирурга, сами. Оказалось, что кость цела, правда, сместились суставы, ну, да это было делом вполне доступным для наших местных знахарей из деревни. Вполне оклемался я через три месяца и решил во что бы то ни стало найти этого белого. И я нашел его почти через десять лет. Я понемногу интересовался тем, что происходит на плантациях, и выяснил некоторые интересные подробности. Каучуковый бизнес охраняла одна частная фирма. Из тех, что тренируют наемников. Их много нынче развелось в мире. Они берут на работу начинающих негодяев, полгода тренируют их, после чего превращают в законченных подонков. Эта же отличалась тем, что почти всегда отбирала людей с опытом службы в армии. А белый ублюдок, которого я разыскивал, как раз и был тем парнем, который, помимо всего прочего, руководил отбором. К двадцати я отслужил в либерийских войсках. Я всегда старался быть лучшим в своем подразделении и все нормативы выполнял на «отлично». У меня был серьезный стимул. Я хотел попасть на плантации «Бриджстоун», теперь уже легально. И это у меня вышло. Я прошел отбор и был принят на самую низкооплачиваемую должность в службе охраны плантации. За десять лет многое поменялось. Прибавилось роскошных домов. Появилась конюшня с прекрасными лошадьми. Белый начальник, все же, был на своем месте. Казалось, он нисколько не изменился. Те же широкие плечи и упитанное довольное лицо. Даже синяя униформа была похожа на ту, которая была на нем много лет назад. Я вскоре надел такую же, после того, как с легкостью прошел все тесты. Белый, кажется, не узнал меня. Пожал руку и вручил задаток. Все, чему меня научили в либерийской армии, здесь оказалось практически бесполезным. Вернее, я хочу сказать, армейская подготовка помогла мне получить эту работу, но для того, чтобы продвигаться по служебной лестнице, я должен был уметь несравнимо больше. И я учился. Тому, как правильно определять нарушителя еще до того, как он увидел тебя. Как неслышно подобраться к нему и максимально быстро нейтрализовать. Под словом «нейтрализовать» понимались разные способы. Постепенно я стал понимать, что мы не совсем охранники, а, скорее, солдаты, задача которых отбить любое нападения на иностранную частную собственность. Вы и сами теперь видите, что в Либерии это сейчас актуально, впрочем, как и всегда. В этой частной армии я старался быть хорошим солдатом. Потому что, как я уже сказал, у меня была цель. Вскоре мне предоставилась возможность добиться того, чего я хотел. Однажды вечером меня поставили охранять бунгало, в котором жил белый начальник. Я уже достаточно хорошо знал его привычки, поэтому был уверен, что к двенадцати часам он прикончит треть литра виски и заснет глубоким сном праведника. В четверть первого я бесшумно, так, как нас учили на тренировках, вошел в дом и поднялся в спальню своего начальника. Подо мной не скрипнула ни одна половица. Я приоткрыл дверь и заглянул в комнату. Лунный свет падал через окно на постель, освещая одеяло, которым был укрыт белый. Я достал из кожаных ножен свой «кабар», подошел к постели и молниеносным движением резанул начальника по горлу, так, чтобы лезвие ножа прошлось от уха до уха. Но мой «кабар», хотя и был отточен идеально, почему-то застрял в теле ненавистного белого. Я откинул одеяло и увидел под ним пластикового манекена для отработки приемов рукопашного боя. Что такое? И тут, не успев даже обернуться, я получил страшнейший удар по голове. «Ну, что, оклемался, мститель?» — это были первые слова, которые я услышал, придя в себя. Оказывается, этот белый на первом же тесте узнал меня, но не подал и виду. Ему, видите ли, было интересно, сможет ли он меня перехитрить. И ведь перехитрил. Я, связанный, лежал на полу его спальни, и ожидал, что он меня убьет моим же ножом. Или скормит львам. Или передаст либерийским властям, как опасного преступника, что было бы равносильно первым двум вариантам. Но ничего этого не случилось. Наоборот, моя карьера пошла вверх. Сначала мне подняли зарплату. Потом отправили совершенствовать боевую подготовку. Я провел три месяца на базе в Южной Африке. Осваивал навыки выживания в горах и пустыне под надзором бывшего родезийского офицера. Потом меня перебросили в Британию, изучать антипартизанскую тактику тамошних спецподразделений. За все это платила компания «Бриджстоун». Зачем, спрашивается, каучуковой компании такой суперохранник, как я? Таких, как я, было несколько человек. И мне стало ясно, что компания готовится к серьезной войне. То есть, они были уверены, что война начнется. А ведь в то время у нас, в Либерии, все было хорошо и спокойно. Посудите, эти белые инвесторы всегда знали о нас больше, чем мы сами. Они знали о нашем будущем. Почему, я спрашиваю? Да потому, что они же его и планировали. Мы никогда не были хозяевами в Африке, и никогда ими не будем. Но вернемся к белому, который меня не убил. Перед отправкой в Южную Африку я спросил его, почему он этого не сделал. Начальник ответил, что ему нужны только самые лучшие солдаты. А лучший солдат это тот, у которого присутствует личная мотивация. Если я почти десять лет вынашивал способы его убийства, то и выполнения других задач я буду добиваться столь же упорно. «Но, кроме этого мне было очень интересно, кто кого переиграет,» — добавил белый начальник. — «Мне ведь тоже нужно поддерживать форму, а то и сам расслабился.» Когда, через полгода, я вернулся в компанию, я увидел, что мой босс тоже не терял время. Он сделал неплохую карьеру и вошел в состав правления компании. Теперь в его распоряжении был целый вертолет с пассажирским салоном. Вертолет был предназначен для патрулирования плантаций, но этот человек использовал его так, как хотел. Часто набиваясь в салон вместе с пьяными друзьями и девицами всех цветов кожи, он летал на пикники на южную границу. А мы, элита его частной армии, должны были выезжать туда заранее и разворачивать палаточный лагерь. Жратва, матрацы, посуда, пресная вода, противомоскитные сетки и все прочее. Не для этого меня учили воевать. Вертолет, с надписью «Бриджстоун» в готическом стиле, часто видели и в соседней Сьерра-Леоне, и в Гвинее, и в Кот д'Ивуар. Очень заметная машина: борта выкрашены в сине-белые тона, а поверх них красная готика логотипа, стильно наползающая на стекла квадратных иллюминаторов. В общем, за шесть месяцев моего отсутствия жизнь начальника круто изменилась. Но и сам он тоже стал другим. Я бы ни за что не поверил, что человек за полгода может так измениться, если бы не увидел это своими глазами. Он наел рыхлое брюхо, на его лице образовался второй подбородок, а на затылке неприятные складки. Говорили, что он стал принимать какие-то средства для похудения, которые подействовали абсолютно противоположным образом. Но, я думаю, дело было не в них. Ведь он превратился в беспомощный студень не только внешне, но и внутренне. Белому показалось, что он стал всесильным, и поэтому он расслабился. Однажды я сказал ему об этом. Знаете, что он сделал в ответ? Снова, как много лет назад, надел перчатку и заехал мне в зубы. А потом сказал: «Попробуй меня теперь убить, гаденыш.» Рядом с ним стояла охрана. Некоторые из них прошли вместе со мной спецкурс в Южной Африке. Каждый охранник понимал, что может оказаться на моем месте. Но он платил им зарплату, и поэтому парни смолчали. Впрочем, убивать я его не собирался. Он сам себя убил. Пьяный, с рубахой, натянутой на круглом пузе, с красными мешками под глазами. Как всегда, белый был уверен в себе и своем будущем. Но я-то понимал, что ему конец. Тому, кто слишком быстро расслабляется, всегда приходит конец. И я ушел от него. Потом он меня звал назад. После того, как протрезвел, конечно. Просил прощения за оскорбление, а когда я ответил отказом, начал грозиться, что оставит меня без куска хлеба. Долго без дела я не сидел и вскоре уже работал на Тайлера. Тайлер хотя бы не делал вид, что лучше и умнее меня. Он действовал так, как любой подонок на его месте. Но это был черный подонок, как и я. Он никогда не делал вид, что лучше меня знает мое будущее. Поэтому у меня к нему претензий нет. Даже после того, что он меня предал. Выбросил. Вот точно так, как вы сейчас бросаете в окно окурок своей сигары. Кто знает, как бы поступил на его месте я?