Страница 69 из 101
«Петрович, а заведи любовницу!»
«Да ты что!» — ужаснулся старик. — «У меня же семья.»
«У всех семья,» — спокойно возразил Плиев. — «Если в семьдесят лет человек отказывается заводить любовницу из-за наличия семьи, а не из-за отсутствия потенции, то не все еще потеряно.»
После первого разговора Петрович ушел в отказ. После второго согласился рассмотреть возможность адюльтера. Но только теоретическую. Во время третьей беседы старик решился перейти от теории к практике.
«А кого, по-твоему, тут можно, так сказать, ...привлечь...,» — заговорил Петрович эвфемизмами. Он бы очень удивился, узнав, что простые обороты его речи называются столь мудреными терминами. — «Местные же не пойдут. Может, наших, русскоязычных?»
«Русскоязычные не годятся,» — рассуждал Плиев. — «Те, кто согласятся, или бляди. Или домработницы. А тебе же нужно и то, и другое в одном лице.»
«Вот филиппинки еще... Они неплохо убирают. И они, знаешь, такие...»
«Какие?» — переспросил Плиев.
«Ну, такие... Маленькие, в общем. Миниатюрные,» — робко объяснял старик.
«Так тебе что, маленькие нравятся?!» — грозно удивился кавказец.
«Да нет, не то, чтобы...» — смутился Григорий Петрович. — «Они, понимаешь, чем моложе, тем безропотнее. И вопросов не задают.»
«Совсем ты, Петрович, здесь пропадешь один. Когда у тебя в крайний раз была женщина?»
Летчики, однако, очень суеверный народ. Никогда не произносят слово «последний» и заменяют его синонимом «крайний», демонстративно разрушая стандарты русского языка. Это, конечно, раздражает филологов, а летчикам помогает очень быстро сообразить, кто твой собеседник — свой, или чужой.
«Женщина? Полгода назад.»
Семья Кожуха была разбросана по всему бывшему советскому пространству от Владивостока до Таллина. Всем своим детям и внукам Петрович исправно посылал заработанные деньги. Жена в Дубай приезжать не любила, поэтому примерно раз в год старик брал отпуск и отправлялся на месяц на родину, в Мелитополь. Секс в жизни менеджера давно уже не был связан с семейной жизнью.
«Была у меня раньше филиппинка. Очень хорошая девочка. Каждое утро перед работой делала мне минет. Каждый вечер, когда я приходил, согревала ванну ровно до температуры человеческого тела, бросала туда лепестки роз и терла меня губкой.»
«Ты за полгода, наверное, истосковался за минетом?» — заметил Плиев с недобрым сарказмом. Но Петрович не заметил грубости.
«За минетом? Нет, только за ванной. В моем возрасте, Казбек, ванна приятнее,» — мечтательно и тихо сказал старик. — «И эффективнее.»
«Ладно, будет тебе маленькая и без лишних вопросов,» — буркнул Казбек, смутившись.
Обещание свое он выполнил. Девушка идеально соответствовала тому образу, который придумал Петрович. Ей было семнадцать лет. Из-за своей худобы она могла сойти и за четырнадцатилетнюю. Она проявляла покорность в сексе, демонстрировала великолепное качество уборки жилых помещений. И при этом не задавала лишних вопросов. Она вообще не спрашивала ни о чем. Потому что была немой. Она потеряла речь из-за контузии, когда у себя на родине, в Южном Судане, попала под артиллерийский обстрел тамошних повстанцев. Что-то замкнуло в ее нервных окончаниях, и она лишилась дара речи. А, может быть, потеряла желание говорить с внешним миром. И поэтому замолчала. Но внешний мир все же вынуждал ее выходить на контакт, чтобы зарабатывать на хлеб насущный. Был ли сложен тот путь, по которому она попала в Эмираты, Григорий Петрович не знал. Да и не хотел знать. В конечном итоге, он был потребителем ее услуг, не больше. И прошлое девушки его не интересовало.
Все же Кожух к ней сильно привязался. Денег он тратил на нее немного, но к исполнению финансовых обязательств перед девушкой относился исправно. Она и за это была ему благодарна. Каждый раз, когда старику нужна была ее ласка, она добросовестно играла роль любовницы, даже и не задумываясь о том, что в жизни может быть по-другому. Другие варианты она не рассматривала, безропотно проживая настоящее и не мечтая о будущем.
Мой звонок его застал врасплох. С другой, арабской, стороны диалога, ко мне доносились обрывки суеты и шуршания постельных принадлежностей. К своим репликам Петрович часто подмешивал звукоподражательные слова, которыми обычно подгоняют ленивую домашнюю живность. Сейчас я был, как никогда, некстати. Но я его босс. К тому же, время было дневное, значит, формально Кожух находился на службе. И все же, я первым делом извинился за вторжение в личную жизнь.
— Ничего-ничего, я, Иваныч, все время на работе. Докладывать надо?
Его доклад был коротким и невеселым. Ну, что ж, о том, что может произойти, если утерять контроль за ситуацией, я знал и раньше. Сейчас нужно было не бизнес спасать, а самого себя. Потом можно было подумать и об остальных делах. Мне не нужно было много слов, чтобы поставить Петровичу задачу, но, услышав, что я от него хочу, старик на минуту потерял дар речи. Я услышал, как в Эмиратах что-то тяжелое грохнулось об пол и рассыпалось мелкими осколками по кафельной поверхности пола. «Да, ешкин кот!» — выругался мой менеджер.
— Петрович, — говорю. — Ты цел?
— Цел, Андрей Иваныч. Повторить задание?
— Повтори, не сочти за труд.
— А если прослушка?
— Петрович, цена вопроса — моя жизнь. Тут не до прослушки.
— Понял.
И я почти слово в слово услышал то, отчего Петрович начал ронять на пол стеклянные предметы.
— В течение недели подготовить один борт с грузом. Груз — около тридцати тонн стрелкового вооружения. Конечный пункт назначения аэродром Ганта. Это северо-восточная граница Либерии. Особые документы не требуются. Груз оформить как металлолом. Андрей Иваныч, можно вопрос?
— Можно.
— Но ведь самолет и впрямь повезет металлолом. Вы хотите, чтобы я собрал весь военный утиль, который смогу я найти за неделю, и погрузил его на «семьдесят шестой». Разбитое, искореженное, не подлежащее восстановлению оружие. Так?
— Так. Но я не понял вопрос.
— Погодите. С этим металлоломом высококлассный летчик должен лететь в зону боевых действий. Так?
— Так. Дальше.
— Дальше вот что. Чего ради пилот должен сажать целый самолет, набитый металлоломом, там, где идет война? На неизвестном аэродроме? Кто на это согласится? И зачем Вам это нужно?
Кожух сделал ударение на слове «Вам». Вместо одного, вопросов было задано много. Так много, что дело начинало попахивать бунтом на корабле. На этот счет у меня был готов ответ.
— Григорий Петрович, пока это нужно мне. Почему? Потому что я спасаю свою жизнь. Но, вполне возможно, спасать свою жизнь придется и тебе. Потому что я под следствием. — Я не стал вводить Петровича в сложную схему моих взаимоотношений с либерийской фемидой. Главное, чтобы он понял: у нас проблемы, у меня, и у него.
— Если меня закроют, — продолжал я, — то тебя сотрут в порошок. Ты, именно ты, заинтересован, чтобы вытащить меня отсюда. Любой ценой. Если хочешь, конечно, и дальше наслаждаться жизнью на берегу Залива. Теплого такого, сытого. Нефтяного. У тебя мои деньги. Деньги должны работать. Вот и работай.
Петрович закряхтел. Переброшенное через космос, преодолевшее за считанные доли секунды полмира, до меня донеслось его сопение.
— Куда это все нужно доставить?
— В Ганту, Петрович, в Ганту, — сказал я примирительно.
— Не знаю, где это. А если там самолет не сядет?
— Обязательно сядет. По-другому нельзя, — отрезал я и нажал на кнопку сброса.
Работать Петрович умел. А я себе дал слово: как только вернусь, сразу же его уволю. Нехорошо, когда твой менеджер задает слишком много вопросов. Кстати, надо бы поменять и всех остальных работничков. Если роптать начинает вернейший из вернейших, об остальных говорить не приходится. Но сначала нужно выбраться отсюда.
ГЛАВА 35 — ЛИБЕРИЯ, ГАНТА, ИЮНЬ 2003. СТАЛЬ И АЛМАЗ
Через неделю я был в Ганте. Этот городок до войны был не слишком известен. Тихая африканская граница между Либерией и Гвинеей. Сорок тысяч населения в глинобитных одноэтажных хибарках. Но во время войны город постоянно переходил из рук в руки. Боевикам нужна была граница. Там, на севере, они отлеживались, залечивали свои раны. Оттуда получали подпитку оружием и деньгами.