Страница 48 из 101
Мы взлетели против ветра, который дул со стороны Средиземного моря, и сделали круг над аэродромом. Терминал имени королевы Алии медленно и печально проплыл под нами. Темный прямоугольник на однообразном желтом фоне. Меня всегда удивляло, почему на этой бесплодной пустынной поверхности люди живут лучше, чем у меня на родине, в Украине. Когда летом летишь вдоль Днепра, то кажется, что под тобой собралась вся зелень планеты. Бесконечный ковер жизни и молодости. Он не похож на Европу, где все расчерчено на параллели и перпендикуляры, и это так хорошо заметно сверху. Он не похож и на роскошную, но хаотичную Амазонию, настолько роскошную, что человек здесь кажется чем-то инородным, вредным и враждебным. Соответственно, джунгли воюют против человека. И уж, конечно, зеленая моя Украина не имеет ничего общего с желтыми песками Иордании. В песчаной Иордании нет ничегошеньки ценного. Ни природных ресурсов, ни нефти с газом. Ни удобного морского порта. И все же иорданцы, люди пустыни, научились жить лучше и правильнее, чем мои соотечественники.
«Почему так?» — спросил я об этом Плиева, когда самолет, развернувшись на восток, набрал восемь тысяч метров.
«Я вот что думаю,» — сказал осетин. — «Они же буферная зона между Израилем, Америкой и остальным арабским миром. А быть буферной зоной всегда выгодно. Это там у вас, на Украине, кажется говорят, что умный теленок двух маток сосет?»
Я пожал плечами, а про себя подумал, что дело не в буферной зоне. Украина всегда была таковой. От Богдана Хмельницкого и до нынешнего президента. А жизнь от этого лучше не стала. Нет, можно, конечно, сосать двух телок и, тем не менее, влачить жалкое существование, подчиняясь бессмысленным приказам. Воспринимая, как должное, тот факт, что тебя твои же соплеменники обкрадывают, обманывают и всячески унижают ради трехкопеечной выгоды. Есть в нас какой-то изъян. Нет в нас чего-то такого, что есть, кажется, в иорданцах, жителях желтой земли под моим самолетом.
Самолет, тем временем, покинул воздушное пространство Иордании и уже подлетал к иракской военной базе, на территории которой был аэродром. Нас вел уже местный диспетчер. Явно военный. Он передавал нам данные так, словно произносил приказ. Гражданские по-другому общаются с пилотами. Гражданские произносят команды мягко, так, словно дают старому другу полезные советы. Этому было все равно, кто ты, друг или враг. Диспетчер, голос которого мы слышали в наушниках, просто выполнял поставленную задачу — довести грузовой самолет до полосы. И эту задачу он выполнил идеально.
Ну, и мы тоже показали высокий класс. Наш «ил» снизился и на предельно малой высоте стал сбрасывать скорость. Но полосы под нами не было. Бетонка находилась чуть левее. Мы очень аккуратно шли вдоль нее. У тех, кто наблюдал за нами с земли, могло сложиться впечатления, что мы промахнулись и вот-вот упадем. В этот момент мне очень захотелось увидеть лицо иракского диспетчера. Он продолжал хладнокровно руководить нашей посадкой, отметив, впрочем, что мы совершаем неправильный маневр. Но в условиях войны это был самый правильный маневр. Между собой мы его называем «афганский разворот». Когда бетонная полоса слева закончилась и перешла в песок, Плиев повернул самолет влево. Машина оказалась как раз над бетоном. Двигатели уменьшили тягу, и шасси красиво, без подскока, коснулись полосы. Именно так мы садились в Афганистане, когда знали, что неподалеку есть позиции моджахедов, и за нами с гор внимательно наблюдают бородатые люди со «Стингерами» в руках. Здесь не было ни одной горы и вроде бы не было особой необходимости лихачить. Но мы, несмотря на официальную бумагу с печатями, все же решили перестраховаться. Стреляют ведь не по бумаге, а по самолету. И потом, все же очень хотелось показать «высший класс» хотя бы диспетчеру. Ты, мол, с нами по-военному, и мы с тобой, парень, по-военному. Нас оценили. Я это понял по той интонации, с которой арабское «маши-маши» прозвучало в моих наушниках.
Аэродром был почти пустой. Кроме нас, на земле был только один самолет, военно-транспортный «Геркулес». Несколько таких не новых машин, поистине ветеранов авиации, работали в Ираке. Они достались Саддаму еще в те времена, когда он дружил с Америкой. Дружба закончилась, а самолеты остались. Возле самолета стояли контейнеры и суетились люди в военной форме. Мы остановились метрах в двухстах от серого туловища «Геркулеса» и стали ждать. Вскоре к нашему борту подъехал «УАЗик» с брезентовой крышей. Из него выскочил полноватый офицер с огромными звездами на погонах.
«Я Ахмед, здравствуйте, ребята, добро пожаловать в Ирак,» — закричал он по-русски, но с жутким акцентом. — «Открывайте, пожалуйста.»
Мы спустили трап, и Ахмед поднялся на борт. Он был очень похож на Хусейна, каким я его видел в новостях. Такой же плотный и круглый, как вождь, с такими же мохнатыми усами под носом. Картину общего сходства довершали генеральского размера желтоватые звезды. Впрочем, размер еще ни о чем не говорил. С такими мог ходить и лейтенант. Все иракские военные мечтали быть генералами, и Саддам позволил им реализовать эту мечту хотя бы в виде знаков отличия. Со звездами такого размера каждый лейтенант мог иногда почувствовать себя генералом. На опытных военных они, конечно, никакого впечатления не производили, но перед несведущими гражданскими можно было запросто сойти за большую шишку, тем более, что спрашивать собеседника о его звании было неприлично. Но я спросил.
«Ахмед, а Вы какого звания будете?»
«Майор, называйте меня майор Ахмед,» — смутился усатый военный.
«Грузите наш „борт“ побыстрее, Ахмед, скоро американцы закроют коридор,» — стал торопить я араба.
«Хорошо, хорошо,» — затараторил майор. — «Открывайте рампу и скажите людям, куда ставить.»
Иракцы работали быстро. Пока мы разговаривали с майором, к «Геркулесу» подъехал грузовик и электроподъемник. Из кузова на бетонку спрыгнули люди в желтой спецодежде. Что они делали, я не разглядел. Похоже было, что все они помогали механическому погрузчику как можно аккуратнее загрузить контейнеры в кузов грузовика.
«Как там сейчас в Одессе?» — спросил меня Ахмед.
«Не знаю, я никогда не был в Одессе,» — отвечаю я ему. — «А Вы там учились?»
«Да, учился, в Сухопутном.»
Грузовик с контейнерами двинулся в нашу сторону, а вслед за ним и автопогрузчик. Люди в желтых комбинезонах, стоя в кузове, аккуратно поддерживали наш груз.
«Время было хорошее,» — улыбнулся усатый майор. — «Девушки были хорошие.»
«А теперь?» — спрашиваю я автоматически.
«А теперь жена,» — засмеялся Ахмед.
«Оттуда?»
«Нет, отсюда,» — сказал майор то ли с нежностью, то ли с сожалением, которое он не сумел спрятать в густых зарослях своих усов.
Погрузка началась. Майор прекратил ностальгировать и стал отдавать команды громким голосом, который вполне соответствовал размеру звезд на погонах. Грузчики в желтых комбинезонах слушались беспрекословно. Они выполняли распоряжения усача настолько четко, что мне сразу стало ясно — под спецодеждой у них была военная форма.
Эти желтые комбинезоны мне сразу не понравились. При ближайшем рассмотрении они оказались не матерчатыми, а из прорезиненной ткани. На ногах у грузчиков были просторные сапоги, голенища которых очень плотно крепились к штанинам комбинезонов. За спинами суетившихся людей болтались капюшоны. Добавить бы к этому наряду еще и противогазы, и грузчики могли сойти за батальон радиохимической защиты во время учений. По лицам людей струился пот. Под палящим ближневосточным солнцем в таких костюмах хорошо сгонять лишний вес, а не грузить тяжелые контейнеры.
Их было три. Высотой почти в человеческий рост, они были сделаны из свежеструганых досок, от которых приятно пахло лесом. Контейнеры почти впритык уместились на платформах.
«Помочь привязать ящики?» — спросил майор.
Я отказался. Будет гораздо надежнее, если креплением займемся мы сами.
«Тогда мы посмотрим,» — улыбаясь, сказал Ахмед. Я понял, что нам лучше с ним не спорить.