Страница 20 из 101
— Кладите его туда, — указал Гриссо на листья. Мы выполнили приказание.
— Носилки унесите с собой, — попросил знахарь, когда мы переложили бредившего Волкова на стог этого бананового сена. Он что-то невнятно бормотал, это бормотанье было похоже на речитатив, отдельные слова которого разобрать было невозможно.
— А теперь идите! — крикнул мне Гриссо, после того, как Григорий оказался на этой копне.
— Я хочу остаться, — попытался я возразить.
— Нет, ты не должен видеть, как я разговариваю с Водуном, это мое табу.
— А этим, значит, можно, — я кивнул на подростков с барабанами.
— Завтра они ничего не вспомнят. Это их работа.
Я еще раз посмотрел на юношей. Они явно находились в состоянии транса, но, не замечая друг друга, тем не менее ухитрялись держать один ритм.
— Чего смотришь, ступай скорее отсюда, — выталкивал меня в спину этот странный дед. Санитара выталкивать не было необходимости — он вышел из дома по первой же просьбе хозяина.
— А когда...? — хотел задать я вопрос лекарю.
— Когда приезжать? — выдохнул Гриссо. — Через три дня. И не надо брать с собой никого. Если что, справишься сам.
Но справляться самому не пришлось. Через три дня Гриша Волков уже встречал меня возле входа в хижину Гриссо. Он был худ и слаб, но он ходил, разговаривал и на полную катушку радовался жизни. Он то и дело обнимал старика, приговаривая «Ах, ты вредный докторишка!» по-русски. Старику это не нравилось, он сердился и ругался на своем непонятном языке.
— У меня для вас есть деньги, — сказал я ему почти с порога.
— Положи здесь. — старик указал на все ту же неизменную скамеечку, что стояла у него во дворе. — Деньги не берут из рук в руки.
— У нас берут, — говорю ему.
— Поэтому вы их так быстро теряете.
— А у вас, черных, их вообще не бывает, — огрызнулся я. — Поэтому вы их постоянно выпрашиваете.
— Значит, нам нечего терять. — сказал Гриссо и подмигнул своему белому пациенту. — Правда, Грег?
С Гришей что-то случилось. Он изменился, причем, не внешне, а как-то неуловимо внутренне. Та же одежда, тот же взгляд. Но вот какое-то несвойственное ему движение головой, словно внутри себя он слышит ритм тамтамов, под грохот которых старик лечил его от лихорадки. И эти вялые африканские жесты руками. А, может быть, и запах. Мне показалось, что от Гриши пахнет немытым африканским телом. Так же, как и от старого знахаря.
Я сполна расплатился со стариком. Волков говорил мне потом, что он мой должник и что отдаст мне долг сполна. Он еще не знал, что пока его лечил Гриссо, либерийский суд признал его частично виновным в том, что произошло на борту его судна, мол, не обеспечил охрану. Исполнители еще раз арестовали «Мезень», якобы в пользу выплат семьям пострадавшим. Но я-то знал, что никто ничего платить не будет. В историю с пароходом я не вмешивался. Все же министр внутренних дел бывал у Чарли-боя куда чаще, чем я.
Волков вернулся в Монровию и затеял судебный процесс с правительством Либерии. Он апеллировал к местному суду, к международным организациям, вплоть до Объединенных Наций. ООН подтверждала его право на судно и заявляла решительный протест властям, но те не обращали внимание. Либерийская фемида была непреклонна. А между тем старший сын министра внутренних дел начал потихоньку ремонтировать пароходик. Вернул на борт генератор, который забрал его папаша, и запустил на «Мезень» целую бригаду судоремонтников. Он хотел сделать из парохода что-то вроде плавучего борделя. И, кстати, для этой цели предполагалось выписать сюда даже девушек из Европы. Восточной, конечно. От Гриши эти планы никто не утаивал. И чем активнее Волков боролся за свой пароход, тем более непробиваемой казалась стена местного закона. Или же беззакония.
В конце концов, в борьбе с ветряными мельницами он потерял почти все, что имел. Его выставили из гостиницы, забрав в качестве оплаты за долг все его вещи, кроме трусов с носками да вороха документов, в которых сухим юридическим языком была изложена вся история его борьбы. Он перебрался в мусульманский район Монровии, где отрабатывал ночлег у местного портного. Оказывается, Волков умел еще и строчить что-то на швейной машинке. Это его спасло от голодной смерти.
А потом ему надоело прозябать. Он опять исчез на пару месяцев. А когда вернулся, то занял у меня весьма небольшую по тем временам сумму. И открыл собственный припортовый бар. Но странное это было заведение. Без названия и даже без вывески, оно размещалось на первом этаже бывшего здания администрации порта Монровия. Алкоголь здесь всегда имелся в избытке, но не в этом была изюминка нового бизнеса, который затеял Волков. Гриша стал лечить людей. Он предлагал необыкновенно широкий спектр знахарских услуг по лечению любых заболеваний. В первый раз он отличился, когда с помощью травяных настоек поднял на ноги своего бывшего хозяина-портного, который чуть было не скопытнулся, отравившись какой-то неизвестной мне пищей. Затем пошла целая вереница рожениц, и у Гриши тут не было ни одной осечки. Во всех случаях исход был благополучный. Ну, и в довершение всего, за целительными препаратами Волкова приходили местные алкоголики. Этот контингент был неиссякаемым, потому что африканцы пили все, что имело запах спирта, и результат чаще всего бывал плачевный. Кстати, с явлением, называемым в русском народе бодуном, напитки Волкова справлялись идеально, лучше всякого пива. Конечно же, в Гришиных снадобьях не обошлось без наркотиков. Но это было нечто не подлежавшее определению. Не марихуана, не гашиш и не кокаин. Что-то совершенно неизвестное официальной науке. Хорошо человеку, и ладно. Пусть так и будет. Кстати, за наркотики при Тайлере могли и расстрелять без суда и следствия.
Понятное дело, Гриша поставил на коммерческую основу опыт и знания своего доктора. Потому-то и ездил он, всякий раз получив очередного сложного пациента, в деревню Баба за консультациями. Говорили, что Гриссо, который не любил покидать свой дом родной, все же тайно приезжает к Волкову, чтобы руководить врачебной практикой своего способного белого ученика.
Как-то я пошутил, вспомнив разбитое лицо министра внутренних дел, в том духе, что, мол, Гриша прошел весь эволюционный путь белого африканца — поначалу не захотел возить оружие, потом всерьез задумался об убийстве черного, и в конце концов стал обычным мирным шарлатаном. Гриша взглянул мне в глаза и сказал очень серьезно:
— А тебе повезло. Ты не изменился.
— В отличие от тебя? — переспросил я его, вглядываясь в его лицо. Оно, конечно, не было африканским, но и на русское оно теперь не было похоже. Григория, однако, теперь можно было принять, скорее, за арабского торговца, нежели за русского моряка.
— Я? Я, Андрюша, совсем другой. И, знаешь, почему?
Я промолчал.
— Потому что, в отличие от тебя, я никогда не вернусь домой.
Перед Григорием стоял стакан коричневатого чая с запахом высушенных водорослей. Коричневатые, в тон напитку, заскорузлые пальцы время от времени отрывали стакан от стола и подносили к губам.
— А у тебя все еще есть шанс. И не отказывай себе в этом маленьком пространстве для счастья.
— Что ты имеешь в виду, Гриша?
Но он так и не пояснил. Видно, наркотик, составленный по рецепту старого Гриссо, уже начинал действовать. А я тогда не стал пить этот бусурманский чай.
ГЛАВА 12 — ЛИБЕРИЯ, МОНРОВИЯ, МАЙ 2003. ЙАГГЕ И СОМА
Это было давненько. А теперь я шел в заведение Волкова с больной головой, потерянной ориентацией и свежими воспоминаниями о том, каким чудесным было начало сегодняшнего дня.
Заведение находилось в цокольном этаже закопченного дома. За домом была авторемонтная мастерская, и ритмичный монотонный стук молотка об какую-то автомобильную железку доносился даже сюда, в полуподвальное помещение с подслеповатыми лампочками, основательно обсиженными мухами. Бар Волкова был обшит изнутри распиленными бамбуковыми планками сверху и донизу. Невысокие перегородки отделяли столики один от другого. В общем, все соответствовало африканским стандартам уюта. Но вот меню удачно отличало это заведение от других. Собственно, меню никогда и не приносили. Столики обычно обслуживал сам Гриша, а кто же лучше хозяина знает свою кухню? Когда Гриши не было, с посетителями разбиралась девчонка лет шестнадцати, которую он привез из деревни Баба. Она была какой-то дальней родственницей водуна Гриссо. По городу ходили слухи, что напитки готовит сам водун, который тайно живет на кухне у Гриши. Долгое время Волков хранил об этом молчание, а удовлетворить любопытство с помощью силы не решались ни монровийские бандиты, ни полиция. Полицейские пытались было выведать это у девчонки, но она, надувшись, замолчала, и заставить ее говорить не смогли даже побои сержанта Зеу, человека нереальных размеров и пропорций. Гриша забирал ее из участка сам и сказал этому Зеу, что он привезет Гриссо хотя бы только для того, чтобы избавить этого огромного ублюдка от излишков здоровья. Угроза возымела действие, и девушку отпустили.