Страница 38 из 89
На другой день я уже имел возможность нанять помощника - подростка, который записывал на конвертах адреса клиентов и проставлял номер заказа. Табличка, приколотая к дереву, гласила, что заказы выполняются в цвете в течение недели и высылаются заказчику по почте. Стопка квитанций, экспроприированных в химчистке, придавала фирме необходимую солидность. На случай проверки имелась копия договора с КБО (комбинатом бытовых услуг), от которого я якобы работал.
Сейчас на этом уже бизнеса не сделаешь. Я мерил шагами коридор туберкулезного диспансера и обдумывал варианты быстрой аферы в славном столичном городе.
Как ни сопротивлялась Маша, скорая все же увезла меня с резким обострением туберкулеза. Месяц я про валялся в палате для острых, одурел от рифмицина, сильнейшего антибиотика, - от множества инъекций, но выкарабкался и теперь разрабатывал предполагаемую в будущем операцию по очистке карманов медицинского персонала данной больницы.
К Маше я возвращаться не собирался. К ней по телеграмме, посланной мной из больницы, прилетела мать, они навещали меня. У Маши все было более-менее благополучно, и я вовсе не собирался вновь связывать себя с этой странной девочкой. Мне и без экстрасенсов жилось несладко.
ЖЕЛАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
1
Я - не шалю. А ты - шалишь.
Ты за усы судьбу теребишь,
Судьба затихла, словно мышь,
А ты иной судьбою бредишь.
Да, жизнь - бред. А может, - сказка,
Что сочинил шальной поэт,
И подарил дочурке с лаской.
А может, кто-то пошалил -
Всерьез мы шалость принимаем -
И нас на жизнь осудил...
Что мы про этот суд узнаем?
Шалят и Боги. Жизнь - игра!
А мы - капризные игрушки.
И нам давно пришла пора
Заснуть у Бога под подушкой.
Но не иссяк еще завод,
Мы суетимся в спальне детской,
Как будто нас на Новый Год
Завел ключом ребенок дерзкий.
Есть в мозгу орган — гиппокамп: своеобразный коммутатор. Говоря компьютерным языком, — Посредник между оперативной памятью и памятью долговременной. Он решает, что именно записать на винчестер. Он же извлекает по мере надобности с основного диска заархивированные файлы с информацией.
Считается, что гиппокамп принимает решения, исходя из эмоциональной значимости информации. То есть фамилию случайного знакомого ты скорее всего не запомнишь, а фамилию своего начальника — запомнишь и будешь помнить, пока от него зависишь.
Охотник запомнить информацию, связанную с привычками животного, за которым охотится. Врач, механически вылавливает информацию медицинского характера, пропуская (не откладывая в долговременную память) особенности поведения животного.
Ну, а если человек еще не определился? Если он пока не рыба, не мясо? Но уже не ребенок. Тогда он будет отлавливать и складировать информацию, помогающую ему выжить. Или — просто хорошо жить. Причем, ведущую роль будут играть животные инстинкты: пища, жилище, размножение. И будет накапливаться информация о способах безопасной добычи пищи, улучшения жилищных условий, привлечения к себе самок. И эмоции будут развиваться именно в этом аспекте.
Отшельник гасит обычные эмоции, считая их вредными. Он получает удовольствие от преодоления естественных потребностей и желаний. В результате — те же животные инстинкты наоборот, мазохизм на религиозной почве.
До встречи с Посредником я запоминал только два типа информации — ту, которая мне полезна и ту, которая мне приятна. Теперь я пропускаю через свой мозг слишком многое, чтоб на все равнозначно эмоционально реагировать. Растет объем равнодушия. Созерцаю, не отзываясь душой. Почти не читаю; на фоне реальностей в интерпретации Проводника литература кажется безжизненной. Совсем не смотрю кино. Зачем мне кино, если проводник транслирует в мой мозг столь яркие картины, что по сравнению с ними кинофильм кажется выставкой восковых фигур.
Как-то я написал странное стихотворение.
Написал его в дороге, утром, после того, как поезд ”Янтарь” (Фирменный поезд маршрута Москва — Калининград) ночью переехал женщину, о чем я еще не знал, когда написал это стихотворение. Узнал утром, спросив проводника, почему мы опаздываем на восемь часов? — — Ночью женщину переехали, стояли долго, буксы от торможения полетели, — объяснила она.
И это кладбище,
однажды...
Но в третий раз, в четвертый раз;
и каждый
похоронен дважды,
хотя и не в последний раз.
Какой-то странный перекресток:
На красный цвет дороги нет.
Столетний разумом подросток
Ехидно шепчет мне: “Привет”.
“Здорово, - отвечаю скучно, -
Чей прах тут время хоронит?”
Могилы выкопаны кучно
И плесенью покрыт гранит.
И повторяется,
однажды...
В четвертый раз и в пятый раз;
места,
где похоронен каждый,
хотя и не в последний раз.
Пылает красный. Остановка!
От перекрестка ста дорог.
В глазах столетнего ребенка
Есть не стареющий упрек.
Могилы - в очередь к исходу,
Надгробья - в плесени веков,
Дурацкий памятник народу
В скрипучей ветхости без слов.
Как красный глаз шального Бога,
Как светофор с одним глазком,
Моя - вдоль кладбища - дорога
С присохшим к разуму венком.
И повторяется,
однажды...
И в пятый раз, и в сотый раз,
Апрельский поезд,
Зной
И жажда,
И чья та смерть,
Как Божий глас...
Впрочем, я зря занимаюсь самоунижением. Или — самоуничтожением. Короче — самоедством. В чем-то я зауряден, в чем-то недоразвит, в чем-то гениален. Как большинство людей. Из тех, что уже встали на задние лапы. Другое дело, что эти люди почти никогда не способны реализовать лучшие свои характеристики. Одним мешает среда, другим — спинной мозг, зовущий к животному образу жизни. В таком образе жизни есть своя прелесть: удовлетворение инстинктов всегда приносит удовольствие. Кайф от еды, от совокупления (особенно разнообразного), от сна, от движения, от обрядовых тряпок и украшений, от зависти стада и от восхищения тобой членов стаи...
И превращается возможный талантливый математик в расчетливого менеджера, поэт — в афериста, конструктор — в частного мастера по ремонту, врач — в ветеринара по вызову, художник — в парикмахера, философ — в редактора бульварного издательства...
(Сплошные многоточия. Тянет на рассуждения, назидательно вещать хочется. Одинок я в последнее время. Но в данном отчете многословная дидактика совершенно ни к чему.)
Приедается жить.
Надоевшее время теченья
Завивается дымом
Исхоженных ранее троп,
Приедается быть.
Все заметней строфа повторений,
И не хочется СМОЧЬ
Что когда-то хотел, но не смог.
“Приедается все.
Даже морю дано примелькаться” —
Ты прости антитезу, прекрасный поэт Пастернак, -
То, что будет еще,
Все прибоем должно повторяться,
И нельзя по другому,
Нельзя по иному никак.
Приедается петь.
А без песни я жить не умею.
Не могу без звенящей,
Такой аккуратной строки.
Надоело НЕ СМЕТЬ.
Но и СМЕТЬ я уже не посмею,
А бессмертие так же
Пока мне еще не с руки.
Понимая свободу, как приумножение и скорое утоление потребностей, искажают природу свою, ибо зарождают в себе много бессмысленных и глупых желаний, привычек и нелепейших выдумок...