Страница 7 из 8
Более того, значительная часть чувства, которое мы называем виной, является защитой против возрастания страха; это побочная реакция на переживание тревоги, с которой чувство вины в тот момент сливается настолько, что перестает от нее отличаться. Например, нам часто приходится слышать, что люди чувствуют себя виноватыми, кому-то сказав «нет» или испытывая раздражение, или не став совершенными родителями. Такие чувства постепенно развивались у них еще с детства. Естественный нарциссизм ребенка спонтанно выражает все желания – и немедленно наталкивается на сплоченный мир взрослых с его неограниченной властью наказывать или воздерживаться от одобрения и проявления чувств. В такой эмоциональной пустыне не может выжить ни один ребенок, поэтому он быстро учится сдерживать и скрывать от окружающих свои чувства.
Один мужчина вспоминал, как в шестилетнем возрасте он запел на крыльце своего дома. Его мать закричала, чтобы он перестал «шуметь», и он поклялся, что больше никогда не станет петь. Несколько позже на обязательном уроке пения в средней школе он не раскрыл рта. Когда учитель понял, что мальчик в буквальном смысле не может петь, он разрешил ему всю четверть на репетициях хора стоять в последнем ряду и молчать, а потом поставил ему зачетный балл. Став взрослым, этот мужчина даже под душем не мог решиться запеть. Эта проблема может показаться достаточно простой, в особенности по сравнению с серьезными случаями насилия, которые совершаются над детьми, но она прекрасно иллюстрирует силу воздействия интериоризированной конфронтации с всемогущим родителем. В результате таких конфронтации с властной фигурой, которые неизбежно происходят при социализации каждого из нас, человек ограничивает свои внутренние побуждения. Через какое-то время у него может даже сформироваться защита от любой эмоционально заряженной потребности, и в конечном счете утрачивается контакт со своими реальными чувствами.
Чувство, которое называется виной, зачастую является защитной реакцией ребенка. Ощущение тошноты и внезапного холода – характерные состояния, возникающие у человека при рефлекторных воспоминаниях о детских скитаниях в пустыне родительского неодобрения. Словно при реальном внутреннем побуждении (например, при возникновении импульса гнева) «автоматически тянется рука», похожая на руку управляющего машиной человека, которая гасит это побуждение и этот импульс. Такая рефлекторная реакция может управлять жизнью человека, вызывая у него мучительные страдания от самоотчуждения. Например, чувство вины за сказанное когда-то «нет», по существу, становится защитой от возможного неудовольствия Другого, а потому активизирует огромную эмоциональную энергию.
Такая мнимая вина может появиться из опасений вызвать у других людей обиду, ревность, ярость, вожделение и целую совокупность других эмоций, составляющих содержание Тени. Юнг заметил, что если у человека отсутствует Тень,- а это значит, что он ее не осознает и тщательно от нее защищается,- то этот человек является ограниченным. Большинство из нас воспитывали так, чтобы мы были хорошими, а не настоящими; приспосабливающимися, а не надежными, адаптивными, а не уверенными в себе. Представим себе программу «Двенадцать шагов» для «восстановления хороших людей», в процессе которой человек рассказывает о том, как проявлял искреннюю доброту в последнюю неделю и одновременно сожалел об этом; или же как, решив перестать быть хорошим, он почувствовал вину.
Вина как защита от глубокого страха не позволяет человеку быть самим собой. Она отражает не поддающуюся измерению власть ранних ограничений. И она дает человеку шанс вновь обрести инициативу. В моменты, когда человек ощущает вину, его следует побудить задать себе вопрос: «От чего я защищаюсь?» Как правило, объяснение человека сводится к страху, что реализация принятого им решения кого-то сделает несчастным.
Чтобы стать в реальном мире настоящим человеком, а не эмоциональным хамелеоном, следует определить для себя систему приоритетов; желание доставлять окружающим удовольствие не должно занимать в ней главенствующее место. Страх, поднимающийся из глубины души человека, может захлестнуть и переполнить его, потому что этот страх зародился еще во время чрезвычайной эмоциональной детской уязвимости. Так как энергия никуда не исчезает, а остается в бессознательном, она может прорваться на поверхность с парализующей силой. В такие моменты человек не живет в настоящем, а находится в состоянии детского бессилия. Человек забывает, что с тех пор он стал взрослым, который при сознательном поведении может принимать значимые решения и вызывать у окружающих неудовольствие, если сочтет это необходимым.
Поскольку такая вина является мнимой виной, а не мужественным признанием своей неправоты в отношении окружающих, возможно, человеку вполне достаточно проработать сопутствующий страх, чтобы достичь состояния взрослости. Оказаться во власти чувства вины – значит все еще быть привязанным к своему детству. При осознании природы этого тошнотворного чувства такая сильная привязанность перестает быть бессознательной, а следовательно, приемлемой.
Последняя разновидность вины носит экзистенциальный характер; она является неизбежной спутницей человеческого существа. Например, мы знаем основной закон, согласно которому за жизнью следует смерть. Жизнь и смерть – это не только систола и диастола космоса; в основе самой жизни лежит убийство. Чтобы выжить, мы убиваем животных. Если мы становимся вегетарианцами, то убиваем растительную жизнь. Прекратив есть, мы совершим самоубийство. По этой причине наши предки перед едой совершали молитву, которая была не только благодарностью, но и признанием того, что наша потребность в еде удовлетворяется актом убийства. По той же причине в древних цивилизациях до и после охоты, а также в процессе употребления пищи совершались жертвоприношения, цель которых заключалась в выражении своей сопричастности к циклу смерти-возрождения, присущему архетипу Великой Матери.
Даже не участвуя в круговороте жертвоприношения, мы продолжаем конкурировать, вступая в рыночные отношения, и брать что-то у других для себя. Если одна часть населения земного шара процветает, это процветание может происходить за счет другой половины. Если где-то происходит экономический подъем, он может происходить за счет окружающей среды, и т.д. Эта дилемма присуща человеческой природе. Она проявляется во множестве известных мифов различных вероучений. Например, в иудео-христианской традиции вина Адама и Евы является неизбежной, неминуемой и закономерной. Они вкусили плод с Древа познания Добра и Зла. Как только они вышли из стадии инфантильности, им сразу открылась истинная суть происходящего, состоящая в том, что они живут за счет других, что они различаются по своей чувствительности, ответственности, независимо от того, насколько они уверены в своей невиновности. Их изгнание из Рая оказалось естественным расставанием с невиновностью, с инфантильным бессознательным и с выбором, свободным от тягостных последствий. Позднее им придется страдать от того, что во многих случаях, когда им понадобится делать выбор, это будет выбор не между хорошим и плохим, а между разными оттенками скучной морали. Им придется признать двусмысленность своей морали и свое индивидуальное и культурное раздвоение.
Обратимся к роману Альбера Камю «Падение». Хотя Камю родился в Алжире, он был приверженцем иудео-христианской религиозной традиции. Став французским писателем, в своем современнике он видел чудовищное раздвоение: с одной стороны, он распознал, как из глубин цивилизации появляется Холокост, а с другой стороны, ощущал шаткость своей нравственной позиции. Без признания этой двойственности человек упал бы с высоты возведенной им башни самовозвеличивания, но вместе с этим падением обязательно пришло бы начало осознания, неизбежное ощущение унижения при погружении в нравственную трясину, а значит, и способность к расширению психологических возможностей.