За кулисами любви

Насчет Каштанки Лера сама не додумалась бы. Нет, конечно, на Ассоль она бы не замахнулась, хотя Катериной из «Грозы», вполне возможно, комиссию бы посмешила. Но на консультации перед первым туром к ней подошел невзрачный мальчик, щупленький и вровень с ней ростом, серьезно, как будто ему до этого было дело, поинтересовался:

– Ты что будешь читать?

– «Любите ли вы театр» Белинского? Знаешь? – ответила Лера, гордясь своей оригинальностью.

– Это который Доронина читала в «Старшей сестре»? – удивился мальчик.

– Ну… да. А что?

– Ты не Доронина, – серьезно сказал мальчик.

– А что, нельзя, что ли? Белинский не для нее писал.

– Можно. Но тогда надо читать лучше нее. А ты не сможешь, – и уточнил, – пока не сможешь.

– А что читать? – растерянно спросила Лера, которая почему-то сразу поверила странному мальчику, признала за ним право ее учить – что с ней случалось крайне редко.

– «Каштанку» до завтра выучишь?

Мальчик, которого звали Андрей Хохлов, оказался прав. Страданиями нелепой собачонки комиссия прониклась, да и фактура у исполнительницы была уже не та. К началу второго тура Лера сбросила восемь килограммов (два размера!) и покорила комиссию блестящим исполнением этюда на память физических действий – она просто изобразила, как в начале минувшей зимы покупала парик. Ей даже похлопали. На третьем туре Лера села к пианино (спасибо маме, пинками загонявшей дочь в музыкальную школу), а Андрей с тем же вдумчивым выражением лица неповторимо исполнил арию Чебурашки, после чего руководитель курса лично проследил за тем, чтобы «эту парочку» по недосмотру не завалили на сочинении. Таким образом, оставив двадцать шесть красавиц озадаченно хлопать длинными ресницами, Лера не без помощи Андрея заняла то единственное место, на которое они все претендовали. Когда начался учебный год, всегда пухленькая Лера весила пятьдесят килограммов и больше не переступала этой границы. Педагог, Вячеслав Иванович, не чаял в ней души, в глаза и за глаза повторяя:

– Вот вы все красивые, но дуры. А Лерка некрасивая – но умница. Поэтому попомните мое слово: вы все будете в театре играть, а Крылова – никогда. Умные в нашем деле не держатся. Это работе только мешает.

Вячеслав Иванович знал, что говорил: после окончания института в театре Лера не работала ни дня. Тогда мало кому платили вовремя зарплату, в театре и подавно. А у Леры на руках был трехлетний Сашка. Александр Андреевич Хохлов. Когда девятнадцатилетняя Лера сообщила родителям, что выходит замуж и ждет ребенка, мама только обреченно вздохнула, а папа потребовал:

– Нет уж, хоть вы актеры, и у вас все не как у людей, но пусть придет твой… как его… и сделает предложение. Как положено.

В ближайшее воскресенье робеющий Андрей был принят официально: папа надел мундир с тремя большими звездочками на погонах, мама постелила на стол белую крахмальную скатерть «для гостей». Все, кроме Леры, ужасно волновались. Выбравшись из-за стола и вцепившись для храбрости в спинку стула, Андрей произнес речь:

– Уважаемые Владимир Николаевич и Нина Александровна! Я прошу руки вашей дочери, обещаю ее любить и никогда не обижать…

– Я тебя сама обижу! – расхохоталась Лера, и дальше все пошло своим чередом.

В декретный отпуск Лера не уходила, и диплом они получали вместе с Андреем. Но садики тогда уже начали закрывать, на взятки у них денег не было, поэтому Сашку перепихивали с рук на руки, и, бывало, за день он успевал побывать и на лекциях в аудитории, и за кулисами учебного театра, и у дедушки на военной кафедре, и у бабушки в бухгалтерии. Везде ему одинаково нравилось, он легко ладил с людьми, рано начал говорить и вообще рос страшно самостоятельным, видно, постигнув на собственном опыте, что у семи нянек дитя рискует остаться без глаза, если само не позаботится о своей безопасности. Его отдали в школу в шесть лет продленки ради, потому что умаялись пасти его по очереди, и он быстро научился, не делая уроков, каким-то образом получать твердые тройки, изредка разбавленные четверками. Он ладил с одноклассниками и учителями, не дрался и не бил стекол, и Леру ни разу не вызывали в школу, за что она Сашке была очень признательна. Он умел по-взрослому рассуждать и всегда улавливал суть проблемы. Когда Лера, запинаясь и с трудом подбирая слова, сообщила четырехлетнему Сашке, что они с папой «наверно, будут жить в разных домах, так всем будет лучше», сын солидно кивнул и спросил: «Папа же все равно живет в театре, баба так всегда говорит. Мы будем ходить друг к другу в гости?» Больше всего он, естественно, любил ходить в гости к папе. Андрей еще студентом пришел работать в кукольный театр и год спустя был занят едва ли не во всех спектаклях. Легко и быстро он научился делать кукол, и они выходили у него какие-то совершенно необыкновенные – маленькие, хрупкие, грустные марионетки, до смешного похожие на своего создателя. Лет до десяти Сашка искренне считал папу волшебником.

Но жить с волшебником Лере оказалось не под силу. Для Андрея воистину весь мир был театром, а то, что в границы этого мира не вмещалось, переставало для него существовать, становилось неважным и нереальным. Он жил своими идеями, своими куклами, своими спектаклями. Уже первый его спектакль, где Андрей был драматургом, режиссером и художником, вызвал почти скандал в театральных кругах. Вечное противостояние Волка и Зайца он увидел слишком уж, по мнению критиков, нестандартно. Волк и Лиса по ходу спектакля все время увеличивались в размерах, зло приобретало угрожающие масштабы, а представитель светлых сил, Зайка, как был, так и оставался маленьким, трогательным и беспомощным. Свой шанс на победу Зайка не использовал, потому что способ этот показался ему не вполне честным по отношению к противнику, и от борьбы уклонился. Зло не то чтобы торжествовало, оно было неуместной Зайкиной порядочностью озадачено, но главный герой, верный своим идеалам, упорно не желал противиться злу насилием, погряз в самокопании и не выполнил сказочную миссию. Критики обозвали спектакль «театром детской скорби», завязалась дискуссия в прессе, Андрея ругали, ругали и театр, давший слишком много воли дебютанту. Андрей запил.

Но Лере было не до него. Она должна была зарабатывать деньги, потому что маму вытолкали на пенсию, папе полгода не платили зарплату, а жить на его военную пенсию вчетвером было унизительно. Лере повезло. Ее пригласили давать уроки сцендвижения участницам первого в истории конкурса красоты «Краса Урала». Тогда слова «мисс» еще стеснялись, в обиходе заменяя несолидным «мисски». Конкурс учредили ребята из бизнес-клуба «Глобал-Е», объединившего все новаторские для того времени направления: приватизированный ресторан, казино, стриптиз-бар. Девочки для работы нужны были постоянно, обучать по требуемым профессиям было как-то еще не с руки, вот светлые головы и придумали – конкурс красоты и модельное агентство. Девочки повалили валом, многих приводили за руку мамы и папы, а там уж распределялись согласно амбициям и возможностям: кто – на подиум или к шесту, кто – в крупье, кто – в любовницы к крутым мальчикам. «Ротация кадров» была будь здоров, и Лера занималась с новичками с утра до ночи, но и платили хорошо. Двух соучредителей клуба по очереди пристрелили, но к Лериной работе это не имело никакого отношения. Правда, иногда ей приходилось выполнять некоторые щекотливые поручения, о которых она предпочитала теперь не вспоминать, но годы учебы в театралке, с ее принципиальной свободой нравов, научили ее не зацикливаться на подобных мелочах. Ну, было и было, быльем поросло.

Андрей ревновал, переживал, пытался убедить жену в том, что ее призвание – искусство. Лера за словом в карман не лезла, и после очередной беседы на повышенных тонах Андрей действительно переехал от Лериных родителей, где они жили все годы учебы, в театр, где ему поставили раскладушку прямо в гримерке. Студенческий брак, заключенный, конечно же, по большой любви и на зыбкой почве полного единомыслия, распался сам собой, как и большинство студенческих браков. Лериного отца известие о разводе огорчило – Андрей ему нравился. А мама, со дня приобретения парика постоянно жившая в ожидании очередной дочкиной судьбоносной выходки, даже обрадовалась.