Страница 4 из 49
Ей и без парней неплохо живется!
Невинность Таня благополучно потеряла на выпускном вечере с Толькой Иванищенко, капитаном школьной баскетбольной команды. Вместе с девичеством рассталась с иллюзиями, навеянными женскими романами, и с последними комплексами.
Ну не понравился ей процесс, и все тут. И сам Толька Иванищенко со своими влажными губами, трясущимися руками и суетливыми движениями мгновенно перестал нравиться.
И с чего она взяла, что влюблена в него?!
Последние два года в школе Таня глаз с Иванищенко не сводила, завидовала любой девчонке, на которую Толька обращал внимание. Из кожи вон лезла, чтоб заметил наконец и ее. Отличницей стала, ежевечерне посещала спортивный зал, три раза в неделю ходила в бассейн, раскрутила себя на утренние пробежки…
Зачем мучилась, спрашивается?!
В тот вечер Таня, стиснув зубы, стерпела все. Потом закрылась в умывальнике и долго приводила себя в порядок. А через сорок минут небрежно сообщила потрясенному Тольке, что они расстаются. Прямо сейчас. После первой близости, что автоматически становилась и последней. Без объяснений.
Вот каприз у нее такой!
Может, она хочет запомнить своего первого парня навсегда?
С того вечера Танина жизнь стала много проще и приятнее. Во-первых, она торжественно спустила в мусоропровод потрепанный блокнот, куда старательно переписывала различные диеты для похудания.
Во-вторых, практически перестала пользоваться косметикой. Разве только в особых случаях, чтобы подчеркнуть торжественность момента.
В-третьих, прекратила рядиться в серенькое и незаметное. Она с детства обожала яркие веселые краски и теперь одевалась как хотела, не слушая ни советов матери, ни отповедей шокированных подруг.
В-четвертых, собственная фигура перестала казаться Тане громоздкой и неуклюжей. Крупная грудь и довольно широкие бедра — при тонкой талии! — из недостатков внезапно превратились в достоинства, и Таня старательно эти достоинства подчеркивала.
В-пятых, она беззастенчиво взгромоздилась на высоченные каблуки. Ну, любила Таня прибиться в автобусе, скажем, к группке невысоких парней и пренебрежительно посматривать на них сверху вниз. Нравилась их растерянность, жалкие попытки выглядеть выше и заинтересованные, потрясенные взгляды.
Статная, полногрудая, яркая, уверенная в себе, Таня теперь воспринимала мужское внимание как должное. И с сочувственной усмешкой вспоминала себя вчерашнюю: вот дурочка! Ведь искренне считала себя дылдой и уродиной…
Таня легонько дотронулась до незнакомки мыском туфли. Девчонка вздрогнула. Вытерла лицо подолом длинной клетчатой рубашки и обернулась.
Таня изумленно крякнула: в жизни не видела таких необычных глаз! Даже в полумраке спящего вагона они показались яркими, искристыми, будто подсвеченными изнутри. Узковатые, припухшие снизу, слегка приподнятые к вискам, опушенные длинными рыжеватыми ресницами. На смуглом лице они выглядели странно и завораживающе.
Таня гулко сглотнула, разглядывая незнакомку. На первый взгляд девчонке можно было дать лет четырнадцать, но Тане почему-то показалось, что они одного возраста.
Она почесала затылок и сочувственно предположила:
— Умер кто?
— Нет, — испуганно прошептала девчонка.
— Тогда чего слезы льешь?
— Ну… так.
— Хорошенькое «так», аж в купе слышно! Из-под одеяла пришлось вылазить, чтоб ты знала. Я даже читать не смогла.
— И-извини.
Таня хмыкнула: девчонка по-прежнему сидела на полу. Узкие плечи, тонкая шея, смуглые руки-веточки…
Жалкое зрелище!
К тому же девчонка при падении потеряла правую кроссовку. Узкая ступня с горошинами пальцев выглядела совсем детской. Белая кроссовка, на Танин взгляд, минимум сорок пятого размера, а девчонка носила хорошо если тридцать шестой.
— Чьи монстры? — Таня отфутболила потерянную обувь ближе к владелице.
— Мои.
— Купила на вырост?
Девчонка на насмешку не отреагировала. Не расшнуровывая кроссовку, сунула в нее босую ногу и застыла, опустив ресницы, будто и нет рядом никого.
Таня задумчиво рассматривала незнакомку, не зная, что делать. Конечно, проще плюнуть на все и уйти. Ее ждет теплая постель, уютная лампочка над изголовьем и более или менее интересная книга. К чему чужие проблемы?
Однако она, что называется, кожей чувствовала: у девчонки неприятности. И вряд ли есть к кому обратиться за помощью, иначе это чучело не мучилось бы в чужих кроссовках не по размеру и не ревело ночами в коридоре скорого поезда.
Таня тяжело вздохнула, жалея себя. К счастью, она тогда не представляла, какойхомут собирается повесить на собственную шею!
Относительно безоблачное школьное детство осталось за плечами всего два месяца назад. Мир взрослых еще не стал своим. Сверстнице, попавшей в беду, полагалось помочь.
Таня смерила взглядом красную ковровую дорожку сомнительной чистоты и села рядом с новой знакомой. Поерзала, устраиваясь удобнее, и угрюмо буркнула, пихая девчонку локтем в бок:
— Рассказывай, чего уж теперь…
— Лучше б я тогда детектив дочитала! — с досадой пробормотала Таня, вспоминая, насколько осложнилась жизнь с той теплой августовской ночи.
Еще бы. На руках — а Тане самой едва исполнилось семнадцать! — оказалась беременная сверстница, голодная, грязная и несчастная. Ни родственников, ни крыши над головой, ни копейки в кармане — ничего. К тому же с кучей самых глупых комплексов и предрассудков.
Таня рвалась помочь, а несуразная девчонка молчала как партизан, любое слово нужно было клещами вытягивать.
Таня в тот вечер только и узнала: новую знакомую насильно хотели выдать замуж. А чтоб не противилась, будущий муж выкрал заранее да ребенком наградил.
Таня до сих пор не понимала: с чего этот тип взял, что малыш привяжет к нему Саулешку? Обычаи обычаями, менталитет менталитетом, но девчонка-то русская, пусть и прожила в Казахстане всю жизнь. Правда, имя…
Таня фыркнула: такое имечко в дурном сне не приснится. Надо же — Сауле Александровна Ковалева! Причем ударение непременно на последнем слоге.
Дикое сочетание!
Совсем ни к чему к такому имени русское отчество.
Правда, у казахов, как уверяла Саулешка, нет отчеств, а ее имя — чисто казахское, бабушка наградила. Таня, например, впервые такое слышала.
Отчеств у казахов нет, зато у них есть емшан — полынь, кажется. Саулешка о степных запахах Тане все уши прожужжала. Якобы русскому человеку в изгнании горстка родной земли душу греет, а вот казаху — ломкий пучок степной полыни да колобок курта — это сыр из овечьего молока — со следами женских пальцев, слепивших его.
Еще в Саулешкином любимом Казахстане есть мертвые просоленные земли, где даже верблюжья колючка растет неохотно. Есть Птичья дорога — это казахи так Млечный Путь называют. И есть Пастуший кол вместо Полярной звезды.
Саулешка искренне считала, что казахские названия удачнее. Мол, Пастуший кол, он всегда на месте, как и эта звезда, а лошади, к нему привязанные, вокруг ходят.
А вдоль Птичьей дороги осенью трубы поют, она вся высветляется, почти стелется над степью — это журавли улетают на чужбину.
Странная Саулешка!
Не от мира сего.
Вечные у нее фантазии. То ли спит, то ли живет.
Узкое смуглое лицо, высокие скулы, пухлые по-детски губы, круглый подбородок. Глазищи отстраненные, нездешние, чистые-чистые, незнающие, невинные, как у годовалого ребенка. Тонкие темные брови вразлет…
И как это Саулешка решилась сбежать от своего… э-э… будущего мужа и поменять золотые серьги — материнский подарок все-таки! — на место в купе? Надо же — сумела уговорить суровую проводницу взять ее до Москвы!
Или… рта по своей привычке не открывала, не откровенничала, все дело в золоте?
Ведь Саулешка невероятная трусиха. Всего и всех боится. На тень со стороны похожа, сразу и не заметить. Одета по-старушечьи — хоть кол на голове теши! — и глазки вечно долу. От всех мужчин старше тринадцати и младше семидесяти шарахается, будто они вот-вот ее проглотят. Никак понять не может — это не Южный Казахстан, тут другое отношение к женщине, вообще все по-другому.