Я надену полночь

— К вашим услугам, мисс.

Летиция прибыла в пышных и очень дорогих белых туфельках. Увидев Роланда, который протрезвел настолько, что постарался прикрыть руками то, о чём она теперь всегда будет думать как о необузданных частях его тела, Летиция остановилась как вкопанная. Это движение вызвало хлюпающий звук, поскольку он был густо вымазан жижей из свинарника.

— Один из его дружков сказал мне, что они ради смеха бросили его в свинарник! — возмущённо выпалила Летиция: — И они ещё называют себя его друзьями!

— Думаю, они считают, что друзья нужны именно для этого, — рассеяно ответила Тиффани. А про себя она подумала: «Сработает ли? Ничего я не упустила? Понимаю ли я, что делаю? С кем это я разговариваю? Полагаю, я ищу какой-то знак, просто знак».

Раздался шорох. Она поглядела вниз. У ног сидела зайчиха, которая смотрела на неё, потом, без малейшего признака страха скрылась в траве.

— Я понимаю это как «да», — произнесла Тиффани, и почувствовала страх. В конце концов, было ли это знаком или просто слишком старым зайцем, который перестал пугаться при виде людей? И она была уверена, что спрашивать вторично, было бы плохим тоном, раз первый знак не был простым совпадением, так?

В это мгновение, в это самое мгновение, Роланд принялся петь, частично от того, что был пьян, а ещё возможно потому, что Летиция начала старательно его вытирать — начав сверху и спускаясь вниз, прикрыв при этом глаза, чтобы, как незамужняя девушка, не увидеть чего-нибудь недостойного или оскорбительного. А песня Роланда была известна: «Соловей мой, соловей! Голосистый соловей!»

Он сделал передышку:

— Мой отец любил эту песню, прогуливаясь по окрестным полям…  — сказал он. Видимо молодой человек был в той стадии опьянения, когда мужчины начинают плакать, и вот уже слезы начали оставлять розовые следы на грязных щеках.

Однако Тиффани подумала про себя: «Спасибо! Значит знак всё-таки был знаком». Нужно выбирать те, что срабатывают. А это то самое большое поле, на котором обычно сжигают ненужную солому. Зайчиха прыгает в огонь — тоже знак. Ох уж эти знамения. Они всегда так важны.

— Так, слушайте меня оба. Я не собираюсь с вами спорить, потому что ты, Роланд — в стельку пьян, а ты, Летиция — ведьма…  — При этих словах Литиция просто просияла, — которая младше меня, поэтому вы оба должны делать то, что я вам скажу. И если вы послушаетесь, то все вернутся в замок невредимыми.

Все разом умолкли и стали слушать, хотя Роланд немного покачивался из стороны в сторону.

— Когда я крикну, — продолжала Тиффани, — мне нужно, чтобы вы каждый взял меня за руку и быстро побежал! Поворачивайте вместе со мной, останавливайтесь вместе со мной, хотя я сильно сомневаюсь, что мне захочется остановиться. Кроме того, не бойтесь и верьте мне. Я почти уверена в том, что знаю, что делаю. — Тут Тиффани поняла, что последнее было не самым лучшим аргументом, поэтому добавила: — А когда я скажу «прыгайте», то прыгайте словно за вами гонится сам дьявол, потому что именно так может случиться.

Вонь внезапно стала невыносимой. Содержащаяся в ней резкая ненависть казалось ударила Тиффани прямо в мозг. «Судя по покалыванию в моих больших пальцах, надвигается что-то недоброе, — подумала она, вглядываясь в ночную мглу. — А судя по запаху, идёт что-то злое», – добавила она, чтобы перестать дрожать, пока оглядывала дальние ограды в поисках чего-то движущегося.

И тут она заметила фигуру.

Она была там — плотная, ковыляющая по направлению к ним с другого конца поля. Она двигалась медленно, но постепенно набирала скорость. В ней было что-то неуклюжее. « Когда Лукавец захватывает чье-то тело, его бывший владелец становится его частью. И у него нет возможности вырваться или сбежать». Так сказала ей Эскарина. Ни в ком хорошем, ни в ком заслуживающем сожаления не могли быть мысли, которые бы воняли столь сильно. Она сжала руки спорящих молодожёнов и потащила их за собой, переходя на бег. Это… создание оказалось между ними и замком. И было медлительнее, чем она ожидала. Она рискнула оглянуться и заметила блеск метала в его руках. Это ножи.

— Давайте!

— На мне не самые удобные для бега туфли, — заметила Летиция.

— Как же болит голова, — добавил Роланд, увлекаемый в дальний конец поля не замечающей их жалобы Тиффани — сухая солома мешала бежать, запутывалась в волосах, царапалась и колола ноги.

Они едва-едва могли бежать трусцой. Тварь настойчиво следовала за ними. Как только они повернут в сторону замка и безопасности, она тут же их нагонит…

Но к счастью у создания так же были проблемы, и Тиффани пришло на ум — сколько можно выжать из чужого тела, не чувствуя его боли, разрывающихся лёгких, колотящегося сердца, треска костей, ужасной ломоты, которая пронимает тебя до последнего вздоха и далее. Миссис Прост мимоходом шепнула ей о том, что натворил человек по имени Макинтош. Произнесенные вслух его деяния испортили бы воздух. И, кроме того, как оценить убийство крохотной птички?

Непостижимым образом это не укладывалось в голове, и казалось преступлением за гранью милосердия.

Нет милосердия к тому, кто заставил умолкнуть певчую птичку. Нет жалости к тому, кто убивает последнюю надежду во тьме. Я знаю тебя.

Ты тот, кто нашептывал на ухо Петти перед тем, как он ударил свою дочь. Ты — первый аккорд ужасной музыки.

Ты заглядываешь через плечо мужчины, когда он берется за первый камень, и еще, я думаю — ты часть любого из нас, и поэтому нам никогда от тебя не избавиться, но мы можем превратить твою жизнь в ад.

Ни пощады, ни сожаления.

Оглянувшись, она увидела ставшее ближе его лицо, и удвоила усилия — потянула за собой по полю уставшую и покорную парочку. Ей удалось выдохнуть несколько слов:

— Взгляните на него! Взгляните! Неужели вы хотите, чтобы он нас поймал? — Она услышала короткий вскрик Летиции, и вскрик внезапно протрезвевшего жениха. Глаза бывшего несчастного Макинтоша были широко распахнуты и налиты кровью, а губы застыли в бешеной ухмылке. Тварь попыталась воспользоваться преимуществом внезапно ставшего узким просвета, но парочка нашла в своём страхе скрытые резервы и едва ли не потащили Тиффани за собой.

Теперь настал черед простой гонке вверх по полю. Здесь все зависело от Престона. К собственному удивлению Тиффани чувствовала уверенность. «На него можно положиться», — думала она, но позади раздалось ужасающее бульканье. Призрак пришпорил свою жертву, и она уже могла представить свист длинного ножа. Теперь всё решали мгновения. На Престона можноположиться.

Он ведь все понял, не так ли? Ну конечно понял. Ему она может верить.

Позднее, все что она могла припомнить — это тишина, прерываемая треском соломы и тяжелым дыханием Летиции и Роланда, и ужасающим хрипом преследователя. В этот момент тишину в ее голове разорвал голос Лукавца:

«Ты готовишь ловушку, дрянь! Считаешь, я так просто снова в нее попадусь? Маленькие девочки, играющие с огнём, обычно в нем сгорают, сгоришь и ты, обещаю тебе. Да, ты сгоришь. И что же будет с гордостью всех ведьм? Сосуды беззакония! Служанки нечистот! Осквернители святынь!»

Не чувствуя текущих слёз, Тиффани сосредоточилась на дальнем конце поля. Она ничего не могла поделать. Она не могла сдержать поток его злобы. Она распространялась словно яд, проникая в уши и под кожу.

Очередной свист ножа за спиной удвоил силы троих беглецов, но она знала, что это не надолго.

Может это Престон виднеется впереди сквозь сумрак? Кто же тогда та темная фигура за его спиной, которая похожа на старую ведьму в остроконечной шляпе? Едва она вгляделась в неё, как фигура испарилась.

Зато внезапно вспыхнул огонь, и Тиффани услышала треск, когда он, словно восход, стал распространяться по полю по направлению к ним. Воздух, словно новые звезды, наполнили поднявшиеся искры. Подул резкий ветер и она услышала, как вонючий голос произнёс: « Ты сгоришь!

Сгоришь!»