Я надену полночь

— Хочу повидать маму, — с готовностью ответила девушка.

— Но это подразумевает, что ты встретишь отца.

Эмбер повернулась к ней:

— Тогда я пойму… пожалуйста, не делай ему ничего дурного, вроде превращений в свинью или что — то другое!

«Может денёк в образе свиньи пошёл бы ему на пользу», — подумала Тиффани. Но в тоне Эмбер, как она сказала: «Я пойму», прозвучало что — то отдалённо напомнившее кельду. Как свет в конце туннеля.

Тиффани еще ни разу в жизни не видела, чтобы ворота замка закрывали не в ночное время. Днем же двор замка напоминал смесь рыночной площади, мастерскую плотника и кузницу, а так же игровую площадку для ребятни в дождливую погоду, а так же временный склад во время сбора урожая и сенокоса, или постоянный — если амбары и сараи не справлялись, и были забиты доверху.

Если вам хотелось тишины и покоя, или поразмышлять, или мирно побеседовать с кем-нибудь, даже в самом большом доме было тесно, поэтому все шли в замок. И там всегда можно было найти все вышеперечисленное.

Сегодня шок от появления нового Барона прошёл, замок по — прежнему кипел работой, но настроение было скорее подавленное, и разговоры были почти не слышны. Возможно, основной причиной этого была Герцогиня, будущая тёща Роланда, которая прогуливалась по двору и время от времени подгоняла людей тростью. Сперва Тиффани не поверила своим глазам, но потом это случилось снова — трость из черного отполированного дерева с серебряным набалдашником опустилась на спину проходившей мимо с корзиной белья горничной. И только в этот момент Тиффани заметила плетущуюся следом за матерью будущую невесту так, словно та боялась приблизиться к тому, кто лупит прохожих палкой.

Тиффани сперва собиралась возмутиться, но потому ей стало интересно, и она решила понаблюдать. Она сделала несколько шагов назад и исчезла. В этом она наловчилась. Она не становилась полностью невидимой, просто окружающие переставали её замечать. Всеми незамеченная она подошла к парочке поближе, чтобы послушать, о чём те говорят, или точнее о чём мать говорит дочери. А та слушает.

На самом деле Герцогиня жаловалась:

— Как можно было довести всё до упадка и развалин. Посмотри, всё требует капитального ремонта! Ты не можешь оставаться не удел в подобном месте! Всюду нужна твердая рука! Только боги знают, о чём думала эта семейка!

Её речь была прервана смачным « шмяк!» палки о спину другой горничной, которая спешила мимо, но очевидно, не достаточно, потому что сгибалась под весом корзины с бельём.

— Твой долг быть беспощадно строгой в наблюдении за тем, чтобы они так же строго исполняли свой долг, — между тем продолжала Герцогиня, выискивая во дворе следующую жертву. — Бой лени.

Видишь? Видишь? Они учатся. Ты никогда не должна ослаблять бдительность и всюду пресекать медлительность, действием и примером. Нельзя терпеть фамильярности! И конечно же, это включает улыбки. О, ты можешь подумать, что такого плохого в паре улыбок? Но невинная улыбка легко превращается в самодовольную ухмылку, словно предлагая поделиться каким-нибудь анекдотом. Ты слушаешь, о чём я тебе тут толкую?

Тиффани была поражена. Одна — единственная Герцогиня заставила её сделать то, что Тиффани никогда не думала она сделает — ей стало жалко будущую невесту, которая стояла перед матерью словно в чём — то провинившееся дитя.

Её хобби, и, возможно, вообще единственным занятием в жизни, было рисование акварелью, и хотя Тиффани, несмотря на инстинктивное отторжение, пыталась быть с ней вежливой, нельзя было отрицать, что девица сама была похожа на акварельный рисунок. Причем не просто рисунок, а рисунок того, у кого не хватало красок, зато было сколько угодно воды, что создавало одновременно впечатление бесцветности и сырости. Ко всему этому можно прибавить, что она была настолько худой, что её в любой момент могло унести налетевшим ветром. Незамеченная никем Тиффани почувствовала крохотныйукол вины, и перестала придумывать про неё гадости. Вместо этого в ней зародилось, чтоб ему пропасть, сострадание!

— А теперь, Летиция, повтори то небольшое четверостишье, которому я тебя научила, — говорила Герцогиня.

Будущая невеста не покраснела, а скорее растаяла от смущения и позора, оглянулась вокруг, словно мышка, оказавшаяся посреди огромного зала и неуверенная куда бежать.

— Если…  — нетерпеливо начала ее мать, и пристукнула тростью.

—  Если…  — выдавила из себя девица: — Если… если взять крапиву мягко, то она тебя уколет.

Если ж взять крапиву крепко — мягкой, шелковой та станет.

Точно так же с человеком,

если ласковым с ним будешь,

он восстанет и бунтует.

Если ж твердо управлять — повинуется охотно [35].

Тиффани вдруг поняла, что как только тихий влажный голос стих, вокруг повисла гробовая тишина. Все уставились на парочку. Ей даже захотелось, чтобы кто — нибудь забылся настолько, что начал бы аплодировать, хотя, наверное, это означало бы конец света. Вместо этого, невеста бросила единственный взгляд на открытые рты и бросилась, всхлипывая, наутёк как только позволяли её дорогие, но чрезвычайно непрактичные туфельки. Тиффани слышала, как они остервенело стучат на лестнице, и спустя короткое время смолки вместе со стуком захлопнувшейся двери.

Тиффани медленно, словно тень, отошла. Она покачала головой. Почему он так поступил?

Почему во имя всего на свете, Роланд так поступил? Он же мог жениться на ком угодно! Не считая самой Тиффани, конечно. Но почему же он выбрал эту, ох — чтобы не сказать отталкивающую – худющую девицу?

Несмотря на то, что её отец был герцог, мать — герцогиней, сама она была, может и пытающимся быть отзывчивым, но, судя по тому, как она ходит — утёнком. Ладно, это правда. Если присмотреться хорошенько, видно, что она косолапит.

А если взять по большому счету, то жуткая мамаша и вечно всхлипывающая дочурка по положению превосходятРоланда! Поэтому они вполне официально могут им помыкать!

Старый же Барон был другого поля ягодой. О, да, ему нравилось, когда пробегавшие детишки ему кланялись или делали книксен, но он знал всех в округе по именам, а так же их дни рождения, и еще он всегда был вежлив. Тиффани вспомнила, как однажды он остановил её, проходившую мимо, и спросил: «Пожалуйста, не будешь ли ты столь любезна, и не попросишь ли своего отца зайти ко мне побеседовать?» — Насколько вежливый был человек, несмотря на свое могущество.

Ее родители обычно жарко спорили на его счет, когда считали, что дети крепко спят в постелях.

В промежутках между аккордами «симфонии для старой кровати с пружинами» ей удавалось, хоть и не полностью, расслышать отдельные реплики. Её отец обычно говорил что-нибудь такое: «Все, что ты говоришь, прекрасно. О его щедрости и о прочем, но почему ты не вспоминаешь о том, что его предки нажили свое богатство, угнетая бедняков!» А её мать ответила бы так: «Никогда не видела, чтобы он что-нибудь нагнетал! Всё равно, всё это в прошлом. Нам нужен кто — то, кто мог бы нас защитить. В этом есть смысл!» А её отец возразил бы: «Защищать от кого? От другого парня с оружием? Я полагаю, мы и сами на это способны!» — и на этом спор утихнет, потому что её родители по — прежнему любили друг друга, хотя и особой любовью, когда никто не желает что — либо менять в жизни.

Вглядываясь в происходящее во дворе замка, ей стало вдруг понятно, что не нужно угнетать бедняков, если научить их самим себя угнетать.

Шок от этой мысли вызвал головокружение, но запал в душу. Те же стражники были местными мальчишками или женившимися на местных девушках. Что случится, если жители соберутся всей деревней и скажут: «Послушай, Барон, мы решили позволить тебе остаться, и ты даже можешь продолжать спать в большой спальне, и мы даже будем тебя кормить и время от времени убираться, но с этих пор вся эта земля принадлежит нам. Ясно?» Сможет ли этот план сработать?

35

Перевод мой. Почти дословная отсылка к известному стихотворению Аарона Хилла, 1753 г. Хилл был драматургом, поэтом и одновременно управляющим королевским театром, в котором была самая первая постановка оперы Генделя «Ринальдо» (прим. переводчика).