Страница 3 из 15
…Впрочем, в этой самой точке даже понятия не имели, что такое часы, минуты и с чем их едят. О да, там имелись такие штуки, как рассвет и закат, утро и вечер, полночь и полдень, но больше всего там было жары. И красноты. Нечто столь искусственное и человеческое, как час, не протянуло бы там и пяти минут. Оно бы скукожилось и высохло за считанные секунды.
Итак, жара, краснота и… тишина. Не ледяная, гнетущая тишина бесконечного космоса, но молчание перегревшейся органики. Вокруг простираются тысячи миль раскаленно дрожащих горизонтов, и все слишком устало, чтобы издавать какие-либо звуки.
Однако если приникнуть чутким ухом к груди пустыни, то можно различить далекое бормотание, как будто кто-то бормочет под нос стишок или, допустим, молитву. И этот усталый, под-всхлипывающий речитатив бьется о всеохватную пустынную тишину, словно муха о лобовое стекло вселенной.
Затем в дело вступает внимательный глаз, он ищет источник звука… и ничего не находит. А все потому, что человечек почти полностью скрылся в глубокой яме — виден лишь холмик, на который время от времени вылетает очередная порция красноватой земли. Засаленная и потрепанная остроконечная шляпа покачивается в такт нерифмованным рифмам. Похоже, когда-то давным-давно на шляпе было блестками вышито слово «Валшебник». Блестки отвалились, но слово осталось, выделяясь на линялом фоне остатками первоначального бордового цвета. Вокруг шляпы по орбите кружатся несколько дюжин мух. А слова стишка звучат примерно так:
— Личинки-червячинки! Чем больше накопаю, тем больше наловлю! Чем больше наловлю, тем больше гадов съем! Чем больше гадов съем, тем буду здоровее! И всех победю! И всех победю!
Холмик рядом с ямой пополнился еще одной лопатой земли, и голос, уже немного тише, произнес:
— Интересно, а мухи вообще съедобны?
Говорят, в этих местах жара и мухи могут свести человека с ума. Но верить всяким россказням вовсе не обязательно. Впрочем, розовый слон, который как раз проезжал мимо на велосипеде, им и не верил.
Как ни странно, безумец в яме был единственным человеком на всем континенте, способным пролить хоть какой-то свет на одну небольшую драму, которая в данный момент разыгрывалась тысячей миль дальше и несколькими метрами глубже. Некий промышляющий опалами горняк, известный в узком кругу товарищей под именем Нисебефига, вот-вот должен был совершить невероятную находку, наиболее ценную за всю его карьеру и ровно настолько же опасную.
Кирка Нисебефига отколупнула очередной вековой камень, и в сиянии свечки что-то сверкнуло.
Оно было зеленым и походило на застывшее зеленое пламя.
Мысли Нисебефига тоже словно бы застыли. Очень осторожно горняк принялся один за другим расшатывать мелкие куски породы. С каждым отброшенным в сторону камешком сияние становилось все ярче и ярче, наполняя пещеру зелеными лучами. Казалось, их яркости не будет предела.
— Нисебефига! — выдохнул горняк. Старатель, нашедший небольшой зеленый опал, скажем, размером с горошину, обычно зовет товарищей, и они на радостях опрокидывают пару-другую кружечек пива. Опал размером с кулак способен вызвать продолжительные бешеные пляски. Но такая вот находка… Нисебефига зачарованно гладил камень, смахивая пылинки, когда другие горняки тоже заметили сияние и поспешили к нему.
По крайней мере… сначала они чуть ли не бежали. Но постепенно все как один перешли на медленный, почти торжественный, шаг.
Несколько мгновений горняки молчали. Их лица озарялись зеленым светом.
— Ну и повезло ж те, Нисебефига, — наконец прошептал один.
— Мужик, да во всем чертовом мире не хватит денег, штоб это купить!
— Суште, а мож, это глазурь?
— Така глазурь тоже денег стоит… Доставай ее, Нисебефига, доставай…
Словно коты, они наблюдали, как острая кирка обрабатывает находку. Вот показался один край опала, потом другой…
У Нисебефига задрожали пальцы.
— Осторожней, мужик… Он вон тама кончается…
Когда находка предстала во всем своем великолепии, горняки даже попятились. Опал оказался продолговатым, и только его нижнее окончание было слегка подпорчено проникшей внутрь землей, как будто камень перекрутила некая сила.
Нисебефига перевернул кирку и приложил деревянную рукоять к светящемуся кристаллу.
— Нисебефига, камешек… — пробормотал он. — Чегой-то с ним не того…
Он осторожно постучал по опалу. Тот отозвался эхом.
— Не могет же быть, штоб внутре он был пустым! — воскликнул один из горняков. — Никогдась о таком не слышал.
Нисебефига взялся за ломик.
— Ну, ладно! Попробуем…
Раздалось еле слышное «плинк». От нижней части откололась большая пластина. Камень оказался не толще тарелки.
Взорам горняков предстали крохотные ножки, торчащие из переливающейся скорлупы. Едва заметно они пошевелились, словно бы разминаясь.
— Ни фига себе… — произнес один из горняков. Все попятились еще дальше. — Оно ведь ЖИВОЕ.
Думминг ЗНАЛ,что совершает серьезную ошибку, показывая Чудакулли невидимые писания. Один из основополагающих принципов гласит: никогда, ни при каких обстоятельствах не следует допускать, чтобы работодатель понял, чем вы, собственно говоря, с утра до вечера занимаетесь.
Но сколь бы осторожны вы ни были, все равно настанет день, когда он заявится к вам в кабинет, начнет повсюду совать свой нос и отпускать всякие замечания типа: «Так вот, значит, где ты работаешь?», «Я ведь, кажется, рассылал служебную записку по поводу растений в горшках» либо «Как называется вот это, да-да, вот это, с клавиатурой?»
А в данном случае проблема осложнялась тем, что работа с невидимыми писаниями требовала исключительных внимания и тщательности, как правило свойственных людям, чье хобби — гонки континентов, выращивание гор бонсай или, допустим, вождение «вольво». Одним словом, Чудакулли не следовало подпускать к ней даже на пушечный выстрел.
Существование невидимых писаний объяснялось до смешного сложной гипотезой. Все книги тесно связаны друг с другом через Б-пространство. Следовательно, при удачном стечении обстоятельств текст любой книги, которая когда-то была написана или которой только предстоит быть написанной,можно восстановить при помощи тщательного изучения уже существующих книг. Ведь все будущие книги существуют ПОТЕНЦИАЛЬНО.Это все равно как при помощи тщательного изучения первичной слизи можно прийти к выводу о появлении в будущем щипцов для омаров.
Однако до сих пор в изучении невидимых писаний были задействованы лишь самые примитивные технологии, основанные на древних заклинаниях типа Ненадежного Алгоритма Визенблюма. В результате на воссоздание бледного призрака страницы еще не написанного текста уходили многие годы.
И лишь своеобразный гений Думминга нашел способ обойти проблему. Всего-то и надо было изучить простой вопрос: «Откуда ты знаешь, что это невозможно, ведь ты ж еще даже не пробовал?» Экспериментируя с Гексом, мыслящей машиной Университета, Думминг наглядно доказал: есть множество вещей, которые выглядят очень даже возможными, пока их не попробуешь.
Вот, к примеру, только люди научатся чему-нибудь новому и интересному, как наше заботливое правительство сразу выпускает в свет закон, это новое запрещающий. Но ведь ДО ТОГОподобного закона не существовало! То же самое и со вселенной. Во многом она руководствуется политикой «пока-они-не-попробуют».
Думминг обнаружил: нечто опробованное очень быстро начинает КАЗАТЬСЯневозможным, однако фактически становится таковым лишь по прошествии некоторого времени [5]. Это время уходит на то, чтобы наконец примчались вечно занятые причинно-следственные законы и изобразили все так, будто невозможное было невозможным с самого начала. Использование Гекса позволило значительно ускорить процесс. Чуточку изменил параметры — почти тут же получил результат. И так далее. Теперь Думминг восстанавливал целые абзацы за один-два часа.
5
В случае с холодным синтезом времени потребовалось немного больше.