Страница 80 из 84
Поэтому, кстати, в дуньхуанской коллекции Британского музея довольно много идентичных древних текстов, выполненных различными переписчиками. В любом случае последние представляют огромную культурно-историческую ценность, но на качество отбора данное обстоятельство все-таки оказало определенное влияние. Впрочем, оно не помешало ученому обнаружить и довезти до далекого Лондона ранее упоминавшуюся отпечатанную «Алмазную сутру». Что же касается картин на шелке в основном эпохи Тан и сунского периода, то надо признать, что вкус у А. Стейна оказался отменным. Многие из них в результате продолжительного внешнего воздействия были плотно спрессованы и целиком их смогли открыть только после сложной химической обработки в музейной лаборатории.
Переговорный процесс с Ван Юаньлу прошел несколько стадий. На первом этапе документы были взяты «для глубокого изучения». Чуть позже «возникла идея» их отправки в другую страну для научных изысканий «в обмен на солидные пожертвования монастырю». Активно эксплуатировался тезис «о предстоящей рано или поздно утрате старинных буддийских рукописей при очевидном безразличном отношении властей». Даос, находившийся под жестким и одновременно достаточно корректным прессингом, постоянно испытывал сомнения и однажды даже уехал из Могаоку, закрыв на ключ пещеру-хранилище, но в конце концов на условиях полной секретности совершенной сделки продал внушительную часть раритетов за 200 лянов серебра. Торжествовавший британский подданный покинул Дуньхуан с 24 ящиками уникальных манускриптов, а также 5 ящиками картин, вышивок и других реликвий.
Бесспорно, его усилия увенчались успехом благодаря активной поддержке со стороны Цзян Сяованя, которого многие китайские авторы считают «национальным преступником». Тот регулярно давал дельные советы А. Стейну с учетом особенностей китайского менталитета в его контактах с окружающими, на редкость гибко и деликатно переводил высказывания своего шефа, продумывая нюансы построения конкретных фраз и используемых словосочетаний, в беседах с монахом приводил собственные аргументы в пользу продажи документов. Археолог, в свою очередь, высоко оценил действия верного помощника и выполнил его просьбу, поспособствовав назначению на должность секретаря консульства Великобритании в Кашгаре (совр. Синьцзян-Уйгурский автономный район КНР).
Об экспедиции 1906–1908 гг. А. Стейн выпустил пятитомный труд под названием «Сериндия», а также «Пещеры тысячи будд» в трех томах. В них он подробно описал историю приобретения материалов из Дуньхуанской библиотеки. В последующие годы специалисты-востоковеды со всего мира изучали и продолжают их изучение. Одним из наиболее авторитетных изданий в данной области считается «Каталог китайских рукописей из коллекции Стейна в Британском музее», опубликованный англичанином Лайонелом Джайлсом в 1957 г.
Следующим представителем Запада, прибывшим в Дуньхуан за шедеврами его сокровищницы, стал француз Поль Пельо (1878–1945 гг.). Блестяще образованный синолог, свободно владевший почти полутора десятками языков, в том числе и русским, по молодости нередко вел себя вызывающе и эпатировал окружающих, легко наживая врагов, но его научный талант, разносторонняя эрудиция и глубокие профессиональные знания ни у кого не вызывали сомнений.
После впечатляющих археологических находок и открытий в пустынях Гоби и Такла-Макан в начале ХХ в., всколыхнувших широкую общественность, Франция вдруг осознала себя заметно отставшей от Великобритании, Швеции, Германии и Японии в изучении данного региона. Ориенталисты одной из ведущих в мире школ забили тревогу по поводу возможного «предательства великолепных традиций» и настойчиво требовали от правительства принятия быстрых и решительных мер. Под мощным давлением национальной Академии наук на высоком уровне было принято решение об отправке экспедиции в составе трех человек. Выбор пал на 27-летнего П. Пельо, работавшего в то время во Вьетнаме, а также его старого друга, офицера-медика Луи Вайана и Шарля Нуэта, ученого и фотографа.
Летом 1906 г. они через Москву и Ташкент достигли Кашгара, где на протяжении почти двух лет вели интенсивные и в целом плодотворные исследования на территории оазисов древнего Шелкового пути. Например, в Куче французы провели около восьми месяцев, им удалось обнаружить там внушительное собрание буддийских текстов, многие из которых были написаны на неизвестных прежде мертвых языках.
Прибыв в Урумчи — административный центр провинции Синьцзян, П. Пельо совершенно случайно встретил старого знакомого по Пекину и от него, вероятно, впервые узнал о существовании Дуньхуанской библиотеки. В частности, приятель подарил ему манускрипт из Могаоку. По словам Л. Вайана, когда П. Пельо развернул свиток, то сразу определил ориентировочную дату его написания — ранее VIII в. После этого эпизода вопросов относительно дальнейшего маршрута экспедиции у ее членов не возникало.
Забавно, но, оказавшись в марте 1908 г. у стен легендарного монастыря, французы, как и в свое время А. Стейн, не застали Ван Юаньлу на месте. Вход в хранилище был плотно закрыт, на двери висел массивный замок. Однако последующие события развивались уже по другому сценарию. Довольно скоро монаха разыскали в городе. Познакомившись с европейцами и узнав о цели их приезда, он практически сразу согласился отвести П. Пельо в пещеру и показать старинные рукописи. Его действия на сей раз разительно отличались от недавних мучительных раздумий и продолжительных переговоров с настырным англичанином. О причинах столь значительных перемен в поведении даоса трудно говорить наверняка, тем не менее кажутся логичными отдельные предположения.
На него, естественно, произвел сильное впечатление беглый китайский П. Пельо. Даже ярые оппоненты француза в научном мире не могли отрицать его обширных познаний в языке, что же тогда говорить о монахе из далекой глубинки. Кроме того, Ван Юаньлу, возможно, импонировало то обстоятельство, что приезжие ни словом не обмолвились о визите А. Стейна (они об этом действительно ничего не знали). Получалось, что «иностранные дьяволы» (кит. ян гуйцзы) умеют хранить тайну и им можно доверять в столь деликатных вопросах. И, наконец, деньги на восстановление монашеской обители, переданные британским подданным, заканчивались, крайне необходимы были новые пожертвования.
Для П. Пельо неприятной неожиданностью стала информация о посещении книгохранилища А. Стейном, о чем, не вдаваясь в подробности, рассказал даос, да и рукопись, подаренная ему за многие сотни километров от монастыря, наводила на грустные размышления. Тем не менее, он был настроен самым решительным образом и в конечном итоге проделал в Дуньхуане поистине фантастический объем работы.
В течение трех недель П. Пельо практически не покидал пещеры, внимательно просматривая и регистрируя манускрипты на крошечном пятачке при тусклом освещении одинокой свечи. Известная фотография Ш. Нуэта, запечатлевшая его в этот момент, удивительно точно передает феноменальную одержимость ученого-востоковеда. В одном из его писем есть фраза о том, что в первые десять дней он «атаковал по тысяче свитков в сутки». Больше всего француз боялся упустить какой-то неведомый, но исключительно важный документ, поэтому «через мои руки прошел не только каждый свиток, но и всякий клочок бумаги. Только Бог знает, как много там было фрагментов и обрывков».
Тщательно ознакомившись с фондами библиотеки, он приступил к изучению статуй и фресок монастыря. В пещерах до сих пор можно заметить краткие записи, сделанные его рукой, — цифры (порядковый номер) и иероглифы, почти безошибочно фиксирующие исторический период, когда древними мастерами были выполнены скульптурные изображения и настенная живопись. П. Пельо не только впервые осуществил своеобразную инвентаризацию пещер, но и попросил Ш. Нуэта сфотографировать в них то, что, по его мнению, представляло наибольший интерес. По возвращении в Париж они опубликовали в шести томах несколько сотен черно-белых фотографий комплекса Могаоку, которые на протяжении длительного времени оставались единственными для читательской аудитории иллюстрациями, дающими наглядное представление о его искусстве.