Страница 9 из 13
Второе для Зои:
«Любимая моя доченька!
Долгое время мы были в окружении, но славная Красная армия разбила вражеские отряды, и теперь я могу тебе посылать письма, а ты мне. Как ты там живешь, дорогая моя девочка? Слушаешься ли Полину? Играешь ли в свои куклы? Занимаешься ли самостоятельно письмом? У меня все хорошо. Я лечу раненых солдат. Надеюсь увидеть тебя, доченька моя, как можно быстрее. Всегда помню о тебе и очень тебя люблю.
Твой папка».
Полина отложила письмо для Зои и стала размышлять, что это Владимир Михайлович написал про Надино сердце. Грешным делом подумала, уж не рехнулся ли доктор от всех этих жизненных потрясений. Думала и про могилу Надежды Александровны. Неужто туда лезть придется, коли чего. При таких мыслях крестилась. Свят-свят. Как-то ранним утром она прибиралась в комнатенке, где они с Зоей спали, и взгляд ее остановился на корзине с игрушками. «Надя! Кукла Надя! – внезапно пронеслась мысль. – Ну, конечно!» Зоя еще не проснулась, и Полина достала куклу и стала ее ощупывать. Под корсажем платья пальцы наткнулись на что-то твердое. Потрогав получше, она решила: «Похоже на камень! Так вот что имел в виду Владимир, когда говорил о сердце. Хорошо, что допетрила, старая дура! А то решила, будто хозяин с ума сошел, да про могилу покойницы Надежды Александровны чего удумала. Тьфу-тьфу. Ну да пока ничего, слава богу, не случилось, и не стану смотреть, что там. А потом видно будет. Главное сберечь куклу».
Москва, 199... год
Единственная школа, находившаяся совсем рядом с домом, была очень престижная французская спец. Мать, уверенная, что дочку туда точно не возьмут, а водить ее куда-то, а тем более возить она не собиралась, все же подала документы. А Катю взяли.
– Повезло дуре, – прокомментировала Валентина.
Всем, кроме нее, было очевидно, что Катя хорошенькая и смышленая девочка. Немного диковатая, но это, бывает, сходит за скромность. В шесть лет она уже научилась самостоятельно читать. Но Валя, поглощенная своими женскими переживаниями и проблемами, к которым, по ее мнению, была причастна и Катя, не оценила этого. Дочка убирала и даже готовила себе и маме утром кофе и яичницу, вечером картошку или макароны. Но и это не помогало. «Кофе несладкий, яичница пережаренная, макароны недоваренные, картошка разварилась. Руки у тебя, Катя, из задницы растут! Никакой помощи, лучше бы и не бралась», – всегда слышала она. И очень грустила.
Когда ученицы были маленькие, социальная разница не чувствовалась столь остро. Девочки еще не начали хвастаться, у кого кем работает папа и из какой страны они только что приехали, а мальчики интересовались машинками. Хотя уже тогда Кате очень хотелось иметь и симпатичный ранец с Микки Маусом, и вкусно пахнущий ластик, и кожаный пенальчик на молнии.
В старших классах все изменилось. Девочки стали делиться на группы по интересам и положению родителей в обществе. Одноклассницы из обеспеченных семей и причастные к загранице обсуждали модные вещи, косметику, прически и занудных репетиторов. На экскурсии надевали лучшие шмотки, таскали плееры и делились последними записями англоязычных музыкантов. Те, что «из неблагополучных», злословили о более удачливых сверстницах, учились курить и ругаться матом, брали эпатажем. Среди мальчиков происходило практически то же самое.
Самые умные или скромные ученики просто старались хорошо учиться. Катя была из их числа. Во-первых, думала она, может, мама хоть когда-нибудь порадуется. Во-вторых, понимала, что ее козырь только хорошая учеба. О том, что к окончанию восьмого класса она стала настоящей красоткой, мыслей не было. Валентина развила в дочери невысокое мнение о себе. Красивые вещи и косметику не покупала, хоть и были возможности, в их магазин частенько завозили что-нибудь симпатичное. Но ее концепция была такова: «Нечего малеваться, как проститутка, и на парней смотреть. Учись лучше». Или: «Мало мне тебя кормить, здоровую бабу, еще и джинсы подавай. На тебя не напасешься». Однако, несмотря на застиранную форму с уже короткими рукавами и сапоги «прощай молодость», мальчики стали вдруг ее замечать. Некоторые пытались ухаживать, приглашали то в кино, то на день рождения. Но Кате никто не нравился. Она налегала на учебу. Пока не прошло лето и в девятый класс не пришел новенький – красавчик, отличник и модник, в которого влюбилась сразу половина девчонок класса. Катя на него, честно говоря, и не претендовала. Соперничать с одноклассницами, которые одна другой были краше и круче, она не собиралась. Просто тихонечко думала о нем и мечтала ему хоть немножко нравиться.
Однажды утром она умывалась, собираясь в школу. И увидела на полочке у тети Нади бутылочку с духами. (Мама духи никогда не покупала, считая их пустой тратой денег, и говорила, что молодой девчонке пользоваться парфюмом непристойно.) Катя осторожно взяла пузырек, сняла крышечку и вдохнула чудесный сладковатый аромат. Ей так захотелось хоть капельку брызнуть на себя. Наверняка этот чудесный новенький обратит на нее хоть какое-то внимание. Невозможно же пройти мимо девушки, когда от нее так приятно пахнет. Она не раз тихонько нюхала в раздевалке куртки одноклассниц, от которых исходили похожие волшебные ароматы. И ей тоже очень, очень хотелось какой-нибудь парфюм. Только бы быстрей закончить школу, поступить в институт и сразу пойти работать. Тогда можно будет купить себе и духи, и джинсы... Она не удержалась и брызнула на себя совсем немножко. В этот момент раздался стук в дверь. «Катюш, скоро ты там?» Уже несколько недель отношения с мамой были вполне нормальные. Та понемногу выпивала, но вела себя тихо, и дочка старалась их не обострять, хотя угадать было сложно, что и когда обострит.
– Сейчас, мамуль, пять сек.
– Пусти меня зубы почистить.
– Сейчас, мам. – Почему-то Катя заволновалась. Радость от приятного запаха улетучилась. Как бы проскочить незаметно, вдруг мать заругает?
– Да что там у тебя за секреты? Открывай давай быстро. Я на работу опаздываю.
Похоже, уходить она не собиралась. Катя выдавила на щетку зубную пасту и стала чистить зубы, надеясь, что ее запах перебьет аромат духов. И открыла дверь. Мать зашла, посмотрела на нее удивленно.
– Чем это пахнет? – Бросила взгляд на полочку. Увидела тети Надин парфюм. Снова посмотрела на Катю. – Ну-ка, ну-ка... – Притянула ее к себе. – Ах ты воровка! – Тяжелая оплеуха обожгла щеку. Цепкие пальцы схватили за волосы. – Иди-ка сюда, пусть все знают, какая ты воровка.
– Мама, мамочка, ну не надо. – Катя пыталась отцепить ее от своих волос.
– Не надо!!! А воровать надо! Позор-то какой! Надь, Коль, идите-ка сюда. – Соседи прибежали на кухню. – Полюбуйтесь, твои духи украла! Бесстыжая. – И Валентина вновь дала Кате пощечину. Та стояла красная и смотрела в пол.
– Да ладно тебе, Валь. Ну подумаешь, брызнулась девчонка немножко. А ты не оставляй где попало! – Вступился за Катю дядя Коля.
– Говоришь «да ладно тебе»! Сначала духи у соседки, потом деньги у матери и покатилась по наклонной. Воспитываешь, воспитываешь, думаешь, человеком вырастет, а она такие номера выкидывает.
– Валь, ну правда, подумаешь, капля духов какая-то, – повторила за мужем Надя.
– Леночка-то небось никогда чужого не возьмет.
Мать продолжала голосить на всю квартиру, что у нее растет воровка. Смущенные соседи ушли, Надя забрала парфюм из ванной.
Когда мать наконец отстала и Катя уже надевала в коридоре ботинки, та крикнула ей из комнаты: «Денег на карманные расходы не получишь весь месяц. Бери где хочешь!»
Катя шла и плакала. У них две экскурсии и день рождения у подружки, надо покупать подарок. Без булочек и чая в столовой можно прожить. Но обиднее всего было не из-за денег, а из-за того, что мама так кричала и обзывала ее воровкой, и позвала всех соседей. Она шла и пыталась стереть ладонью и шарфом запах: дурацкие! Дурацкие духи!
У школы стоял Илья и курил. Это был неприятный парень, сноб и троечник, он все время кичился своим отцом – известным фотографом-международником – и новым шмотьем. На Катю он положил глаз давно.