Опасное хобби

— Конечно, смогу, Костя. Хотя здесь, конечно, еще копать и копать. Но для этой цели надо возбудить расследование по новому делу. И начинать с серьезнейшей искусствоведческой экспертизы, а затем нам самим крепко и надолго засучивать рукава. Есть еще вариант — передать материалы следствия Федеральной службе безопасности. Поскольку, как я теперь понимаю, некоторых государственных и партийных деятелей придется серьезно побеспокоить в их гробах. Пойдем ли мы с тобой на эту безумно муторную затею, решать не мне. Но — готов подчиниться любому здравому решению.

Костя долго молчал, потом сказал как-то устало:

— Ладно, забирай имеющиеся материалы. Завтра с утра жду с докладом.

Низко поклонившись Веронике Моисеевне, Турецкий отправился к Андрею Григорьевичу и передал ему список документов, с которых попросил снять на ксероксе копии. Причем немедленно, поскольку неотложные дела требуют уже утром быть в Генеральной прокуратуре. Замдиректора понял всю глубину ответственности, раз этого требует сам заместитель генерального прокурора. Поинтересовался лишь вскользь, каковы могут быть последствия. Это и естественно, о чем же еще мог он думать? Не коснется ли где его лично? Но, узнав, что все документы помечены датами с 1947-го по 1950-й год, успокоился. Такая седая старина к нему лично не могла иметь отношения.

Конечно, следовало бы копнуть и глубже, и ближе к нашим дням, но на это у Турецкого уже не хватало времени.

Документы были ксерокопированы, ксерокопии сложены и подшиты в картонную папочку. Турецкий заглянул к Перфильеву попрощаться. Старик выразил сожаление, что вот, мол, единый раз, когда начали было делом заниматься, да и на то времени не хватает. Турецкий объяснил, что именно это дело требует не поверхностного ознакомления, а глубокого, серьезного анализа с привлечением больших сил — и следовательских, и искусствоведческих. Ну а в том, что фонды безжалостно разворовывались — в государственных ли интересах, в личных, — нет сомнения. Надо немного подождать. А потом взяться всерьез и надолго. Такая ревизия может продлиться не одну неделю, возможно, месяцы, если не годы.

И еще об одном одолжении попросил Турецкий Перфильева. Он передал ему одну из копий письма академика Орбели, подробно рассказал, как отыскать Константина Грачева, и поведал о желании смертельно больного старика в последний раз взглянуть на фотографии спасенных им рисунков. А когда они вернутся в Питер, еще не известно, так, может, найдется возможность отдать ему хотя бы благодарственное письмо Орбели. Перфильев пообещал сделать это сам…

— Значит, встретимся не скоро… — вздохнул Перфильев и улыбнулся открыто и немного застенчиво, может быть, впервые за прошедшие три дня. — Жаль. Полагаю, не доживу. Но мне было искренне приятно пообщаться с вами, молодой человек…

Вероника Моисеевна заметно расстроилась. Ведь именно на сегодняшний вечер она выстроила для себя определенные планы, в которых верхняя позиция предназначалась Турецкому. И вот вдруг такой промах.

Турецкий поспешил уверить страстно задышавшую кариатиду, что ничего, кроме глубочайшего уважения и личной симпатии, к ней не испытывает, и если б не срочный вызов на работу, он бы несомненно составил ей компанию в любом указанном ею направлении. Обилие слов слегка приглушило готовую разгореться обиду. На миг даже мелькнула уж совершенно шальная мысль: посвятить остаток дня страждущей женщине и показать ей, что москвичи умеют быть благодарными.

Почувствовав чисто по-женски, что в сложившейся ситуации имеют место быть сомнения, Вероника двинулась на гостя, демонстрируя полнейшую своЧо готовность подчиниться его нахальству. Но Турецкий не был нахалом, хотя, если честно признаться, такого количества раскаленного женского тела за один раз ему никогда еще иметь не приходилось. Поэтому он поспешно ретировался, в качестве слабого утешения оставив огорченной Веронике твердое обещание при первой же возможности… Пусть теперь девушка спит и видит себя в объятьях старшего следователя по особо важным делам. Действительно, а кому ей еще отдаться в многомиллионном городе?

Потом Турецкий заскочил к Маркашину, и тот мгновенно организовал билет в обратном направлении.

Между делом петербургский коллега поинтересовался, что Турецкий успел нарыть. Саша с видимым удовольствием ответил, что для закрытия дела вполне достаточно, чем весьма успокоил осторожную душу заместителя прокурора «северной Пальмиры». Маркашин вызвал для Турецкого «разгонную» машину, чтобы та отвезла его в общежитие за сумкой, а затем на вокзал. С тем они и расстались, весьма довольные друг другом.

Дожидаясь на вокзале объявления на свой поезд, Турецкий, конечно, больше с юмором, чем всерьез, посожалел, что вечер прошел столь бездарно. И что он вполне мог успеть хоть в малой степени утешить несомненно очень глубокие чувства распаленной Вероники. Представив на миг ее и себя вместе, он решил, что любовь должна была бы вершиться только на полу, ибо ни одна мыслимая кровать их страсти просто не выдержала бы.

С этими не совсем приличными мыслями он и покинул город на Неве.

54

Доклад Меркулову был недолог. Посмотрев привезенные Турецким ксерокопии, Костя осуждающе, правда, непонятно в чей адрес, покачал головой и сказал, что и эту часть дела скоро можно будет считать завершенной. Что же касается рассказа Перфильева и обнаруженных в архивах Эрмитажа следов, то это совсем другое дело, которое требует особого внимания. О чем он лично и доложит днями генеральному прокурору. А какое примут решение, пока одному Богу известно.

Турецкому же сегодня следовало вылетать на Урал. Дело об убийстве президентского представителя было взято на особый контроль.

Следователи из бригады Турецкого в последний раз собрались в кабинете шефа, чтобы обсудить план окончания следствия и передачи его в суд. В общем, все уже было достаточно ясно, следствие было в принципе завершено. Оставалось ознакомить обвиняемых и адвокатов с материалами дела перед отправкой его в суд. Какие, в самом деле, можно было предъявлять обвинения министрам и прочим владыкам, давно упокоенным в аллеях Новодевичьего кладбища?..

Порадовал Кругликов. Он доложил, что Мыльников со товарищи провернул операцию сравнительно быстро. И по указанному списку было почти сразу названо несколько произведений, тот же Мане, Дега с его шляпками и ряд других, которые считались попросту утерянными. Как с колесами в известной пьесе по Василию Шукшину: колеса-то есть, но на самом деле их никогда не было, черт знает что… И по всем этим вопросам Виталию Александровичу Баю уже в ближайшие дни придется давать четкие показания.

Основного виновного, к сожалению, уже не допросишь. Его похоронили вчера на Троекуровском кладбище. Грязнов был на похоронах. А теперь со дня на день собирался вылететь в Венгрию, поскольку по сведениям, поступившим Мыльникову от его венгерских коллег, находящийся в Будапеште, аргентинский, правда, гражданин Вадим Борисович Богданов развил пока не очень понятную, но с явным уголовным креном валютную деятельность. Грязнов ждал лишь команды.

Но сегодня Слава провожал Турецкого в аэропорт Домодедово.

По дороге рассказал, как проходили похороны Константиниди. Народу было немного, и все не были знакомы ни ему, ни, похоже, Ларисе Георгиевне. Некоторые потом подходили и скорбно пожимали ей руку, выражая свои глубокие соболезнования. Говорили, что с покойным их связывали долгие годы служения искусству. Интересовались судьбой оставшихся полотен, предлагали свои услуги и помощь в устройстве их дальнейшей судьбы. Другие, молча постояв у осыпающейся могилы, так же молча ушли, словно удостоверившись, что со старым коллекционером больше не придется иметь дел. Странные, в общем, похороны.

Лариса попросила Грязнова отвезти ее домой, она была без машины, приехала на кладбище с Полиной Петровной на катафалке. Слава, и сам почувствовав облегчение, охотно отвез их с Полиной в Староконюшенный. Там Лариса пригласила его помянуть старика. Машину можно оставить до утра. В конце концов, это для Грязнова старик был человеком, склонным к нарушению законов, а для дочери-то отец. Выпили, не чокаясь, по рюмке водки, потом приехал очередной охранник, и Грязнов со спокойным сердцем покинул квартиру Константиниди.