...Имеются человеческие жертвы

Денис уже знал, что вопросов здесь задавать не принято и, может быть, это. была только чистая форма, усвоенная бывшим капитаном спецназа Нелюбиным на прежних политзанятиях. И все же он поднял руку:

—  Ну, чего, Грязнов, давай, — повернулся к нему Нелюбин.

Денис пружинисто поднялся и по-военному встал навытяжку:

—  Говорить как думаю или лучше молчать в тря­почку?

—  Нет уж, лучше говори.

—   Я был в Чечне, правда, не капитаном, как ты, Павел, в Афгане, а старшим сержантом ВДВ. И у меня к ним свой счет. Но я помню Грозный в августе девяносто шестого. Поэтому считаю: устраивать то, что нам приказано выполнить, — рано. Мало сил, не та подготовка.

—   А ты не думаешь, — сузил глаза Нелюбин, — что имеются люди, которые петрят во всем этом маленько получше тебя?

—  Даже уверен, — сказал Денис. — Я же не го­ворю, что не нужны акции, но надо же иметь запас прочности.

Все смотрели на него и ждали, что он еще ска­жет.

—  Все? — спросил Нелюбин.

—   Такие дела, — жестко сказал Денис, — нужно делать с головой, а не с бухты-барахты.

—   Ты что имеешь в виду? — со скрытой угрозой проговорил Нелюбин. — Давай уж выкладывай.

—  Возьмем меня, — смело глядя в глаза Павлу, продолжил Грязнов-младший. — Вы меня знаете меньше двух месяцев, так? Однако рискуете брать на такое дело. По-моему, несерьезно. Какой-то ди­летантизм. Все!

—   Ах, вон оно что! — сказал Павел. — Ты же приехал спокойно учиться, чтобы стать богатеньким адвокатом! Скажи проще: неохота мараться, неохота связываться. Чем плохо, правда, качать мускулы да баксы брать. Нет уж, дорогой! Ты, видно, маленько обсчитался. И берем мы тебя не сдуру, а чтобы в деле посмотреть, пощупать и проверить, что там за жилы у тебя. Считай, завтра у тебя зачет на норма­тив, экзамен на классность. Такие экзамены тут каждый сдал, теперь твой черед. И жалко будет мне твою бедную маму, коли завалишься по очкам. Ты попал как раз к очень серьезным людям, а потому завтра пойдешь первым и, если жить хочешь, дока­жешь, что все сказанное намотал на ус.

—  Значит, если, допустим, я... — начал Денис.

—  Молчать! — рявкнул Павел. — Тут — армия! У нас не было и не будет «хочу — не хочу, могу — не могу». Ты включен в группу, и мне доложат, как ты вел себя в деле и как проявил. А теперь я назначу старших и проведу оперативно-тактическое занятие по всем объектам. Это — объект один, это — два, это — три. Наше дело — только запалить, плеснуть бензина и кинуть огоньку. Потом уходите, и общая встреча на объекте четыре. Ну а вот с ним — особый разговор. Все должно получиться! Всюду нас будут прикрывать другие люди, обеспечат подход и отход. Но что бы ни было — запалим черных, не запа­лим, — на точку четыре приходят все, потому что это главная цель!

—   А что за четвертый объект? — спросил один из соратников.

—  Гадюшник сучий, — сказал Павел. — Один вонючий демократический подвальчик, с которым у нас свои счеты. Вот теперь всё!

—   А... ясно к кому... — сообразил один из сорат­ников. Да и все это поняли, кажется, без объясне­ний.

78

«Все-таки все у них делается на удивление коря­во, непродуманно и нелепо, — думал Денис, когда в тот же вечер их привезли в город и они, как обычно, коротко распрощавшись, растеклись в раз­ные стороны, потеряли друг друга из виду и смеша­лись с толпой на вокзальной площади. — Вот, может быть, поэтому только, по нашей российской беспечности и расхлябанности, у нас пока еще нет ни фашизма, ни военной диктатуры.

И все же какая-то сила — то ли интуиция, то ли ангел-хранитель — уберегла его и не пустила в этот вечер прогуляться по городу, чтобы, в конце кон­цов, наведаться в тот переговорный пункт.

Минут через семь, когда он стоял на автобусной остановке, чтобы отправиться в общежитие, он по­чувствовал за собой слежку. Это был Кучерков, ко­торого в этот день в лагере Денис не видел, а стало быть, и топтаться на вокзальной площади ему тоже не было особой нужды. Значит, послали встретить и проводить. Ну что же, работай, служи, топтун- одиночка! И Денис спокойно поехал в общагу, при-

шел в свою комнату и завалился спать, понимая, что завтра ему предстоит выдержать, быть может, самый трудный день из всех, что он уже провел здесь, «кося» под студента.

«Ну ладно, — решил он. — Поскольку ни убе­жать, ни заболеть нельзя, надо ехать, а там уж дей­ствовать по ситуации».

Все группы между собой были связаны радио­связью, и по мере приближения к намеченным ру­бежам они время от времени перебрасывались ко­роткими сообщениями. Их было трое в машине, и, согласно плану, прежде чем приступать к операции, они должны были пару раз объехать стоящий от­дельным островком небольшой белый городок на площади, недалеко от железнодорожного вокзала, где располагались в одном комплексе магазин авто­запчастей, немецкая мойка и заправочная станция Али Арсланова.

Но когда их серая «Нива» только выехала на площадь, сидевший за рулем один из «соратников», худой здоровенный малый, стремительный и лов­кий, резко затормозил и остановил машину у тро­туара:

—   Глядите!

Денис и его напарник, сидевшие сзади, и сами уже все увидели.

—  Ну вот, — сказал Денис, — я же говорил!

На подъездах к белым теремкам Арсланова бро­сались в глаза три яркие милицейские машины и люди с автоматами, а также несколько иномарок, в которых виднелись кавказские лица. А у бензоко­лонки даже стояла наготове пожарная машина.

—  Вот так! — сказал тот, что был за рулем. — Кина не будет.

—  И не потому, что кинщик заболел, — злобно сказал Денис и сплюнул за окно. — Стукнул кто-то, ясно! А нас послали, как телков...

—  Неизвестно еще, на что другие напорются, — заметил третий.

— Могу ответить, — сказал Денис. — Всюду то же самое. Ладно, поехали! Чего тут торчать?

Сидевший за рулем тронул машину и, покинув площадь, включил рацию на прием. И вскоре в подтверждение сказанного Денисом в эфире про­шла условная фраза, означавшая, что операция «Три костра» отменяется, но остается в силе приказ атаковать тот «сучий подвал», штаб-квартиру дви­жения «Гражданское действие».

Еще перед выездом на операцию они заехали в один глухой двор, где жались друг к другу с десяток старых ржавых гаражей и несколько новых «раку­шек», и там в одном из боксов переоблачились в омоновскую форму, натянули пятнистые и, видно, не раз уже побывавшие в деле, серо-зеленые комби­незоны прямо поверх цивильных маек и спортив­ных штанов, напялили и шлемы. Черные маски с разрезами для глаз до времени задрали повыше, чтоб закрыть лица перед самым нападением. Полу­чили и два укороченных «калашника». Предполага­лось, что внезапное, стремительное появление людей в форме и в масках внесет сумятицу, расте­рянность и страх и в стане чеченцев, и в конечной точке маршрута.

Приехали минут через двадцать и сразу увидели знакомый «уазик»-фургончик цвета хаки, в котором должна была подтянуться к месту действия и вторая группа. Третьей почему-то не было.

Подождали минут десять и, запросив по рации, как быть, получили приказ подождать еще минут пять и приступать.

Тут надо было навести такого шороху, чтоб эти народные доброхоты запомнили надолго.

Лавиной вниз, в подвал, пробежка коридором, с ходу высадить дверь, а дальше, как в новейшем триллере: всех, кто окажется в помещениях и на пути — на пол, без церемоний, бить и в глаз, и в рыло, и в пах, и по ребрам, и в печень, и в почки, как учили. Компьютеры — на пол, уродовать не глядя, крушить на металлолом.

Главное — документы, планы и списки. Потре­бовать, чтобы открыли сейфы. Откажутся, заарта­чатся — стволы в зубы, а не откроют — вытащить на себе. Сейфы маленькие, всего-то по шестьдесят — семьдесят килограммов. «Найти» загодя прихвачен­ные листовки с призывами ко всеобщей акции не­повиновения, к низвержению администрации, за­хвату здания областной думы, разбросать их везде, перед отходом пара очередей из «калашей» поверх голов... Все.