...Имеются человеческие жертвы

51

А следующий день был ознаменован нескольки­ми чрезвычайными событиями. И в московских га­зетах, и практически во всей прессе Степногорска появилось официальное заключение правительст­венной комиссии в связи с событиями, имевшими место на площади Свободы. Оно было коротким, бездоказательным, безапелляционным и явно про­диктовано не столько серьезным анализом, сколько сиюминутной политической конъюнктурой.

Вся ответственность за случившееся возлагалась на руководящее ядро общественного движения «Гражданское действие», которое не сумело обеспе­чить порядок в своих рядах, проследить за поведе­нием участников шествия и обеспечить необходимые меры безопасности в местах большого скопле­ния людей. Персональная ответственность была возложена на лидера движения Русакова, чьи многочисленные необдуманные подстрекательские публичные и печатные выступления взвинтили страсти, и прежде всего в молодежной студенческой среде. Кроме того в числе митингующих было отме­чено множество лиц в состоянии алкогольного и наркотического опьянения. Раздавались призывы атаковать и взять штурмом административные зда­ния, где размещаются местные органы власти. В создавшейся обстановке действия вызванных для обеспечения порядка нарядов милиции и ОМОНа надо признать адекватными и правомерными.

Комиссия выражает соболезнования семьям по­гибших, а также всем пострадавшим во время улич­ных беспорядков и надеется, что следственная груп­па Генпрокуратуры Российской Федерации, рассле­дующая настоящее дело, сумеет в ближайшее время полно, объективно и всесторонне разобраться в со­вершенном правонарушении.

—  Ай да молодцы! — воскликнул Турецкий, за­кончив чтение вслух обоим своим коллегам сего унылого шедевра государственной мысли, и от­швырнул газету. — Ну конечно! Чего тут голову ло­мать? Так же проще всего. И нам, так сказать, ука­зание, где именно искать и на чью голову валить. Просто плакать хочется... Правители!

—  Вы лучше вот это почитайте, Александр Бори­сович! — сказал Рыжков и потряс над головой стра­ницами городской молодежки. — Тут, кажется, кое- что поинтересней!

—  Ну что там еще? — Турецкий вырвал газету из рук Рыжкова и раздраженно уставился на первую полосу. В глаза бросился аршинный заголовок: «Так за кого мы пойдем голосовать?»

Пониже, явно в продолжение начатой кампа­нии, бойкие газетчики, явно подражая своим кол­легам из «Московского комсомольца», на полублатном-полустуденческом сленге доводили до конца акцию по «размазыванию по стенке» нынешнего губернатора.

А в последнем абзаце всем читателям предлага­лось разуть глаза и не ломать попусту головы над тем, кому править Степногорской областью. «Есть такой человек! — утверждали авторы. — Конечно, есть, и все его знают. Если кого и выдвигать на губернаторский пост, так бывшего мэра Клемешева, нашего Гену — молодого, инициативного, эконо­миста по образованию, совсем недавно показавшего пример, как должен вести себя политик нового по­коления.

—  Ну как? — спросил Рыжков. — Впечатляет?

—   А то мы этого не ждали, — сказал Турец­кий. — Это что, только первая ласточка, пробный шар?

—   Ну да, — сказал Данилов, торопливо просмат­ривая другие газеты, — ясно, он вступил в кампа­нию, причем хотят создать впечатление, будто это инициатива снизу, пожелание масс.

—   Погодите, погодите, — сказал Рыжков, — тут, кажется, намечается цирк в лучших Жириновских традициях.

Действительно, в одной из газет на вопрос кор­респондента недавнему мэру, верны ли слухи, будто он собирается выставить свою кандидатуру, Клемешев решительно отказывался подтвердить эти досу­жие домыслы. Он ссылался, во-первых, на то, что такой шаг мог бы быть неправильно истолкован жителями Степногорска, а его уход с поста мэра назван лукавым маневром ради обретения дешевой популярности. Во-вторых, на то, что его знают только в самом Степногорске, а жители области, как обычно, более консервативные и инертные, вряд ли пойдут голосовать за неведомого им «кота в мешке». И наконец, он жаловался на отсутствие средств для проведения предвыборной кампании в столь ограниченное время, для обеспечения необхо­димой информации, а просить о денежной помощи и без того разоренное до нитки население считает для себя совершенно недопустимым. Хотя, конеч­но, если бы он сумел стать губернатором, он навел бы порядок, и прежде всего начал бы с разоблаче­ния тех, кто нажился в годы правления нынешнего властителя области, с решительного разрушения всей системы коррупции и круговой поруки. Он сменил бы всех чиновников, погрязших в поборах и казнокрадстве, восстановил бы «оборонку» и нала­дил бы экспортную торговлю основным товаром их города и области через систему прямых договоров и много еще чего...

—  Ну, посмотрим, посмотрим, — задумчиво произнес Турецкий. — Как бы то ни было, а наша работа идет своим чередом. А что касается «Граж­данского действия», они сумеют себя отстоять. Зна­чит, так! Военный совет объявляю открытым. Да­вайте-ка взглянем на наши полевые карты и отме­тим, какие объекты мы уже отработали и что оста­лось.

Турецкий подошел к карте и поднес шариковую ручку к серому квадратику, изображавшему пло­щадь Свободы.

— Вот примыкающие улицы. Вот дом, во дворе которого нашли трупы тех двух кавказцев. А вот... — Тут ручка выскользнула из пальцев, он вдруг резко наклонился, чтоб успеть ее поймать, и в этот мо­мент зазвенело стекло, раздался характерный звук и, выбив пыль из стены, прямо в карту на уровне головы Турецкого ударила пуля.

—  Шеф! — заорал Данилов, но Турецкий не впе­рвые в своей жизни оказывался под обстрелом на боевой позиции. Он пластом рухнул на пол, успев выкрикнуть своим:

—  Ложись!

Шторы были раздвинуты, и все трое понимали, что тот, кто вел обстрел, по всей видимости, из окна лестничной площадки дома напротив, а может, с крыши или чердака здания повыше, стоявшего в полутора сотнях метров, по-прежнему держит их в поле зрения оптического прицела. Все трое тяжело дышали.

—  Как считаете, — спросил Турецкий, — он со­образил, что я упал раньше, или думает, что снял цель?

Они сползлись на середину комнаты.

—   Вот тебе, бабушка, и военный совет! — прого­ворил Турецкий. — Что будем делать?

—   А нечего тут гадать, — сказал Данилов. Нас же по телику не показывали. Да и нужны мы им, как в бане гудок, коли есть дичь покрупнее. Лежите, шеф! Начинается паника!

И он вскочил, распахнул окно, рискуя и вправду схлопотать «маслину» в лоб, заорал что-то нечлено­раздельное, в то время как Рыжков и Турецкий вы­ползли в прихожую номера, таща за собой телефон на длинном проводе. Турецкий сорвал трубку и один за другим набрал два самых известных двух­значных номера, сначала «Скорой», потом, спустя минут пять — милиции.

—   Алло! Милиция? Дежурного по городу! Гово­рят из вашей спецгостиницы. Кто говорит? — Ту­рецкий подмигнул Рыжкову. — Говорит следова­тель Генеральной прокуратуры Данилов. У нас ЧП — покушение на старшего следователя из Мос­квы Турецкого! Он ранен. Огнестрельное в голову. Без сознания. «Скорая» уже вышла. Высылайте опергруппу. Третий этаж, комната триста восемнад­цать.

—  Ну а дальше что? — спросил подошедший Да­нилов.    '

—   Видно, придется мне временно исчезнуть, — сказал Турецкий. Если кто-то получил задание по­ставить точку в моей карьере, мне лучше тут больше по улицам не шляться, сами понимаете. Сейчас приедет «Скорая», прибудет опергруппа, меня вы­несут и увезут. Так что тот, кто стрелял, и его группа прикрытия получат подтверждение, что выстрел был удачен.

—   Ну хорошо, а дальше, дальше? — повторил Данилов.

—  А дальше пока не знаю, — сказал Турец­

кий.

—   Все так, — ответил Данилов. — Но тут ведь, конечно, свои порядки. Наверняка есть свои тихие кадры и в милиции, и в прокуратуре, так что ваш спектакль не сегодня-завтра откроется. Мы и в Москве-то можем секретность обеспечить с боль­шим скрипом, а уж тут...